Стали подводить лестницу к люку в брюхе лошади. Из-за темноты долго не могли её приставить. "Эх! Надо было всё-таки коня делать, а не лошадь! - подумалось Одиссею. - Проще было бы забираться". Он ещё раньше говорил это Афине, но та только краснела, отворачивалась и бормотала: "Ну вот ещё, глупости какие!"
-- Ты помнишь, какой долг у нас остался перед Антенором? - спросил Менелай, устраиваясь в брюхе лошади рядом с Одиссеем.
-- Ты о ком? - спросил царь Итаки.
-- Об Антеноре - советнике Приама, он нам жизнь спас, когда мы с посольством пришли, а троянцы хотели нас убить. Мы тогда сказали, что с нас причитается. Сейчас самое время вернуть долг. Надо его защитить.
-- Ладно, - неохотно проворчал Одиссей. - Надеюсь, он сможет достойно нас отблагодарить.
Герои замолчали, теперь им надлежало сидеть неподвижно и хранить тишину почти целые сутки.
На рассвете троянцы увидели, что лагерь врагов опустел, а паруса греческих кораблей маячили уже где-то далеко на горизонте. Начался праздник. Горожане радостно провожали расходившихся по домам союзников. Все были благодарны им за оказанную во время войны помощь, но всё же радовались их уходу - их содержание дорого обошлось троянцам. Союзники тоже радовались, с благодарностью принимали прощальные подарки и торопились на родину, где многие из них не были уже много лет.
Впервые троянцы пришли в греческий лагерь без оружия и без страха. Теперь здесь не было ничего, кроме мусора, который ветер носил по площади, ещё вчера плотно заставленной палатками, а в середине возвышалась гигантская деревянная лошадь.
Теперь это место стало площадью для народных гуляний. Воины ходили по бывшему лагерю, рассказывая жёнам и детям, как они здесь воевали, показывали, где стояли палатки Ахилла, Агамемнона, Аякса и Одиссея, где были стены и ворота, где Гектор поджёг корабль Протесилая. Но больше всего внимание привлекала чудо-лошадь. Троянцы толпились вокруг неё, обсуждая, что она символизирует, зачем её построили, почему тут оставили, и что с ней теперь делать. Даже старый Приам приехал на носилках к этой новой троянской достопримечательности.
Некоторые говорили, что лошадь надо оставить на том же месте как памятник победы, другие предлагали её поджечь и водить вокруг этого костра хороводы, кто-то советовал сбросить её со скалы, а были и такие, кто хотел посмотреть, что у неё внутри. Но громче всех прозвучал голос жреца Лаокоона. Он вместе со своими двумя сыновьями бежал из города, размахивал копьём и на бегу кричал: "Вы что, с ума посходили?! Думаете, они вам что-нибудь просто так подарят? Вы Одиссея, что ли, не знаете?! Не верьте этому коню! Вы не боялись греков, когда они пришли с оружием, но бойтесь их, когда они приходят с подарками!" Лаокоон метнул копьё, и оно вонзилось в брюхо лошади, которое гулко как пустая бочка загудело. Этот звук явно убедил всех сомневавшихся, что конь полый.
Приам встал и поднял руку, призывая к тишине. Троянцы замолчали, чтобы услышать решение царя. Но тот ничего не успел сказать. "Грека поймали!" - закричал кто-то. Люди расступились, пропуская к Приаму двух пастухов, между которыми шёл бородатый воин со связанными руками. "Бей его!" - пронеслось над толпой.
"Люди добрые! - пробасил пленник. - Что ж это делается! То меня греки убить хотят, а то, теперь вот, троянцы! Есть ещё в мире вообще справедливость?!"
Услышав, что бедняга подвергался преследованиям у греков, троянцы замолчали.
-- Скажи нам, кто ты такой, и почему сдался нам, а не уплыл вместе со своими, - сказал Приам.
-- Царь, казни меня или милуй, но я тебе всю правду скажу, - ответил грек. - Мне за правду пострадать не страшно: я и так всю жизнь за правду страдаю - такой уж я человек. Грек я, не отрицаю. Из Аргоса. Зовут меня Синоном. Как Одиссей напраслину на Паламеда возводить стал, я за него заступился, вот Одиссей на меня и озлобился. И тогда они с Калхантом... Да что я вам рассказываю? Вы ведь тоже моей смерти хотите! Как Одиссей? Да?
