Почувствовав уныние и страх мальчугана, продавец ободряюще улыбнулся.

– Так, может, войны еще и не будет, – сказал он. – Стоит ли волноваться раньше времени? Ты, наверное, видео целыми днями смотришь, а зря. Сходил бы лучше на улице для разнообразия поиграл.

– На улице – верная гибель, – без тени улыбки откликнулся Майк Фостер. – Если что, нужно укрыться внизу… но мне-то спрятаться негде.

– Ладно. Ты старика своего к нам все же пришли, – в растерянности пробормотал продавец. – Глядишь, и сумеем его уломать. Программ рассрочки у нас куча, на любой вкус. Скажи, пускай спросит Билла О’Нила.

Майк Фостер, не ответив ни слова, двинулся прочь. Небо над головой почернело. Он знал, что давно должен быть дома, но еле ноги волок: казалось, все тело налилось неподъемной свинцовой тяжестью. Усталость напомнила о нагоняе, полученном только вчера, во время урока, от учителя физкультуры. Все упражнялись в задержке дыхания – набирали полную грудь воздуха и бежали. У Майка получилось неважно: остальные, пускай жутко побагровевшие, мчались вперед, а он остановился, выдохнул и замер на месте, хватая ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды.

– Фостер! – раздраженно зарычал физкультурник. – Все, Фостер! Ты мертв! Мертв, понимаешь? Во время настоящей газовой атаки… – Оборвав фразу, он устало покачал головой. – Ступай в сторонку, потренируйся сам, да постарайся как следует, подтянись! С нынешними результатами долго не проживешь!

Подумаешь, напугал… На долгую жизнь Майк Фостер и без того не рассчитывал.

Поднявшись на крыльцо родительского дома, он обнаружил, что в гостиной уже горит свет. Из комнаты доносился голос отца, а мать что-то негромко отвечала ему, звеня посудой на кухне. Закрыв за собой дверь, Майк Фостер из последних сил принялся стаскивать с плеч куртку.

Отец Майка, Боб Фостер, развалился в покойном кресле, разложив на коленях груду пленок и отчетных ведомостей из мебельного магазина.

– Явился? – проворчал он. – Где тебя носит? Ужин уже полчаса как готов!

Пиджак отец снял, рукава рубашки засучил до локтей, обнажив бледные, тонкие, но мускулистые предплечья. Кареглазый, худой, с заметно поредевшими волосами, устал он зверски, но дела бросать не спешил – перебирал, перекладывал пленки из стопки в стопку.

– Извини, – пролепетал Майк Фостер.

– Иди мой руки.

Взглянув на циферблат карманных часов (кроме него, часов давным-давно никто не носил), отец смерил Майка пристальным взглядом.

– Чем занимался? И вид странный какой-то. Нездоровится?

– В центре гулял, – ответил Майк Фостер.

– Что же там интересного?

– Бункеры.

Разом умолкнув, отец поджал тонкие губы, сгреб кипу ведомостей и сунул их в папку. Поперек лба его пролегли глубокие, жесткие морщины. Стопка пленок, соскользнув с колен, рассыпалась по полу. В ярости закряхтев, отец неловко нагнулся и принялся собирать катушки, однако Майк даже не подумал ему помогать. Подойдя к шкафу, он вручил куртку автоматической вешалке, а развернувшись к дверям, увидел накрытый обеденный стол, въезжающий в комнату следом за матерью.

Ели молча, уткнувшись в тарелки, не глядя один на другого.

– И не надоело тебе до позднего вечера этим старьем любоваться? – нарушив молчание, спросил отец.

– Там уже новые модели появились. Тысяча девятьсот семьдесят второго года, – пояснил Майк Фостер.

Отец в ярости отшвырнул вилку. Стол подхватил ее и тут же всосал внутрь.

– Ну, что в них может быть нового? Все то же самое, что и в моделях семьдесят первого, плюс пара каких-нибудь безделушек да хромировки побольше! – прорычал он, вызывающе глядя на сына. – Так ведь?

Майк Фостер уныло ковырнул вилкой курятину под белым соусом.

– К новым добавили спускоподъемный лифт, не застревающий на полпути. Автоматический. Главное – войти внутрь, а остальное он сделает сам.

