Пожалуй, она была права. Впрочем, мне-то какое дело? Я уже повернулся было, чтобы выйти, но тут Матильда подошла на цыпочках прямо к постели и поманила меня пальцем. Присмотревшись, я понял, что именно ее заинтересовало. На груди у рыцаря висел медальон, и он был приоткрыт. Моя кузина, нисколько не колеблясь, открыла его, и я не успел помешать этому бесцеремонному вторжению в чужую жизнь.

- О! - выдохнула Матильда со смесью восхищения и сожаления. - У него есть возлюбленная...

Она повернула медальон в мою сторону, и я, кляня себя за любопытство, увидел в нем маленький овальный портрет девушки. Вьющиеся волосы, ямочка, делающая улыбку еще светозарней, смеющиеся синие глаза. На груди у нее висело ожерелье из маленьких золотых сердечек.

- Какая красавица! - прошептала Матильда.

- Художник приукрасил, - буркнул я. - При черных волосах не бывает таких синих глаз.

Интересно, с чего я это взял?

Во мне нарастало какое-то непонятное глухое раздражение на спасенного мною рыцаря. Мало того, что он, наверняка, намеревался соединиться с войсками, находившимися в Кордове, и, если бы не случившаяся с ним неприятность, сейчас ехал бы воевать с моими друзьями. Мне казалось, что он еще и похитил у меня женщину мечты.

Эта мысль была настолько абсурдна, что я немедленно оборвал ее и, сгорая от стыда, покинул комнату без слов.

Ночью мне приснился белоснежный, совсем еще юный, единорог. У него были выразительные синие глаза. Почему-то его присутствие наполняло меня пронзительным переживанием счастья. Внезапно, испугавшись чего-то, он бросился прочь.

"Подожди! - звал я его. - Я твой друг!"

Но единорог скакал не оборачиваясь. Его уже настигали свирепые серые псы в покрывалах с вышитыми на них красными крестами ордена Калатравы. (Позже, вспоминая этот сон, я не мог припомнить, в какой момент появились псы.) И тут я совершенно неожиданно понял, что это сон!

Такого прежде со мной не случалось. Для того, чтобы осознать, что сновидение не является настоящим миром, мне всегда требовалось проснуться. Ведь во сне все кажется подлинным, не вызывающим сомнений: образы, запахи, жара, холод, цвета, звуки. Только по пробуждении, узнавая привычную обстановку, я понимал: того, что еще несколько мгновений назад казалось реальным, на самом деле не существует.

А в этот раз я понял это прямо во сне. То, что сейчас происходит, мне снится! Это мнимость, созданная моим собственным рассудком, и я могу делать с ней все, что пожелаю!

Я немедленно пожелал, чтобы хищные псы превратились в безобидных зайцев. Мне это почти удалось! Правда, зайцами они не стали. Они просто исчезли, и я проснулся. И тем не менее между их исчезновением и моим пробуждением был короткий промежуток времени. Значит, они исчезли, когда сон еще продолжался! Поэтому я был преисполнен уверенности в том, что изменил ткань сновидения силою собственной мысли!

Пусть у меня вышло не совсем то, что я хотел. Это объясняется просто отсутствием опыта и сильным возбуждением. Но я теперь точно знал, что означает влиять на ход сновидения!

Я лежал, не размыкая глаз, ощущая в задней стороне шеи непонятную пульсацию. Казалось, там вспыхивают невидимые огоньки. Я снова и снова перебирал внутренним взором только что пережитое.

Вот, оказывается, в чем дело! Вот он - путь к искусству орбинавтов! Теперь я понял, почему все мои прошлые опыты со сновидениями были безуспешны. Я каждый раз пытался вернуться в сон, который уже завершился. А секрет в том, чтобы еще в самом сновидении распознать его иллюзорную сущность. Когда я привыкну это делать, согласно рукописи, я, возможно, научусь делать то же самое и в бодрствующем состоянии. Кстати, надо бы еще раз посмотреть, что говорится в рукописи о снах.