"Нет, не хотим! Продолжай!" - закричали в ответ троянцы.
-- Так вот, - милостиво согласился продолжить пленник, - Калхант всем сказал, что меня надо принести в жертву, без этого, дескать, пути назад, в Элладу нам не будет. Но я-то знаю, что боги человеческих жертв не принимают. В общем, я от них убежал и прятался, пока они все не уплыли. Ну, а потом вам сдался. А вы, значит, теперь туда же - убить меня хотите.
-- Никто не хочет тебя убить, - ответил Приам. - Развяжите его. Будешь теперь у нас жить, и никто тебя не обидит. Скажи теперь, что это за конь, зачем его построили и для чего здесь оставили.
-- Скажу, обязательно скажу, - пробасил Синон. - Грекам всегда Афина помогала, а тут они её прогневали: совершили жуткое святотатство: украли Палладий. Афина, между прочим, до сих пор ещё кое-кого не простила!
Одиссей в чреве лошади мысленно усмехнулся, вспомнив, какую сцену закатила ему Афина, после того, как он принёс Палладий в лагерь.
-- Вот они и решили построить этого коня в посвящение Афине, - продолжал бородатый. - Это всё Одиссей хитроумный придумал. Он сказал, что вы этого коня сжечь захотите или разломаете, и навлечёте на себя гнев богов - конь-то Афине посвящён. Потому коня и сделали таким большим: чтоб вы его не догадались в город затащить, где бы он вас от любых врагов милостью Афины хранить стал.
-- Интересно, - задумчиво сказал Приам. - А Лаокоон нам только что говорил...
-- Какой ещё Лаокоон? - удивлённо перебил царя Синон.
Все посмотрели на Лаокоона, но вместо него увидели двух свившихся клубком змей, между которыми мелькал, пытаясь выпутаться, жрец, а змеи между тем с аппетитом доедали его сыновей. Лаокоон пытался позвать на помощь, но не мог, придушенный змеями. Троянцы бросились к нему, но змеи, заметив это, поспешно разорвали жреца на две части, и, с хлюпаньем проглотив его, очень шустро улепетнули в сторону города. Многие бросились за ними, чтоб хотя бы расправиться с мерзкими гадами. Через некоторое время вернувшиеся сообщили, что змеи прошмыгнули в храм Афины, забились под алтарь, нахально оттуда выглядывают, облизываются и ухмыляются.
-- Вот видите, - удовлетворённо сказал бородатый. - А нечего было копьём в священного коня кидать. Афина это не любит. Так что давайте, тащите коня в город, пока Афина ещё добрая!
Впечатлённые смертью Лаокоона троянцы даже не удивились, тому, что только что освобождённый пленник сразу начал всеми командовать. Не все поверили словам Синона, но воля богов проявилась настолько очевидно, что никто не решился возражать. К тому же большинство было настроено не спорить, а праздновать, а транспортировка коня представлялась вполне весёлым праздничным развлечением. Коня обвязали верёвками и лентами и с песнями и криками потащили в город.
Когда процессия прошла уже полпути, навстречу ей выбежала Кассандра и встала, растопырив руки. "Не пущу! - кричала она. - Не смейте! Это ловушка!"
"Не слушайте эту дуру! - заорал Синон. - Мало вам одного Лаокоона? Ещё жертв хотите? Да?"
Кассандру оттащили с дороги и продолжили путь. У самых ворот конь резко остановился. Кто-то внутри него от неожиданности выронил щит.
"Там, внутри, что-то зазвенело!" - крикнул кто-то.
"Это у тебя в голове зазвенело! - рявкнул вошедший в раж Синон. - Что стоите? Не видите, что конь в ворота не пролезает? А я говорил, что его специально таким сделали, чтоб вы его в город втащить не смогли. Но мы не боимся трудностей! Разбирайте стену!"
Троянцы бросились выполнять приказание, а Синон покрикивал на них, торопил, распоряжался, будто он теперь был главным человеком в Трое.
"Стойте! - вдруг опомнившись, закричал Приам. - Не ломайте стену!"
"Царь пошёл против воли народа! - взвизгнул Синон. - Народ хочет разбирать стену, а царь ему мешает!"