Тенки усмехнулся бьющему в лицо мягкому ветру. Чтобы попасть в Валисс, сначала надо дойти хотя бы до Йокола. В Йокола есть магик, живёт там уже больше года, к нему и надо идти. И только потом – если тот не откажется помочь, – в столицу. Если магик сочтёт, что Тенки достоин туда попасть, если найдёт в нём достаточно силы.

Горы слева начали уступать, забирая назад с побережья, открывая широкое лесное пространство. Это место Тенки знал: треть пути до Йокола пройдена. Всего треть – а ступни уже устали шаркать по дороге, ноги тяжёлые и гудят. Смертельно хотелось отдохнуть, спрятаться от ветра среди деревьев и сделать привал, может, поспать пару часиков. А там, глядишь, и до рассвета недалеко, и силы снова появятся.

Но Тенки упорно шагал вперёд.

В Йокола Тенки уже бывал, давно, правда, дело было, ещё до приезда магика, лет пять где-то назад. Ходили с матерью и сестрой на ярмарку, тогда от деревни шли целым караваном, весело шли, с песнями. С привалами.

Может, прав был Озий, и зря он дня не подождал, чтобы при солнце топать. Соснул бы в тепле, перетерпел бы изрядно надоевшую материнскую брань и попрёки малыми заработками, а наутро, едва поднялось бы солнце, прочь из дома – и след простыл. Правда, пойди Тенки днём, мать не пустила бы, догнала, вернула б в деревню. А ночью – кто же выходит ночью за ворота, лесным зверям да чудовищам на добычу, кому жизнь не дорога? Хотя главная причина состояла, разумеется, вовсе не в этом – а в ежевечерней чарке с горячительным, которую мать уже опрокинула в себя, разомлела и потому, верно, и не побежала.

В башмаки словно песок набился – при каждом шаге ступни саднило. Тенки, однако, старался не обращать на это внимания, как и на усталость в мышцах, тупую тянущую боль в бёдрах и голенях. Механически передвигал ноги, зная, что до Йокола ещё далеко. А стоит присесть, как он уже не сможет потом встать и идти дальше, снова войти в помогающий сейчас продвигаться вперёд машинальный ритм. Шёл, пытаясь не думать о физических ощущениях.

О том, что может призывать мелких животных и птиц, глупых рыбьих мальков и насекомых, Тенки знал с самого детства. Сказать вернее, не помнил иного. Сначала окружающие считали его просто удачливым, соседи-рыбаки наперебой зазывали на ловлю, а стоило им с отцом выйти в море, как без хорошей добычи не возвращались. Потом, когда у ребёнка обнаружились и другие способности, сообразили: а мальчик-то, похоже, нескупо одарён Огнём.

Но, конечно, в магики его не прочили: денег отсылать сына в город не имелось, хотя отец задумывался о будущем. Ну а потом пришла та буря, после которой мать вперемешку с проклятиями то благодарила Огонь за ниспосланное в ту ночь стремление во что бы то ни стало удержать возле себя Тенки, то негодовала на море за то, что отняло мужа.

Тенки порой задумывался, как случилось бы, окажись он тогда на лодке с отцом и остальными рыбаками, помогли бы ему те жалкие зачатки магии, что он только начал ощущать и которыми ещё не в состоянии был управлять. И каждый раз приходил к выводу, что нет, не помогли бы, и море, всесильное и равнодушное, поглотило бы лодку всё с той же безразличной лёгкостью.

Далеко справа, над морем, небо начало светлеть. Горы отошли в сторону, теперь по левую руку шёл тёмный, шумящий листьями лес. Тенки с удовольствием спустился бы с дороги, двигаясь по самой кромке моря, подальше от однообразной негостеприимной тени деревьев, но по песку идти было невозможно, ноги вязли и скорость упала бы вдвое.

Сколько часов он уже идёт? Сколько ещё до деревни?

Теперь, вздумайся ему бросить это дело и вернуться, – сама по себе невозможная мысль – кто знает, может, дорога назад уже больше остатка пути до Йокола.

Скоро рассвет, значит, сейчас часа четыре утра. Четыре часа – а вышёл он в девять вечера, и ещё болтал у ворот с Озием, как будто делать больше было нечего.

Получается семь часов. Примерно семь.

