– Куда мы едем? – повторила вопрос, интересующий её с самого начала пути.

– В Аррие. Я же обещал показать тебе, почему опасно пользоваться магией у всех на виду.

Первый раз так далеко за пределами особняка! Даже не в Огненном городе! И хотя окружающий пейзаж довольно однообразен: фруктовые сады, редкие маленькие домики, поля, на которых пасутся овечки и коровки, с одной стороны дороги, и высокий, красивый лес – с другой – всё равно было интересно выглядывать из паланкина, чуть отводя занавеску рукой, словно какая-нибудь восточная принцесса.

Аррие оказалось деревней часах в трёх езды от Огненного города – аккуратненькой, с похожими на кукольные деревянными домиками. На удивление пустынной деревней или на удивление нелюбопытной: ни один её обитатель не вышел посмотреть, кто же приехал. Странно!

– Они на площади перед домом старосты, – ответил Орриэ-лаэ на незаданный вопрос. – Сама сейчас увидишь.

Уличная жара опустилась на девочку тяжёлым одеялом. После мягкого полумрака паланкина солнечный свет до боли резал глаза, не позволяя в деталях разглядеть, что же заставило крестьян столпиться перед домом старейшины. Всё происходящее казалось представлением театра теней. Разноцветные спины – публика, и появившийся на помосте чёрный силуэт – конферансье.

Неужели наставник привёз сюда Хиден, чтобы спектакль посмотреть? Зачем тогда встали так неудобно? Так, что солнце оказалось прямо за спинами лицедеев. Ничего толком не разглядишь!

Площадь вдруг загудела, захлебнулась шёпотом. Неразборчиво тихие, подхваченные толпой слова конферансье-старейшины побежали сквозь пространство гулкими волнами – от центра к краям, словно круги на воде.

Начинается!

Человек на сцене, уступая место выросшим у него за спиной актёрам, отошёл на край помоста. Толпа затихла – страшной искусственной тишиной, словно кто-то отключил звук, – замерла, затаив дыхание.

Актёров было четверо: две передвигающиеся странными рывками, сгорбленные тени и пара высоких грациозных силуэтов – две женщины и два мужчины. Они вышли на середину помоста, остановились. Фигуры, представляющие слабый пол, ещё больше сгорбились, осели, словно из них выпустили воздух, олицетворяющие сильный пол актёры – наоборот, вытянулись в струнки, наливаясь магией.

Хиден прищурилась, пытаясь разглядеть подробности. Захотела было протиснуться поближе к сцене, но наставник не пустил, придержал за плечо, покачал головой: не лезь туда, задавят.

Действо тем временем продолжалось. Один из мужчин – тот, что повыше, – заговорил. Голос его – холодный, безэмоциональный – разнёсся над площадью, заставив толпу отхлынуть от сцены:

– Аленэ Таппи обвиняется в преднамеренном убийстве человека с помощью магии.

– Вина доказана, – в голосе второго явно слышалась брезгливость.

– Также Аленэ и Таире Таппи вменяется в вину неповиновение властям, отказ сотрудничать и нападение на мага…

– Я защищала дочь! – выкрикнула одна из согбенных теней, выплюнула слова. – Я лишь защищала от вас дочь! Не нападала!

– Вина доказана, – пасс рукой, и женщина закашлялась, начала ловить губами воздух.

– Старейшина Аррие, достопочтенный Матин Дикке, ставит этим жительницам деревни в вину порчу чужого имущества, наложение проклятий, приманивание чужих животных.

Толпа зажужжала, как пчелиный рой. «Таира всегда с моим котом игралась». «А у меня сын заболел после того, как сходил с ними в поле». «У моей жены зубы уже вторую неделю болят. Теперь понятно, кто виноват. Аленэ нам всегда завидовала!»

А ведь это не спектакль! Хиден испугалась. Суд! Публичный процесс над двумя женщинами. Вернее даже не так, картинка сделалась до ужаса чёткой: судят взрослую женщину и девочку, что едва ли старше самой Хиден, – мать и дочь. Судят за магию.

Сероволосый элхе – теперь, когда солнце спряталось за облаком, Хиден смогла рассмотреть «лицедеев», – тем временем продолжал с неизменным безразличием в голосе чеканить обвинения. А его напарник всё твердил, как заведённый: «вина доказана, вина доказана». Мать с дочерью даже не пытались оправдываться.

