Литмир - Электронная Библиотека

– Я туда же бабёнку приведу! – шепнул Володя, побежал.

* * *

От багажного вели троих. Хорошо одетая барышня возмущалась:

– Позовите офицера! Это – своеволие пьяных!

Мужичонка в лаптях молился вслух. Паренёк помалкивал. Спутники Ромеева с винтовками наперевес окружали группку, сам он шёл впереди с наганом в руке, покрикивал:

– В сторонку! Контрразведка!

Из вокзала запасным ходом вышли на мощёную площадку. От неё начинались тянувшиеся вдоль железнодорожного пути пакгаузы, сколоченные из пропитанных креозотом балок, обращённые дверьми к поездам. Позади пакгаузов неширокой полосой протянулся замусоренный пустырь. Железная решётка отгораживала его от палисадника и городских строений. На пустыре никогда не высыхали зловонные лужи, попадались трупы кошек, собак. Небольшая его часть посыпана песком. На нём темнеют круги запёкшейся крови. Одни чернее: кровь уже гниёт. Другие – свежие.

– Двоих нонешних убрали, – сказал Шикунов, и все пришедшие посмотрели на стену пакгауза, густо испещрённую отверстиями: множество пуль глубоко ушло в толстые твёрдые балки.

– Опомнитесь! Образумьтесь! – страстно убеждала барышня, сжимая кулаки в перчатках, вздымая их перед лицом. – Мой отец – большой начальник, глава земской управы! Вас неминуемо накажут, неминуемо…

«Лапоть» заорал неожиданно зычно:

– Православные, покличьте начальство! – он обращался к зрителям, что скапливались за оградой в палисаднике. К расстрелам привыкали, публика уже не валила – собиралась неспешно.

– У меня сын в Народной Армии, сын свою кровь льёт! – мужичонка бросил кошёлку наземь, крестясь, упал на колени: – А эти меня убивают…

Ромеев подмигнул Быбину, Шикунову, рявкнул на барышню и мужика:

– Тихо, вы! С вами разберёмся. Но этого… – рванулся к парнишке, – мы сей момент… шпиона!

– Ничем не виновный я! Сжа-альтесь!

– Говоришь, крестик на гайтане… а?! Мать наказала отцу передать… а?! А чего ж сама, когда его провожала, не навесила ему гайтан?

– Отец в прошлом годе ушёл от нас, – плача кричал мальчишка, – мать хворая лежит…

– Год, как ушёл, а откуда ж ты знаешь, в какой он полк поступил?

– От людей! Мы про него всё зна-ам…

– На слезу бьёшь! – рычал Ромеев. – Мать хворая лежит, отец вас бросил… она его всё одно жалеет, гайтан передаёт… Определённо – на слезу! Под этим видом выманиваешь о войсках, шпионишь. – Потащил визжащего к стенке.

– Дяденька, не на-адо! А-аай, не на-адо!!

– Умр-р-ри-и! – Володя прицелился из нагана.

– Стой, скажу! дай сказать… – мальчишка протянул руки, – вон она, – показал на барышню, – Антонина Алексевна: её слушаюсь! А этот – вишь, оделся! А то был в пинжаке, в сапогах…

Ромеев опустил револьвер, левую руку положил «мальцу» на голову.

– Не ври мне только. Где встречаетесь?

– На Шихобаловской, в прачечной у китайца. Линьтя – его зовут. Дразнят: дядя Лентяй. А велено его звать: Леонтьев. Она – главнее. Меж собой её зовут: товарищ Антон. А этот – он недавно прибыл. Его зовут Староста.

* * *

Быбин и Шикунов, переглянувшись, потрясённо молчали, держа винтовки так, точно вот-вот на них нападут. Они доверяли Ромееву, но что задержали троих не зря – в это верили не до конца.

И вдруг – эти слова «шкета»…

– Ложь! Мерзкая ложь! – остервенело кричала барышня: в голосе звенела сталь.

«Лапоть» завывал:

– Оговорил, беда-аа…

Лушин пихнул его прикладом в живот, левой рукой толкнул так, что мужичонка, отлетев, упал набок.

Ромеев спросил мальчишку:

– Разведку собранную они как отсылают? Не с голубями?