Но как же по-собачьи холодно!

Отца Тенки помнил уже плохо, ведь море забрало того почти семь лет назад. Оставались только ощущения: тепло, жёсткость загорелых до черноты рук, запахи пота и рыбы от отцовской рубашки.

Алли помнила больше, но спрашивать Тенки не любил, да и вообще не привык считать сестру авторитетом, уж слишком сильный ветер гулял у неё в голове. Мать тоже не поощряла девчонку, а один особенно сильный скандал, устроенный сестре, когда та заявила, что бросает школу и едет в Валисс, Тенки помнил и сейчас. Мать таскала Алли за волосы и клялась, что из дома дочь выйдет только через материнский труп, а блажь бросить школу пусть забудет сразу же, иначе не миновать порки отцовым ремнём – широким, кожаным, с тяжёлыми металлическими бляхами, старинное пугало в семье Ли.

После этого скандала мальчишка долго не решался заговорить о себе, о том, что тоже хочет оставить и школу, и вообще деревню, ехать в Валисс. Но слова магика: «подрастёшь – езжай», не забывались.

Втихомолку от родных Тенки учился управлять своей природной, своевольной магией. Толкнувшее в грудь ощущение чужой силы, подаренное магиком, просыпалось в воспоминаниях, наполняло сны. Алли не раз жаловалась, что брат бредит чудесами, что после отъезда магика из деревни днём ходит сам не свой, а ночами бормочет непонятное.

На востоке родилась первая яркая полоска, рассекла небо и море сверкающей розовой линией. Только что казавшийся сплошной чёрной громадой лес посветлел, разбился на древесные стволы и ветви, погнал волны ветра по траве.

Тенки покосился влево, не убавляя шага. Саднящая боль в подошвах стала уже постоянной, ноги гнулись плохо, словно судорогой сведённые. А впереди всё продолжалась линия моря, тянулась бесконечно.

Что будет, если он ошибается, и до цели ещё долгие часы пути?

Уже совсем скоро ноги откажутся его нести, уже сейчас с трудом приподнимаются.

Может, надо остановиться и отдохнуть? Светлеет, днём обитатели леса не покажутся на побережье, можно и соснуть, подложив котомку под голову.

Спать.

Зевота подкралась неожиданно, заставила широко разинуть рот, набирая в лёгкие воздух с тинистым привкусом.

Глаза слипались.

Наверное, от подступившей вместе с солнечными лучами дремоты Тенки не сразу сообразил, что лес по правую руку уже не такой густой, а кое-где в изумрудной траве между гордо топорщащими игольчатые ветки кедрами даже виднеются рыжеватые тропинки.

Сердце встрепенулось, ударило изнутри грудную клетку. Неужели?

Мальчишка свернул с дороги и быстро, как только позволяли измученные ноги, углубился в лес.

***

Кейла кинул ленивый взгляд на часы с отломанной ножкой, что кособочились на заляпанном столе. Самое начало шестого, до смены ещё почти два часа. Скукота.

Надо бы уговорить старшого, пусть побеседует со старостой. Сделали бы магическую охрану, чего зря людей сна лишать-то, чай, не зря магик в деревне уж больше года обретается. Вот и использовали бы его по надобности, а не их, защитников деревни, дёргали по мелочам.

В конце концов, разве ж дело отряд на сторожей пускать? Зачем тренируемся-то, рубимся друг против друга каждый день на околице? Чтобы по ночам ветры пускать да ждать, пока смена закончится? Кейла в военное дело не для того пошёл. Дождётесь, уйдёт, прямиком в столицу. Там, небось, молодые крепкие парни всегда нужны, авось, и золотишка подзаработать удастся. Пусть и нету сейчас ни с кем войны – у богатеньких-то всегда война, своя, внутренняя. Вот там жизнь и кипит, а не в Йокола. Тут всё ж деревня, хоть и вымахала почти что с город.

Кейла испустил протяжный тоскливый вздох и потянулся на скрипучем стуле во весь рост. Обойти, что ли, сторожку, дрёму отогнать? Ворота открыты уже, первые повозки с рыбой да прочими товарами уж покатили в столицу, деревня просыпается. Обойти – а потом можно будет и прикорнуть, никто не обвинит, небось.