– Ты собралась? – спросил он, когда я договорила.

– Нищему собраться – только подпоясаться, – я кивнула на свой рюкзак.

– Не густо у тебя пожитков.

– Я, что надо, покупаю, а что не надо – выбрасываю. У меня жизнь в разъездах, а много вещей на себе переть – у меня спина не казённая.

Я машинально поддёрнула рукава водолазки, не люблю длинные.

– Эт-то что такое? – Шокер отлепился от стены, шагнул ко мне и схватил за руку.

На моём предплечье всё ещё расплывались довольно заметные жёлто-сиреневые круги.

Я попыталась вырваться, но у Шокера не рука – капкан.

– А ну-ка! – он бесцеремонно потянул вверх нижний край водолазки.

– Отпусти! – возмутилась я, но он задрал мне свитер до подмышек и покрутил меня, осматривая со всех сторон, и только потом отпустил.

– Это что такое? – сурово повторил он свой вопрос, пока я поправляла одежду.

– Ничего! – буркнула я. – А то сам не знаешь!

– Откуда взялось? Как давно?

– Полёт в повреждённом канале. Месяц назад… чуть больше.

Шокер ничего больше не сказал, только долго смотрел на меня, напряжённо хмурясь, потом развернулся и ушёл восвояси.

Я посидела ещё минуту, глядя на рюкзак, но так как никакого полезного занятия у меня больше не было, я встала и вышла из комнаты.

В холле со стола уже было всё собрано, а перестук и звяканье слышались уже из кухни.

Может быть, Лали и собиралась прибираться сама. А, скорее всего, не собиралась и спихнула всё на брата. Кажется, у неё было так принято, чтобы за всё отдувался Скай. Он и хозяйничал в кухне, гремел тарелками и чашками, распихивая их по буфету. Оглянулся на меня и продолжил своё занятие. Его лицо всё ещё было покрыто красными пятнами.

– Досталось?

– Угу.

– Думаешь, это справедливо?

Скай кивнул.

– По-моему, вздорные какие-то придирки.

– Но я ж командиру нагрубил. Да и приказ нарушил.

– А если приказ идиотский?

– Я солдат.

– Но ты не раб. Если твой командир отдаёт идиотские приказы, ты имеешь право подать прошение о смене группы. Я знаю ваш устав.

– Я тоже знаю устав, – вздохнул Скай. – Я бы, может, и сменил группу. Но Лали не уйдёт, а я её не брошу.

– Ничего себе у вас… дружная общага. Как вам только удаётся преступников ловить?

Скай покосился на меня:

– А это потому что Шокер – гений.

– Да неужели?

– Угу.

– А гениям всё можно?

– Типа того.

– И то, что он с Лали делает, тоже?

Скай пожал плечами:

– Она хочет этого. Ей это нужно… А тебе какое дело?

– Да никакого. Я пришла и ушла. А тебе потом её вытаскивать, когда всему этому конец придёт. Тебе, не кому-то другому! Ты готов? Справишься?

Скай из всех сил захлопнул дверцу буфета, да так, что посуда внутри жалобно зазвенела. Его лицо снова пошло красными пятнами.

– Что же вы такие тупые, мужики? – пробормотала я. – Порода страусиная… Ничего не вижу, ничего не слышу, голову в песок…

– Небо, не слушай её! – Лис ворвался на кухню, облил меня злобным взглядом, взял несчастного Ская за плечи, развернул его и подтолкнул к выходу. – Иди к сестре! Она звала.

Когда Скай ушёл, Лис повернулся ко мне:

– Не лезь, куда тебя не просят! Засланка командорская…

Я засмеялась.

Ничего. Месяц. Какой-то месяц, а если повезёт, то и меньше. И этих приятных ребят я больше не увижу никогда.

Лис наклонился ко мне и положил руки на плечи. Голубоватые глаза уставились на меня с неприязнью.

– Не трогай их, – сказал он холодно. – Не смей. Не позволю.

Вот же чёрт… Если бы меня кто-то так защищал. Или хотя бы пытался…

Я повернулась и пошла прочь из кухни.

– Быстрее собирайтесь! – раздался откуда-то из глубины дома голос Шокера. – Через час мы должны быть в аэропорту.

Я люблю Стокгольм. Это ласковый город. Он всегда принимает тебя так, будто только тебя и ждал. Будто вся его северная красота, дружелюбие, достоинство и покой – для тебя. Ну, по крайней мере, на то время, пока ты у него в гостях.