– На будущий год эти лифты начнут сами тебя из кровати вытаскивать, чтобы вниз отвезти, а нынешняя «новинка» устареет, как только ее раскупят. Им только и нужно, чтобы ты покупал, покупал, покупал! Не успел одну «новинку» купить, а в продаже уж следующая! «Модель семьдесят второго года»!.. На дворе семьдесят первый, до семьдесят второго еще жить да жить – что эта штука в салоне делает? Совсем им невтерпеж?

Майк Фостер молчал. Все это он слышал уже много раз, но… Если в новых моделях нет ничего нового, кроме пары каких-нибудь безделушек да хромировки, почему прежние устаревают? Одно это разом сводило все страстные, громкие, бурные доводы отца на нет.

– Давай тогда старое купим, – выпалил он. – Любое сойдет, мне без разницы. Пусть даже подержанное.

– Нет, тебе ведь новенькое подавай. Чтобы блестело, сверкало всем соседям на зависть. Чтоб циферблатов, рукоятей, автоматики всякой побольше… Сколько за него просят?

– Двадцать тысяч долларов.

Отец поперхнулся на вдохе.

– Вот так вот, вынь да положь?

– У них программы рассрочки есть. На любой кошелек.

– Ну да, еще бы. И расплачивайся потом до конца дней. Ссудный процент, стоимость кредита… а гарантию какую дают?

– Три месяца.

– А что будет, когда эта штука сломается? Когда прекратит… очищать и обеззараживать? Три месяца гарантии! Ха! Другими словами, она и развалится ровно через три месяца с одним днем!

Майк Фостер покачал головой:

– Нет, не развалится. Бункер большой. Прочный.

Отец Майка мучительно покраснел. Невысокий, худой, тонкокостный, в эту минуту он разом вспомнил все свои жизненные баталии, неизменно завершавшиеся поражениями, вспомнил, как старательно экономил, цеплялся за работу, за деньги, за мебельный магазин, с каким трудом проделал долгий нелегкий путь от счетовода до управляющего и, наконец, до владельца…

– Поймите вы: нас запугивают только затем, чтоб вся эта карусель вертелась без перебоев! – в отчаянии заорал он жене с сыном. – Боятся новой депрессии, вот и держат нас в страхе!

– Боб, – неторопливо, негромко заговорила его жена, – прекрати. Хватит. Я этого больше не вынесу.

Боб Фостер озадаченно заморгал.

– О чем ты? – пробормотал он. – Надоело все это до смерти. Налоги, налоги, налоги – спасения от них нет, а как мелкой розничной торговле держаться на плаву, состязаясь с крупными сетями? Закон нужен, чтобы…

Внезапно осекшись, он отодвинулся от стола и поднялся на ноги.

– Пожалуй, я сыт. Пойду прилягу, подремлю часок на диване.

Впалые щеки его жены зарумянились, глаза запылали огнем.

– Как хочешь, а бункер купить придется! Я эти пересуды на наш счет больше терпеть не намерена. Все соседи, все лавочники, все знакомые… Куда ни сунься, всюду только о нас и слышно, и уже сколько лет – с того самого дня, как знамя на площади подняли. Антигот, антигот! Единственный на весь город! За эти штуковины, кружащие над головой, платят все, кроме нас!

– Не выйдет, – устало ответил Боб Фостер. – Не получится.

– Почему это?

– Потому, что такие покупки нам не по карману, – признался Боб.

В гостиной сделалось тихо.

– Ты все вложил в этот магазин, – нарушив затянувшееся молчание, заговорила Руфь, – а он все равно дышит на ладан. Как старьевщик, тащишь в эту крысиную нору все без разбора! Кому в наши дни нужна деревянная мебель? Ты же сам превратился в диковинку… в антиквариат!

В ярости она хлопнула по столу, и стол, точно вспугнутый зверь, вскинулся, вздрогнул, принялся лихорадочно собирать опустевшие тарелки и стремительно, булькая на ходу баком посудомоечной машины, покатил в кухню.

Боб Фостер устало вздохнул.

– Давай обойдемся без ссор. Я буду в гостиной. Дай мне вздремнуть часок, а о бункере… о бункере, возможно, позже поговорим.

– «Позже, позже»… только одно от тебя и слышно, – язвительно буркнула Руфь.

Ссутулившись на ходу, ее муж – маленький, хрупкий, поседевшие волосы растрепаны, лопатки торчат, будто сломанные крылья – скрылся в гостиной.

Майк тоже поднялся на ноги.

– Пойду уроки учить, – сказал он и, странно изменившись в лице, последовал за отцом.