Есть любители фантастики, читающие, как правило, то, что нравится, или то, что попадется. Есть фэны, стремящиеся прочитать все и все узнать. И есть библиографы, вынужденные читать ВСЕ, чтобы из невообразимого массива литературной продукции вычленить то, что имеет касательство к фантастике. А это — стопки книг, журнальные подшивки, кипы газет. И все это необходимо проработать.

Есть категория людей, мнящих себя крупными библиографами и даже убеждающих других считать их таковыми, труд чей не идет дальше более-менее внимательного копирования данных из «Книжной летописи» и «Летописей книжных» и «газетных статей». Ну, знакомые еще кой-каких сведений подбросят. И неутомительно, и комфортно. Но ведь фантастика-то далеко не всегда «маркирована». И библиография — не унылое переписывание, а поиск. И роешься ты в этой груде, листаешь производственные романы (а вдруг чего-то не то изобрели), впихиваешь в глаза строчки сельскохозяйственных эпопей (а вдруг чего-то не то вырастили), кривишься, но читаешь шпионско-милицейские опусы (а вдруг оный закордонный изверг информацию считывает телепатически и так же телепатически гонит ее прямо в ЦРУ). И переворачиваешь страницу за страницей, пока спина не заноет, пока в глазах не зарежет до нестерпимости, пока пальцы не начнет сводить. И бежишь в курилку (если сидишь в Публичке), нервно высмаливаешь одну за другой несколько папирос и заодно подводишь итог: проработал столько-то книг из списка наиболее вероятных, столько-то журналов за столько-то лет, столько-то подшивок газет… И что же? Роман Иванова я читал, теперь хоть САМ списал данные на его журнальную публикацию. О повести Петрова догадывался, но теперь прочитал САМ и САМ же информацию о ней зафиксировал. А вот рассказ Сидорова, хоть и назван фантастическим, имеет к фантастике такое же касательство, как я к выборам Папы Римского. Зато вот тот сборничек старенький я заказывал не зря, сразу две вещи, о которых, насколько помню, ни в одной из известных мне библиографий не упоминалось.

Это уже — открытие. МОЕ ОТКРЫТИЕ. Правда, вот рассказик тот смутный, с английского… Автор там вроде должен быть не Джонс, а Джинс… Да и название другое… Ладно, дома посмотрю, когда карточку заведу: залезу в англоязычную картотеку, все равно название оригинала необходимо указывать. А то эти переводчики да редактора такую порой отсебятину несут! И выкуриваешь ты еще одну папиросину, про запас, и думаешь: что ж, десяток новых позиций, два десятка проверенных да плюс к этому сколько вычеркнутых, требовавших проверки и оказавшихся не фантастикой… Хороший день, плодотворный. Бросаешь папиросу, а тебя уже — как магнитом — тянет к столу, на котором остались непросмотренные материалы. И так — до закрытия библиотеки, изо дня в день, из года в год, десятилетиями. И ведь денег за это не платят вовсе, или платят мало и редко (если только ты не в штате какой-то солидной конторы, где именно это и входит в круг твоих обязанностей — но это уж вовсе вариант, увы, антинаучно-утопический), и никто тебя к этим разысканиям не принуждает.

Да, работа тяжелая, утомительная, порой — чисто механическая, да и отрытые тобой крупицы далеко не всегда золото. Но такова уж твоя планида, твой крест библиографа. И ведь затягивает, затягивает почище наркотика… Пусть и злишься ты, и, продравшись сквозь похождения маркиза Н. в Монте-Карло и душевные терзания милой и порядочной крестьянской девушки Параши, соблазненной и покинутой красавчиком-негодяем графом Р., наткнувшись наконец на что-то родимое и знакомое, на призрака стенающего и бездомного, на сумасшедшего профессора, вострящего лучи смерти супротив всего человечества, на барина-самодура, коему дворовый «кулибин» выстроил избу-вертолет, а то и на очаровашку-комсомолочку, проданную в гарем и немедленно учинившую там всепланетную феминистическую революцию, пусть и морщишься, пусть и бормочешь раздраженно: «Господи, какое ж дерьмо тогда печатали, почти как сейчас!», но ведь данные-то фиксируешь, и в душе — все равно доволен. НАШЕЛ!