– Это король раздает все должности и милости, – коротко отвечаю я. – Конечно, я о тебе упоминаю. Я обо всех вас упоминаю. Едва ли я могу сделать больше.

Реджинальд остается на ночь и обедает с лордами и своими братьями. Артур приходит повидать меня после обеда, говорит, что Реджинальд приятен в обществе, очень много знает и может объяснить новую ученость, которая расходится по христианскому миру, меняя его внятно и решительно.

– Он стал бы прекрасным наставником для принцессы Марии, – говорит Артур. – Тогда он смог бы вернуться домой.

– Наставник принцессы Марии? Какая удачная мысль! Я предложу это королеве.

– Ты будешь на будущий год жить с принцессой, как ее воспитательница, – прикидывает Артур. – Когда она достаточно повзрослеет, чтобы ей понадобился наставник?

– Может быть, лет в шесть или семь?

– Еще два года. Потом Реджинальд может к тебе присоединиться.

– И мы вдвоем сможем ее наставлять и обучать, – говорю я. – А если королева родит принца… – никто из нас не делает замечания, что это очень маловероятно, – то Реджинальд может учить и его. Твой отец очень гордился бы тем, что его сын стал наставником будущего короля Англии.

– Гордился бы, – Артур улыбается, вспомнив об отце. – Он гордился всем, что у нас хорошо получалось.

– Как ты, мой мальчик? Ты, должно быть, много миль проехал с королями верхом, они ведь каждый день выезжают охотиться, кататься или устраивать скачки.

– У меня все неплохо, – отвечает Артур, хотя вид у него уставший. – Конечно, не отставать от короля – это иногда больше похоже на работу, чем на развлечение. Но я немного обеспокоен, леди матушка. Я в ссоре с отцом Джейн, и она из-за этого мной недовольна.

– Что случилось?

Артур рассказывает мне, что пытался убедить отца Джейн передать ему свои земли, чтобы мой сын отвечал за военную службу, которая связана с владением. Артур все равно их унаследует, у старика нет причин удерживать земли и отвечать за сбор крестьян, если объявят призыв.

– Он не может служить королю, – огорченно говорит Артур. – Он слишком стар и слаб. Это было честное предложение помощи. И я также предложил выплачивать ренту.

– Ты был прав, – говорю я.

Ни в чем, что умножит землевладения Артура, я не увижу ошибки.

– А он пожаловался Джейн, и она думает, что я пытаюсь заполучить ее наследство до его смерти, залезаю в карман мертвеца, и над моей бедной головой разразилась гроза. Теперь она пожаловалась нашему кузену Артуру Плантагенету и нашему родственнику, старому графу Эранделу, и они угрожают, что пожалуются на меня королю. Они считают, что я пытаюсь обманом выманить у старика его земли! Обкрадываю своего тестя!

– Нелепость, – из верности говорю я. – И потом, тебе не о чем волноваться. Генрих не станет слушать обвинения против тебя. Не от наших кузенов. Не сейчас. Не тогда, когда он хочет, чтобы Англия побеждала на турнирах.

Благосклонность короля к моему сыну Артуру неизменна. Артур пребывает в самом сердце веселящегося, играющего, пьющего и распутничающего двора. Все шумные и непочтительные молодые люди, которых изгоняли от двора, вернулись по одному, забыв, что им это запрещено и что король, как предполагалось, исправился. Генрих не сдерживает их и не корит, ему нравится быть среди них, быть таким же разгульным и свободным, как они. Артур рассказывает, что король спускает шутки и замечания, которые задевают самый его престол, что герцог Бекингем выходит из себя, говоря, что двор больше похож на пивную, чем на обитель величия, и жалуется, что Уолси принес в Вестминстер обычаи Ипсвича.

С тех пор как эти молодые люди вернулись с Поля Золотой парчи, они буйствуют хуже, чем прежде, их переполняет радость победы, сознание собственной молодости и красоты, острое как никогда. Это двор молодых, полных яростных желаний и вкуса к жизни, и никто не может их остановить или призвать к порядку.

