Безработица, связанная с избытком рабочей силы, - непременный спутник капиталистической экономики. О том, что это явление имело место и на Северном Кавказе, мы можем судить по свидетельствам соответствующих источников. О положении безработных говорят следующие сообщения о рабочих посёлках грозненских нефтяных промыслов: расположенные, как правило, за пределами промыслового района и находящиеся вне подчинения администрации промыслов, с собачьими конурами (это о жилье обитателей - В.Ш.). Они своего рода государство в государстве, очаги заразы, где, кроме трудящегося люда, селятся рыцари лёгкой наживы, спаивающие рабочих водкой, берущих под заклад вещи. В другом источнике находим: "Здесь ютятся безработные, ожидающие занятий на промыслах или уволенные с них, а так же всякий сброд личностей, промышляющий воровством и всякими тёмными делами". Как видим, грань между люмпеном и пролетарием была достаточно условной.
Существенной чертой класса наёмных рабочих является то, что это группа людей, объединённых под давлением внешних обстоятельств, не оформленных и не закреплённых юридически, заставляющих её членов оставаться в рамках таковой. Отсюда - осознание существующей свободы выбора, при возникающей возможности улучшить своё материальное положение, в т.ч. перейти в другие социальные страты (интеллигенция, служащие, купечество, буржуазия). "На промыслах уже давно составилось ядро коренных жителей, которые-то и жаждут, больше других, пришлых, улучшения своего быта. Масса молодёжи из этих рабочих уже доучилась до высших учёных степеней". Поэтому данным обстоятельством не стоит пренебрегать или считать его надуманным. С учётом его яснее становится и большая, сравнительно с другими классами, социальная активность рабочих, ибо "...революционные взрывы происходят не обязательно в результате ухудшения ситуации вообще; действительно, несчастье, которое считается неизбежным, терпеливо переносится; но оно становится невыносимым, как только осознаётся возможность его преодолеть". Вероятно, не каждый мог в корне изменить устоявшийся ход жизни, приспособиться к иному темпо-ритму течения времени города или промышленного центра, отсюда большая текучесть рабочей силы (особенно на стройках, нефтепромыслах и горнодобывающей промышленности). Поэтому из пёстрой маргинальной массы выделялись типы, обладающие, в силу различных причин, более высокой способностью к адаптации, изначально более социально активные. Однако подобный ответ был бы известным упрощением проблемы.
Половозрастной и этнический состав рабочих, причины социальной активности, характер требований, особенности их мотивировки зависят от особенностей предшествующих типов ментальности.
В этой связи для нас важно коснуться особенностей умонастроения, общего психологического склада, черт национального характера русских, составляющих безусловное большинство, формирующегося в кон. XIX в., северокавказского рабочего класса. Особенности мировосприятия лежат в основе выбора человека, и, как следствие, в основе самоидентификации, определения круга себе подобных по признаку общности способа целеполагания и методов их реализации. Сходство рода деятельности и имущественных отношений едва ли могут быть рассмотрены как единственная основа и причина социогенеза, особенно если сравнивать рабочих по этническому признаку (См. подробнее в гл.3).
Наибольшая опасность уйти в сторону от существа проблемы коренится в попытках определить отличительные качества российского рабочего, используя принципы социальной стратификации аналогичные европейским, ориентируясь на особенности западных рабочих. Процесс классообразования непосредственно связан с характером российской цивилизации, национальным характером россиян.
Б.Ф. Сикорский в статье "Н.А. Бердяев о роли национального характера в судьбах России" пишет: "Национальный характер представляет собой целостную систему со свойственной ей иерархией качеств, черт, доминирующих в побуждениях, образе мыслей и действий, в культуре, стереотипах поведения, свойствах данной нации... преемственность его качеств, черт обеспечивается социальными средствами передачи общественно-исторического опыта поколениями". Новейшие исследования стереотипов русского характера показывают, что "типичному русскому", чаще всего, приписываются крайние полюса в проявлении одной и той же черты: "неверие и легоковерность", "легкомыслие и угрюмость", "неуверенность и самоуверенность". Сами испытуемые явно указывают на серьёзные проблемы у русских, связанные с освоением навыков рационального самоконтроля за поведением". Возможно, в основе указанных черт характера лежат особенности социализации, непоследовательность и противоречивость воспитательных воздействий на ребёнка со стороны родителей и общественных институтов. Речь идёт о преобладании в контроле за поведением запретительных мер над положительными, в репрессивном (а не инструктивном) характере воспитания, что приводит к общей неизбежной "заторможенности", а не к способности, к самостоятельному и активному контролю за собственным поведением. В самом деле, почему, обладая от природы скорее ровным, спокойным темпераментом, как и другие северные народы, у русских не развивается характерная для северных народов способность к рациональному самоконтролю? Для нас особенно важным является склонность русских к крайностям в поведении. "Подобно тому, как человек своим поведением во многом предопределяет личную судьбу, так и между национальным характером и исторической судьбой государств существует внутреннее сращение". Преобладание эмоционального над рациональным как доминирующая черта психологического склада, присущая русским и по сей день, привлекала внимание Н.А. Бердяева: "В России нет дара создания средней культуры, и этим даром она действительно глубоко отличается от стран Запада... в природно-историческом процессе царит относительное и среднее, и поэтому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и среднем". Поглощённость человека государством порождает своеобразную безответственность, незрелость, отсутствие личной инициативы, как определяющего фактора деятельности. По мнению Н.А. Бердяева, это связано с огромным пространством государства, овладение которым сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственно-военному интересу и подавлением свободы личных и общественных сил. "Всегда было развито у русских сознание личных прав и неразвита была самодеятельность классов и групп". Отличие русского человека от европейца философ видит прежде всего в том, что последний концентрирует свою энергию на небольшой территории, порождающей расчётливость, экономию времени и пространства, интенсивность культуры.
К сопоставлению личностных качеств европейца и русского обращался и К.Д. Кавелин: "В основании европейской общественности легла сильно развитая личность. Личная независимость, личная свобода, возможно-нестеснённая, всегда были исходной точкой и идеалом в Европе. Весь её гражданский и политический быт сверху до низу был построен на договорах, на системе взаимного уравновешения прав". Стоит подчеркнуть, что подобная система родилась в результате острого и долгого социального противостояния. Кавелин предостерегал от бездумного копирования и использования в России выводов, сделанных Европой для себя: "Мы воображаем, будто имеем перед собой чистую, беспримесную научную истину... тогда как обычаи и учреждения везде и всегда носят на себе отпечаток страны, где они образовались, и живые следы её истории". Затронутая проблема пространственно-временных соотношений прямо связана с характером восприятия темпо-ритма течения исторического времени, в свою очередь, являющегося характерной чертой определённого типа ментальности. Этот фактор в свою очередь связан с проблемой целеполагания, выбора социальных ориентиров, в том числе и классовой самоидентификации, а так же с вопросом применимости на российской почве иных общественных парадигм.
