- Издеваешься, - констатировал Еремеев. - А зря, между прочим, потому что они теперь отчасти и твои. Эти славные ребята тут у меня собрались открывать сезон.

И развёл руками.

- Какой сезон? - снова зевнула Зайка. - На карусели, что ли, в местном ЦПКиО? - и посторонилась, пропуская их вовнутрь. - Так его только недавно закрыли.

- Сезон на постижение, - поджав губки, серьёзно сказала девочка и оглянулась на мальчика. - И оно карусели, конечно, не исключает, но в них и не нуждается.

- Странные какие-то у тебя дети, Горыч, - прошептала Зайка Еремееву на ухо прямо у них над головами. - Ты их не в Сколково случайно украл?

- Я их не крал, - обиделся Еремеев. - Но подозреваю, что почти купил.

И показал торчащие из кармана корешки разноцветных квитанций.

***

Ванная у Зайки была крошечная, вся увешанная полотенцами и запотевшая. Еремеева затащили вовнутрь чуть ли не насильно и заперли изнутри дверь.

- Ты чего?! - зашипела на него Зайка. - Дети не могут быть сами по себе! Родители, опекуны - кто-нибудь обязательно где-нибудь должен быть! Да за киднеппинг вообще положена статья!

Она глубоко вдохнула, шумно выдохнула прямо в опешившего Еремеева и уже спокойнее прошептала:

- Их надо отдать.

- Надо, - с готовностью согласился Еремеев. - Я что, против? А кому?

- Как 'кому'?! - снова зашипела Зайка. - У нас что, сегодня утром полицию отменили?!

- Бог с тобой! - почти натурально изумился Еремеев. - Кто же её отменит?

Зайка возмущённо фыркнула, отодвинула его с дороги и вышла из ванной, на прощание покрутив у виска пальцем.

Дети по-прежнему стояли в прихожей.

- Ну, чего стоим? - вздохнула она. - Чай?

***

Отделение полиции было сразу за лесопарком.

Дорожка шла от автобусной остановки вглубь, мимо закрытого небольшого кафе, вдоль голой до синевы берёзовой рощи, между тощими кустами облетевшего на зиму барбариса.

- А знаешь...

Еремеев обернулся к шагающей рядом Зайке и внезапно замер на полуслове: за худосочными голыми берёзками громоздилось что-то огромное и почти нереальное. Оно было серым, мохнатым, спина его горбилась выше самых высоких берёз, между стволов которых прямо на Еремеева смотрел порядочных размеров внимательный шафрановый глаз.

- О, чёрт! - зажмурился Еремеев. - Я сплю. Господи, ущипни меня и дай проснуться!

- Горыч?..

Зайка обернулась, и глядящий на них глаз моргнул, поплыл куда-то в сторону, и там же, между деревьев, показался второй - такой же. Исполинская голова качнулась вверх, ушла выше деревьев и уже оттуда глянула на них снова: с интересом и даже почти с сочувствием.

Визга у Зайки не получилось: в тот самый момент, когда он уже готов был родиться, Еремеев по-быстрому обнял её за дёрнувшиеся было плечи, зажал ей рукой рот и прошептал в самое ухо:

- Тсс! Тихо, тихо, Зайка. Вспугнёшь.

Дети молчали. Оба.

Существо выгнуло над рощицей длинную драконью шею и шумно вдохнуло, принюхиваясь. Еремеев отпустил свой 'захват', ещё раз показал 'тсс!' и поймал себя на мысли о том, что завизжать теперь хочется ему самому.

Существо пахло лесом, мокрым снегом и тиной.

- Смотрите, какие странные звери водятся в ваших местах, - тихо сказал мальчик и поднял вверх сперва бровь, а затем и большой пальчик.

Еремеев прокашлялся: нынешнее помешательство очень напоминало приснившийся ему накануне ночью сон.

- Хотите узнать, откуда берутся драконы? - дёрнула его за рукав девочка.

Еремеев ошалело посмотрел на неё, потом - на Зайку.

- Я ...