– С голубями! Пацан, постарше меня, с отцом занимаются. Отца по-чудному зовут – Алебастрыч. На Садовой, у Земской больницы живут.

– Срочно надо в контрразведку, – с затаённым – от ошеломления – дыханием, со странно-умилённым видом выговорил Шикунов. – Это целое подполье работает…

Задержанных повели. Женщина, охрипнув, со слезами ненависти выкрикивала:

– Вы неминуемо заплатите! За меня есть кому вступиться…

8

Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки:

– Господин офицер! Мой отец – председатель земской управы!.. в Новоузенске… расстрелян красными! Мы с мамой спаслись в Самару, я ищу моего жениха – прапорщика Черноярова, он в Народной Армии с первого дня…

Привлекательная внешность незнакомки, её слова о папе, её слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова… Он понимал – разведчики могут изощрённо маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня – большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным.

Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трёх лазутчиков.

Вероятнее было, что сметливый, ловкий тип на этот раз прибегнул к трюку, чтобы отличиться и застраховать себя от мести эсеров: вбил солдатам-пентюхам, что эти трое – шпионы.

Панкеев неприязненно бросил Володе:

– Нам о вас уже всё известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, – засмеялся издевательски, – не там ищете дурее себя. Не там!

– Господин поручик, не об нём разговор! – вмешался Быбин. – Вы этих проверьте.

Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на неё вот-вот набросятся и растерзают, – зарыдала, захлёбываясь:

– Я ни в чём не виновна! Мне к… генералу! Я обращусь… Папа расстрелян красной сволочью…

Напирал на поручика и «лапоть», выкладывая из кошёлки на стол каравай хлеба, шмат жёлтого сала, глаженые портянки:

– Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привёз… со всей душой против красных, а меня виноватят…

– Ладно! – раздражённо остановил Панкеев.

Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал:

– Пареньку бы сделать допрос.

Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера.

– Напугали тебя? – спросил Панкеев.

– Мало что не убили, – вставил мужик.

Панкеев с начальственной благосклонностью уведомил подростка:

– Бояться не надо. Если ни в чём не замешан, тебя не накажут.

– Конечно, не замешан, господин офицер! – вскричала барышня, глядя в глаза пареньку.

Поручик счёл необходимым прикрикнуть:

– Пра-ашу не вмешиваться! – и обратился к мальчишке: – Повтори всё, что ты давеча рассказал.

Тот протянул серебряный крестик и образок на плетёном шнурке.

– Мать наказала гайтан отцу передать… Сказывали, отец в Сызранском полку…

– О знакомстве с этими двумя людьми повтори! – потребовал офицер. – Что ты рассказывал о месте встречи, о китайце?

Мальчишка заревел:

– У-уу! Не убивайте… со страху вра-ал…

Кто-то из солдат фыркнул:

– Ну-ну…

– Со страху так не врут! С именами, с кличками: и всё – в один момент! – заявил в упрямой убеждённости Быбин. – Не-ет. Вы его без них допросите. И агентов с ним пошлите к китайцу, к голубятникам.

– Учить меня не надо! – перебил Панкеев, понимая с обидой, что не мог бы придумать ничего умнее предложенного солдатом.

Опять кричала барышня: о расстрелянном красными отце, о том, что пожалуется генералу. «Лапоть» упорно толковал о сыне, который «по своей охоте против красных пошёл». Шикунов, Лушин поддерживали Быбина. Сизорин пытался что-то сказать в защиту «дяди Володи». А тот – весь подобравшийся, с потным лицом – стоял недвижно, следил за офицером, как невооружённый человек, встретив в лесу волка, следит за ним: кинется или зарысит своей дорогой?

Панкеев, чей взгляд на дело изменился, приказал всем выйти в коридор, оставив Ромеева. Поручику весьма не понравилось, как барышня смотрела в глаза мальчишке, крича, что он ни в чём не замешан: словно внушала. Не верилось, что тот со страху выдумал про китайца, голубей, сочинил клички. Замечание Быбина на этот счет было неопровержимо. Подозрительным казался и мужичонка в лаптях: чересчур складно, прямо-таки заученно, твердил о сыне – и чересчур смело.

13
{"b":"558601","o":1}