Нельзя сказать, что Стокгольм целиком построен гатрийцами, но руку к выбору места они приложили. Там такой букет каналов, ведущих на поверхность, что иначе и быть не могло. По шестидесятой параллели северо-запада Европы каналы вообще натыканы частоколом. Не случайно же именно тут столько значимых городов. Не красоты же белых ночей ради их тут в ряд понастроили. Осло, одиннадцатый век. Стокгольм, тринадцатый век. Хельсинки – шестнадцатый. Ну и наш Питер, самый молодой. Так и шли гатрийцы, не торопясь, с запада на восток, нанизывая жемчужины на нитку. Своими силами гатрийцы ничего никогда не делали, но их агенты очень хорошо умели всё доходчиво объяснить, кому надо, что и где требуется построить. Вот с Хельсинки промахнулись поначалу, пришлось потом город перенести немного в сторону. А царь Петр Алексеевич, говорят, упорствовал сильно, не нравились ему приневские болота Ингерманландии. Но всё-таки объяснили ему, где именно рубить окно в Европу. И когда питерские каналы заработали, как полагается, финские решили поставить в резерв, заморозить всё слегка, застопорить, сделать так, чтобы Финляндию вообще все в покое оставили. Даже дедушке Ленину объяснили, почему Финляндии в восемнадцатом надо предоставить независимость. Да и Северная война тридцать девятого-сорокового закончилась так, как она закончилась, тоже не случайно. В общем, много всего интересного и полезного для общего развития узнаёт тот, кто обучается на гатрийских курьерских курсах.

Я за последнюю пару лет выбиралась в Сток очень редко. Но этот город оставляет о себе такую прочную эмоциональную память, что как только ты туда попадаешь, становится неважно, как давно ты там бывал. Город весь твой сразу же, с первой секунды.

Летать туда я не люблю. Да, быстро, да, удобно. Но ничего лучше прибывающего утром парома для приезда в Стокгольм пока не придумали. Хотя, конечно, Шокер был абсолютно прав: терять время на паром бессмысленно. Поэтому нас ждало не утреннее прибытие, а прилёт в аэропорт Арланды во второй половине дня.

Мы добрались на автобусе до конечной остановки у железнодорожного вокзала и спустились в метро. Одна остановка по зелёной ветке – и мы у цели. Конечно, до квартиры в старом городе можно было бы добраться и пешком. Но ребята, похоже, пешком ходить не любили. Я послушно тащилась за ними, надеясь, что у меня ещё будет время спокойно побродить в городе.

Дом семьдесят шесть по улице Престгатан стоит в самом сердце старого города – Гамла-Стана. Мимо него ежедневно водят сотни туристов. На сам дом внимание туристов обычно не распространяется: все глазеют на двор приходской школы церкви Святого Николая и на знаменитую статую мальчика, взбирающегося на коня. Да ещё прямо к статуе выходит одна из самых узких в мире улиц – переулок Мартен-Тротцигс-Гренд, по которой непременно таскают вверх-вниз туристические группы.

Никому и в голову не приходит, что статуя мальчика с конём стоит прямо у дома, в котором веками живут гатрийские агенты. Это не конспиративная квартира – гатрийцы никогда не обставляют своё присутствие на изнанке излишним шлейфом тайны, потому что зачем? Кому надо, тем о них известно, а кому не надо, те всё равно ничего не поймут и ничему не поверят. Этот дом и не отель, скорее общежитие, которое содержат те, кому положено обеспечивать работу специальных гатрийских миссий на изнанке. Простой, малоприметный, очень старый, но ухоженный снаружи дом, выкрашенный в морковный цвет – это одна большая трёхэтажная квартира. Столовая и кухня внизу, шесть небольших спален да плюс ещё в мансарде оборудована просторная удобная комната, для особых визитёров.

Пока мы устраивались в спальнях, пока ждали доставки еды на вынос и ужинали в столовой, наступил вечер. Шокер лично сгрёб и вынес из столовой коробки и пакеты из-под еды, принёс маленький ноутбук и положил на обеденный стол перед собой.

– Итак, давайте обсудим, что и как мы с вами будем делать в ближайшие несколько дней, – сказал он, внимательно посмотрев в лицо каждому из нас. – Наш объект пока здесь, в Стокгольме. Проживает уже несколько недель на одном месте, в тихом спальном районе на окраине. Ни в чём подозрительном властями замечен не был, впрочем, что с них, властей, взять, сами понимаете. Лали удалось довольно плотно к нему прицепиться. Периодически его чип теряется из виду, но после всегда он обнаруживается вновь, поэтому мы его ведём. Но на визуальный контакт мы с ним так и не вышли. Как он сейчас выглядит, мы не знаем. Знаем только, что прошедшей зимой он выглядел вот так…