- Х-Т-Т-Т-Т!! - раскатисто выдохнул дракон, скосил огромный, похожий на лошадиный, глаз и шагнул к ним через рощицу.

Зайка обмякла, и он еле успел подхватить её.

- Это стражи между мирами, - сказала девочка.

- Ага, а Змей Горыныч - сиамские близнецы... - почти на автомате согласился Еремеев, крепко держа Зайку. Вверху, высоко над его головой, медленно проплывала свалявшаяся, похожая на овечью, густая серая шерсть.

Брюхо дракона колыхалось, как низко идущие облака, а когда оно закончилось, небо над головой получилось уже вечерним - густого багрового цвета.

- Это возмутительно... - сказал Еремеев.

Парк был на месте, но воздух в нём оказался летним и горячим. Таким горячим, что Еремееву, и так взмокшему от ужаса, стало совсем дурно. Он разжал пальцы, отпуская Зайку, и собрался плавно осесть рядом.

Мальчик с девочкой испуганно переглянулись.

- Ох! - ахнула девочка.

- Если вам станет плохо, здесь появятся совсем не те люди, и всё пойдёт по-другому, - поспешно зашептал мальчик. - Вставайте.

Еремеев помотал головой, пытаясь справиться с головокружением. Берёзовой рощи больше не было, вместо неё в нескольких метрах от них топорщился худосочный тощий подлесок. Из подлеска выбежал маленький, по колено Еремееву, сердитый человечек в красном трико. Волосы у человечка были спутаны и торчали во все стороны, как у давно нечёсаного рыжего пуделя.

- Вы кто такие?! - замахал руками человечек. - Вон! Вон отсюда!

- Квитанцию! Квитанцию, чёрт бы вас побрал! - снова зашептал мальчик. Не дожидаясь ответа, он проворно сунул ладошку в карман к Еремееву, достал первое, что попалось под руку, и поспешно сунул человечку квитанцию. Очумевший Еремеев открыл было рот, но слов у него не было, и поэтому с минуту он молча с открытым ртом наблюдал, как гномик, сморщив узкий лоб со сросшимися над переносицей рыжими бровями, читает вслух по буквам его фамилию.

- Е-РЕ-МЕ-ЕВ.

Девочка дёрнула мальчика за рукав, зашептала что-то ему на ухо, но мальчик только отмахнулся от неё.

- Врать неправильно, это очень портит карму. Понимаете, - сказал он гномику, - нам нельзя уходить. Это архат.

И вздохнул.

***

- Что значит 'пытался быть писателем'? - карлик в сером строго посмотрел на него поверх очков.

Глаза карлика за толстыми линзами были большими и выпученными, а передние зубы напоминали зубы большого старого грызуна, и Еремеев подумал, что похож сейчас на Алису, сидящую перед престарелым безумным кроликом. Получилось смешно.

Всё так же глядя поверх очков, человек-кролик в сером укоризненно покачал головой.

- Смех без причины...

- Признак хорошего настроения, - закончил за него низкий бархатный голос.

Стена напротив Еремеева дрогнула, и прямо сквозь неё в комнатку, где они сидели, туго втиснулось странное, можно даже сказать уродливое существо. Сказать, что он не имело ничего общего с человеком, - это не сказать ничего. У него было длинное, 'тракторное', как у гусеницы шелкопряда-переростка, туловище и огромное количество ходильных ножек. Передняя часть существа была приподнята над полом метра на полтора, а то и больше, потому что, когда 'гусеница' вползла в комнатушку полностью и огляделась, её маленькая чёрная головка зависла чуть выше Еремеевского лица. Какое-то время головка эта качалась из стороны в сторону, оценивая увиденное, как головка озадаченной кобры, потом мельком взглянула на съёжившуюся между детьми Зайку, на лежащую у неё на коленях синюю Еремеевскую стёганку, и повернулась к сидящему за столом человечку в сером.

- У к-к-крапивы в этом году п-почему-то чернеют листья, м-монсеньёр, - заикаясь, пролепетал тот и испуганно задвигал кадыком.