"Или упасть рядом с товарищами и притвориться мертвым?" - мелькнула вторая, резкая словно молния, мысль. На раздумье времени не оставалось и он, не теряя не секунды более, повиновался первой, более захватывающей идее. Александра, помедлив пару секунд, словно не желая оставлять без присмотра трофейные тела поверженных врагов, все же бросилась в погоню. Преследование продолжалось пару кварталов, в протяженности которых, юркая, легкая жертва оторвалась от более громоздкого и плотного своего преследователя. Уйдя от погони, парень, забился, предпочитая быть легко оцарапанным, в зарослях кустарника, ограждавших живым забором сквер и там, в безопасности, жадно глотая воздух, отдышался, переждал какое-то время, после выбрался и опасливо, поминутно прислушиваясь и оглядываясь, сделав крюк, возвратился на место схватки. Поле битвы, к тому часу, уже пустовало, не оставив ни малейших признаков минувшей развязки. Коренастый заметил, укрывшись во мраке, за углом, как из подвала поднялись, придерживая друг друга, голося, их недавние соседи по столу в баре. Они, ненадолго, раздумье, задержались у входа и двинулись в путь, минуя укромный уголок, где присел, скрываясь в тени тайный свидетель.
- Ээхх, Максим, Максим, - нараспев, громко тянул узнаваемый даже в ночи, лисий воротник, - Ээхх, какой же хороший ты человек, Максим, хороший мужчина! И что ж мы раньше то с тобой не встретились, а?
Максим Максимович бурчал в ответ нечто невнятное.
- Ха-ха-ха, - смеялся воротник звонко, уже из-за угла, удаляясь прочь. Коренастый еще раз огляделся, почесал затылок и отправился в противоположную, от, затерявшейся в ночи, пары, сторону, на ходу слагая легенду о том, как он храбро, рискуя собственной шкурой, уводил агрессора от поверженных, беспомощных и бездыханных тел товарищей.
***
Странная парочка, не без труда, покачиваясь и цепляясь за перила, поднялась вверх по лестнице, переместившись из подземной глубины подвала на уровень повседневной общественной городской улочки. Максим Максимович настороженно огляделся. Поздняя ночь убаюкала его опаски: тишь, полумрак, вокруг ни души. Леонид был пьян, он громко смеялся, пытался что-то напевать, раскачивался из стороны в сторону, вваливаясь, то, в объятия Максима Максимовича, то выпадая прочь, то, вдруг, подгибал колени, падал, вешался на шею и, повиснув, старался заглянуть в глаза. На рябом и морщинистом, выточенном годами и опытом лице псевдо кавалера проявлялась серая тень румянца, впрочем, слишком призрачная для того, чтоб, даже в дневном свете, выявить наплывающие эмоции. Он скромно покашливал, приговаривая что-то вроде: "Соберитесь же, Леня, осталось совсем немного, всего каких-то пара кварталов пути".
К позднему тому ночному часу, свежий ветерок прогнал сгустившийся, накануне, туман и, в прорехи, промеж серебристых от света облаков, озаряя путь и будто чуть ухмыляясь, подглядывала луна. Парочка двигалась ей на встречу, узкой, тоннелем, между нависшими, с двух сторон темными силуэтами зданий, уходящей вдаль улицей. Максим Максимович, признаться, чувствовал себя крайне неловко. Его новоявленный друг, казалось ему, хитрил со степенью опьянения, тем самым, прибывая всецело, во власти господина и нес бессвязную чушь. Смущенный Максим Максимович, в свою очередь, изображая высокую мораль и безмерную заботу, аккуратно обнимал перебравшего за талию и отвечал, как ни в чем не бывало, на бессвязные речевые выпады, как-то излишне замысловато. Так, образом, они добрели до заветной многоэтажки, и тут степенного кавалера окончательно сковала робость.
- Зайдешь? - вновь повиснув на шее и заглянув, снизу вверх, в глаза благородному покровителю, спросил Леонид, - На чай...
- Кхе-кхе, - смущенно закашлялся Максим Максимович, отводя лицо и отстраняясь назад, - кхе, я б с удовольствием, но, понимаешь, это самое, работа, нужно выспаться, кхе-кхе, в общем, извини, не сегодня...
- Ну, как скажете. - протянул Леонид, сентиментально переходя на Вы, подтянулся на шее кавалера, принял устойчивое положение, и лица их сблизились.
- Кхе-кхе-кхе. - вновь закашлялся Максим Максимович, отворачиваясь и прикрывая рот рукой.
- Ну что ж, тогда пока. Я позвоню, завтра?
- Да, звони. Буду ждать! - поспешил согласиться Максим Максимович, позабыв оставить свой номер.