Девочка, Таира, низко опустив голову, спрятавшись за каскадом золотистых волос, надрывно всхлипывала, жалась к матери. Женщина, наоборот, старалась от дочери отстраниться, пустым взглядом всматривалась в толпу крестьян, словно ища поддержки, сострадания и не находя их.

Хиден вдруг показалось, что она стоит рядом с этой женщиной, заглядывает прямо ей в душу – усталую, наполненную безумием отчаяния, страшную, – тонет в пустоте, захлёбываясь безнадёжностью.

Аленэ не оставили ничего. Отобрали всё, что ей дорого, что давало смысл жизни. Сначала ушёл муж: сказал, что не может жить с ведьмой, – бросил жену и дочь, ушёл в соседнюю деревню к другой семье. Но ведь Аленэ не виновата, не виновата, что в ней живёт магия! Таира плакала ночи напролёт, звала папу. А он, подлец, говорил только, что яблочко от яблоньки недалеко падает, – девочка такая же ведьма, как мать, и он не желает иметь с ними ничего общего.

Да, Аленэ грешна в том, что посылала вслед Ранеки проклятия! А кто бы сдержался, если его предал самый близкий человек? Но она не думала, что её злость может его убить, не желала смерти этому подлецу. И Таира не виновата! Нельзя винить девочку за то, что ей тоже передался этот треклятый дар. Девочка ведь не пользовалась магией!

Когда Ранеки умер, та, другая позвала магов и обвинила в его смерти Аленэ. Соседи, которые ещё вчера разделяли Огонь с женщинами Таппи, тут же от них отвернулись. Жители деревни припомнили все случаи, когда у них кто-то болел или что-то ломалось, и обвинили в этом Аленэ, запретили детям даже подходить к Таире. Так за один день исчезли добрососедские отношения, оставив лишь испуганное шушуканье за спиной да охранные знаки, отгоняющие ведьм. А вечером прибыли маги, схватили Таиру, сначала услышав её дар. Женщина не могла не попытаться освободить дочь, тогда они сковали и магию Аленэ.

Надежды не осталось. Вокруг только пустота. Внутри только пустота. И жить больше незачем.

Хиден отшатнулась, спряталась за спиной наставника, словно бы он мог защитить её от холода и безнадёжности мыслей несчастной женщины, и продолжила наблюдать. Маги закончили свою изобличительную речь. Вновь зашелестела толпа, и солнце вылезло из-за облака, ударило жаром, больно резануло светом по глазам – происходящее опять показалось лишь спектаклем теней, злой сказкой для взрослых.

Старшую из женщин куда-то увели, и на помосте остались только сгорбленная детская тень и один из магов, поплотнее. Он вскинул руку, тихо прошептал несколько слов, и крестьяне вновь отхлынули от сцены, полностью загородив обзор.

Беззвучный то ли крик, то ли всхлип отдался головной болью. Незнакомый голос причитал, плакал, скулил, просачиваясь в мысли всех, кто мог его услышать. Хиден присела, закрыв уши руками. Она не хотела, не хотела чувствовать этот незнакомый детский голос, не хотела знать боль этой девочки – Таиры. Но разве можно укрыться от мысленной речи, просто заткнув уши?

Голос всхлипнул ещё раз – громко, надрывно, словно прощаясь, – и затих. Совсем. По спине Хиден побежал холодок. В глазах потемнело. Мир закружился и исчез.

Огонь негасимый! Орриэ-лаэ не ожидал, что Хиден-эли окажется такой впечатлительной и упадёт в обморок. Или сказалась августовская жара? Воспитанная в холоде Нижнего мира девочка с трудом переносила летнее солнце Хиэй. А алор даже не подумал захватить зонт, словно забыл, что имеет дело с хрупкой маленькой девочкой.

Хотя, возможно, так даже лучше. Воспитательный эффект будет сильнее. Алор аккуратно уложил беловолосую на подушки и направил паланкин прочь из деревни, обратно в Огненную столицу.

– Я хочу домой, – первое, что сказала девочка, очнувшись.

– Уже едем.

Хиден-эли села, закрыла лицо ладошками, ушла в себя.