Дамы королевы, довольные, что вернулись в Англию, покинув французский двор, где царит жестокое соперничество, щеголяют французскими модами и упражняются во французских танцах. Некоторые приобрели французский акцент, мне это кажется смехотворным, но его принято считать изысканным – или, как сами они говорят, tres chic. Причудливее и уж точно тщеславнее всех держится Анна Болейн, сестра Марии и Джорджа, которая, благодаря обаянию отца, провела детство при французских дворах и совсем позабыла об английской скромности, если она у нее когда-то была. Теперь, когда она вернулась из Франции, вся семья сэра Томаса при дворе: Джордж Болейн, его сын, служил королю почти всю жизнь, его жена Елизавета и недавно вышедшая замуж Мария вместе со мной состоят при покоях королевы.

Моего кузена герцога Бекингема все дальше оттесняют от этого сошедшего с ума по Франции и модам двора, он оберегает семейную честь, ведь моя дочь Урсула подарила ему внука, и у нас есть новый малыш Генри Стаффорд, чьи пеленки и покрывала колыбели расшиты герцогскими земляничными листьями, и герцог горд тем, что явилось новое поколение королевской крови.

Происходит нечто ужасное. Король моет руки в золотой чаше перед обедом, отходит к трону под королевский балдахин и садится, а кардинал подзывает слугу и окунает пальцы в ту же золотую чашу, в воду короля. Мой кузен герцог издает рев и сшибает чашу на пол, обливая водой длинное красное одеяние, он буйствует, как безумец. Генрих оборачивается на шум, смотрит через плечо и смеется, словно все это не важно.

Кузен что-то произносит в ярости про достоинство трона, на которое не должны посягать выскочки, и смех Генриха обрывается, и он смотрит на моего кузена. Смотрит долгим ровным взглядом, словно думает о чем-то, кроме золотой чаши, вращающейся на полу и бросающей золотые отсветы на сапоги короля, залитое водой облачение кардинала и топающие ноги моего кузена. Какое-то мгновение мы все это видим: при слове «выскочки» у Генриха на лице появляется настороженное подозрительное выражение, как у отца.

Этой весной я на много дней удаляюсь от двора. Время свое я делю между заботами о лондонском доме, Л’Эрбер, и принцессой Марией. Мои обязанности леди-воспитательницы при ней всерьез начнутся лишь тогда, когда она отправится в классную комнату, но она такая умница, что я хочу, чтобы она пораньше начала учиться, и люблю читать ей перед сном, слушать, как она поет, учить ее молитвам и танцам, когда в ее покоях играют мои музыканты.

Меня отпускают от двора, королева во мне не нуждается, она счастлива в своих покоях, с музыкой и книгами, она каждый вечер обедает с королем и смотрит, как танцуют ее дамы. Ей нравится знать, что я с ее дочерью, она часто нас навещает. Король поглощен новым флиртом, но это столь тайное увлечение, что мы о нем догадываемся лишь по тому, что он пишет любовные стихи. Никто не знает, кто привлек его внимание на этот раз. Ни королеву, ни меня не заботит затейливая смена привязанностей Генриха; девушек так много, и все они улыбаются и краснеют, когда на них смотрит король, а он устраивает такое представление из своих ухаживаний, словно хочет, чтобы они не поддавались. Возможно, одна ходит к нему в покои ужинать наедине, возможно, она не возвращается в покои королевы до утра. Возможно, король напишет стихотворение или новую любовную песню. Королеве это может не нравиться; но это едва ли имеет значение. Это никак не влияет на подлинное равновесие власти при дворе, которое держится на смертельной необъявленной войне кардинала и лордов, кардинала и королевы за внимание короля. Девушки – лишь развлечение; они ничего не меняют.

К тому же король веско высказывается о святости священного брака. Его сестра Маргарита, вдовствующая королева Шотландии, видит, что муж, избранный ею по любви, превратился в ее врага, и хочет заменить его на государственном посту, а некоторые говорят, что и в своей постели, на герцога Олбени, своего регента. Потом мы слышим нечто более страшное. Один из северных лордов пишет Томасу Уолси, чтобы без обиняков предупредить, что сестра короля просит своего любовника Олбени помочь ей добиться развода. Старый военачальник предсказывает, что будет убийство, а не аннуляция брака.