Леонид оттолкнулся с силой, рискнув завалиться на спину, но, конечно, устоял, развернулся на месте и, оглянувшись на последок, исчез в подъезде, оставив Максима Максимовича, стоять, посреди улицы, недвижимым одиноким колоссом, посеребренным светом луны. Прошло несколько минут, возможно, в определенном стечении обстоятельств, способных обернуться вечностью и вот, его фигура, наконец, выйдя из оцепенения, покачнулась, наметила направление, слегка накренилась , и тронулась в путь...
Ночь, полумрак, полнолунье, вокруг ни души... Недавний отважный кавалер охваченный смутным страхом, странным беспокойством набавил шаг. Нет, не банальная опаска пред вполне вероятной встречей с задиристым, полуночным и полупьяным, коварным или просто маниакальным телом, скорее предчувствие чего-то необъяснимого и не материального, неосязаемого и даже мистического щекотало бывалые нервы. Старый служака хмыкнул, усмехаясь собственным чувствам, собрав волю, замедлил шаг и загнусавил, стараясь забыться, под нос, первую, пришедшую на ум мелодию, но страх не отступал, мало того, появилось явственное ощущение словно кто-то, или даже что-то пристально глядит вслед. Максим Максимович остановился и опасливо осмотрелся по сторонам. Сонные дома с черными окнами не подавали признаков жизни. Темные проулки, запертые двери - нигде, ни одной живой души вокруг - только большая, круглая луна зависла, будто совсем рядом, выглядывая из-за домов. Он поежился, прищурился, пригрозил ей пальцем, снова хмыкнул, развернулся, сделал несколько шагов, но быстрым, молниеносным движением обернулся вновь, смело взглянув ей в "лицо" и застав, на долю секунды, не успевший смениться стандартным нейтрально бессмысленным выражением укоризненный, с малой ухмылкой взор.
- Что? - сорвалось с губ его, - Что? - повторил он уверенно и громко, - Что?! - наконец заорал на всю улицу, - Что такое?!?!
Где-то бухнуло что-то в ответ, посыпалось звоном разбитого стекла на асфальт, залаяла, вдруг, собака, в одном из окон зажегся свет. Максим Максимович развернулся и зашагал прочь. Он думал. Мысли, запертыми птицами, шумно бились в его голове, сталкиваясь между собой. В это сложно поверить, но, взрослая, степенная, сформировавшаяся и закрепившаяся сухой непробиваемой коркой личность, внутри, несомненно, нежная, словно безе, сладкая и чувственная, в ту, наверняка, сказочную ночь, плавилась в волшебном свете луны и, о чудо, без врачебного вмешательства, пыталась принять себя такой, какой она, возможно, была на самом деле.
Максиму Максимовичу, вдруг, явственно вспомнилось далекая и потемневшая, словно старая фотокарточка и уже не совсем реальная, чуть, урывками, оборванными кадрами из некогда цельной хроники, мерцающая в бездне давних воспоминаний, другая жизнь в малом городе, где отец проходил службу; детство, мелькнувшее в теплых краях, в мягком климате, на побережье лазурного моря; вспомнился родительский дом, школа. Вспомнил он, вдруг, юного друга и ребяческие игры; вспомнил и странную страсть, воспылавшую, вдруг, к "боевому товарищу" в незатейливом ходе вымышленной войны - чувство, которому суждено было, не раскрывшись, увянуть: мимолетный интерес, обличенный, вдруг, и взятый под опеку заботливым и строгим родителем и высохший, сморщившись, черным бутоном, среди изумрудной зелени далекого знойного лета.
Отец - случайный свидетель стихийного действа, юношеского порыва, явившегося, вдруг, в очередной ребяческой схватке, среди заблаговременно не скошенных, в человеческий рост, зарослей лебеды, раскинувшей по двору войско бурых стволов с зелеными торсами. В тот ясный июльский полдень, когда воздух был, как никогда, прозрачен и чист, он, оторвавшись от ремонта кровли, с высоты птичьего полета, хладно, зорким кречетом, наблюдал за буйством молодости, а позже, спустившись на землю, в воспитательных целях провел неторопливую нравственную беседу, вгоняя в краску беспечного шалуна и, дабы впредь, вдруг, не проглядеть важные моменты развития заплутавшего отпрыска, постарался уделять ему как можно больше внимания. Вполне возможно, то были напрасные иль даже вредные старания, бездарно направленные супротив невинного детского чувства, проявившего себя, наивного товарищества, или, скорее, вполне вероятной развязки эмоций взрослеющих экспериментаторов. Чувств, возможно своевременно, неотвратимо угасших бы, совместно с удовлетворенным интересом и, нашедших в будущем, для себя другую, вполне стандартную прерогативу. Но, силой прерванное, пусть, мимолетное, влечение, словно беззаботное, ослепительное детство, застыло навсегда яркими, чарующими красками; неким, покинутым раем, потерянным навек и, в невозможности возврата манящим, сожаленным и, несомненно, одним из лучших воспоминаний.