Я встал, зажег масляную лампу, вынул из сундука незатейливую шкатулку с двойным дном и, открыв ее, извлек небольшой свиток. Развернул, осторожно разгладил, стараясь не слишком приближать к огню. Тонкий, светлый пергамент, уступающий по изысканности современному бархатистому веллену, буквально источал аромат древности.

Когда и кто написал этот текст? Почему было не сделать несколько его копий, вместо того, чтобы передавать из поколения в поколение один и тот же манускрипт?

Перед отъездом я задавал деду эти вопросы. Он сказал, что манускрипт был составлен спустя столетия после того, как некто по прозвищу Воин-Ибер в войске Александра Великого вернулся из дальних краев с тайным знанием. Об этом говорится в самом тексте. Первые поколения хранителей передавали это знание друг другу устно. Перед правлением Аврелиана, когда каждые несколько лет власть в Римской империи переходила из рук в руки, а сама империя трещала по швам, хранители, опасаясь, что смутные времена приведут к потере бесценного знания, решили записать его.

Касаясь второго вопроса, дед заметил, что ничего не мешает сделать одну или несколько копий, но решение об этом следует принимать, взвесив все возможные последствия. Во-первых, чем больше копий, тем труднее скрывать знание от непосвященных. Во-вторых, при копировании можно исказить текст. К примеру, переписчик может принять небрежно написанную мелкую букву за помарку, как это произошло со мной, когда я впервые увидел рукопись.

- В общем, Али, - сказал тогда дед, - теперь ты хранитель, тебе и решать, копировать манускрипт или нет. Мне кажется, что лучше всего, чтобы в принятии таких решений участвовали и орбинавты, а не только хранители. Очень надеюсь, что, в отличие от многих предшественников, включая и меня, ты откроешь в себе этот дар.

Мысли мои опять вернулись к недавнему сновидению, и я стал искать в рукописи соответствующее место, несмотря на то, что пляшущий свет от лампады немного затруднял чтение.

Вот, так и есть:

"Убедись всем существом своим в том, что сны суть иллюзия".

Здесь не написано, что об этом надо размышлять уже после того, как сон закончился. Это надо делать в самом сновидении! И не думать об этом, а почувствовать это "всем существом".

Завтра расскажу матери о своем открытии.

Я аккуратно спрятал рукопись и вернулся в постель. Теперь я уже не пытался снова погрузиться в недавно пережитый сон. Что приснится, то и приснится. Главное, настроить себя на то, чтобы в сновидении не обмануться его правдоподобием, - убеждал я себя, и в это время перед глазами всплыл непрошеный образ синеглазой черноволосой незнакомки с портрета. "Моя дама из медальона", - подумал я и тут же устыдился такого хода мыслей.

Пульсация в шее стала усиливаться. Погружаясь в пучину сна, я снова испытал мимолетное ощущение какого-то ускользающего понимания. И опять не сумел сохранить его в памяти.

Наутро мне сообщили, что молодой рыцарь, за которым почти постоянно ухаживала Рехия, смазывая рану и меняя повязки, пришел в себя и теперь он просит возможности увидеться со мной. Кто-то из домашних уже успел рассказать ему о моей роли в его спасении.

Не испытывая особого желания, я все же зашел к нему. Увидев меня, молодой человек с усилием приподнялся. Теперь он полусидел. На столике рядом с ним стояли чашечки со снадобьем и водой.

У него оказались серые глаза. Несмотря на то, что он находился в постели, было видно, что ростом он выше всех в нашем семействе. Медальон на груди был пропущен внутрь рубашки, виднелась только серебряная цепочка. В моем сознании мелькнуло незабываемое лицо синеглазой незнакомки.

- Я должен вас поблагодарить, - произнес рыцарь. - Ваш лекарь рассказал мне, что, если бы не вы, меня уже не было бы среди живых. Теперь я ваш должник. Ваш и всего вашего семейства.

Я хотел было что-то вежливо возразить, но он остановил меня жестом руки.

- Я уже знаю, как вас зовут, - продолжал он. - Разрешите и мне представить себя, - ему наконец удалось придать голосу некоторую твердость: - Мануэль де Фуэнтес, идальго из Саламанки.

-

-