– Ну, как ты, я думаю, уже догадался, из одной группы получились теперешние светлые. К заклинанию полюса привязаны определённые изменения в личности, они настраивают мага на неукоснительное следование законам. Это уже неизбежно, раз выбрал светлого – будешь вынужден подчиняться, – Тенки спохватился – объяснение перестало быть объективным. Включились эмоции: постоянное неодобрение методов светлых, – и, понятно, не остались незамеченными этим пацаном с внимательными глазами. – Ну а с другой стороны, мнящие себя свободными тёмные издавна считаются ненадёжными типами, готовыми предателями, преследующими сплошь только личные выгоды, – поспешил нинъе исправиться.

– Наставник, – подал голос Дари, – а если не нравятся ни те, ни другие?

Тенки наклонился, легко шлёпнул по макушке – Дари не успел отдёрнуть голову, только зажмурился. Почуяв, что наказание окончено, раскрыл элхеские большие серо-синие глаза, снова уставился на практиканта.

– Ну, недостатки можно найти везде, было бы желание искать, – пожал плечами нинъе. – Вообще считается, что светлые – хорошие исполнители, но в случаях, когда поколеблена их вера, незыблемая обычно… вера в законы и принципы, они становятся беспомощны. Зато в этом их уравновешивают тёмные. Там, где светлый растеряется, не находя ответа в привычных формулах, тёмный поступит так, как ему в тот момент покажется правильным. Или же, как предпочитают говорить светлые – выгодным. Там же, где тёмный решит сворачивать делишки, светлый выполнит порученное досконально.

Дари слушал.

– И ещё, – добавил Тенки, – светлый, объективно говоря, считается более сильным, нежели тёмный того же уровня. Это связано именно с верой светлого в некие абстрактные, ну или не всегда абстрактные – категории. Вроде счастья, благополучия и мира в королевстве, порядка и отсутствия преступлений. Светлый также, поскольку более привязан к государственным устоям, с большей лёгкостью найдёт себе работу и пользуется большим доверием, – вспомнились слова Тардиса, сказанные утром, и Тенки чуть поморщился.

– А вы же – тёмный?

– Ага. Сейчас на службе Огненной девы предпочитают боевые пары – впрочем, тому «сейчас» уже добрая сотня лет. В общем, у каждого из магов есть свои достоинства и свои недостатки. И, если тебе не нравится ни светлый путь, ни тёмный, – выбирать никто не заставит, ты можешь остаться адептом.

– Это несколько, – Дари поморщил лоб, – неинтересно.

Тенки усмехнулся:

– Подбираешь слова? Невежливость меня не испугает, мог бы и сообразить, – и, стремительно протянув руку – Дари опять не успел отпрянуть и только сощурился, вжал голову в плечи, ожидая шлепка, – взлохматил мальчишке волосы.

– Принципы светлых мешают им жить, как мне кажется. Ну и своим выбором я вполне удовлетворён, – нинъе ухмыльнулся, не глядя долго в широко раскрытые глаза первокурсника.

Ещё бы ему не быть удовлетворённым своим выбором. Стань Тенки светлым, наверняка сдох бы при первом приступе, не осмелясь перейти невидимую грань. Стань Тенки светлым, сейчас – выбери Ацу другую сторону и окажись опять его напарником – остался бы в одиночестве, перед неизбежной нуждой искать нового товарища. Тёмный маг-одиночка. Как Йисх.

Интересно – на миг Тенки позабыл о присутствии Дари, – отчего умер напарник Йисха? Почему Красноглазый так хорошо осведомлён в заклинании Эллгине? Зачем наблюдает за ним, за Тенки, каких целей добивается?

Что вообще побудило боевого мага преподавать в Королевской школе – ведь не тяга же к самопожертвованию? Что за личную выгоду он преследует, пестуя новые, хм, таланты?

– Наста... – Дари заткнулся на полуслове, поймав неожиданно суровый взгляд. – Простите.

– Послушай, Дари, – Тенки поднялся, машинально потёр оставшийся на заднице след от края столешницы. – Послушай, я пойду в город – дела, всё такое, а с тобой мы потом ещё поговорим, ага?

– Да, наставник, – первокурсник тоже вскочил. Метнулся к двери, уходя от подзатыльника.

– Прошу прощения за вторжение, – донеслась оттуда ещё предписанная правилами вежливости фраза.

– Проси-проси, – отозвался Тенки фразой совершенно не предписанной. Оглянул по привычке комнату – всё ли выключено, – и отправился следом.

Сидеть в четырёх стенах было невмоготу – скорее выбраться в город, истратить избыток переполняющей энергии. Скорее – куда угодно, двигаться, ощущать, наслаждаться.

Жить.

***

Город пылал огнями. Ночное апрельское небо опустилось низко, так низко, что казалось – можно дотронуться, что ещё чуть-чуть – и заденешь макушкой. Звёзды терялись от света на улицах, и Огненная столица являла собой центр земли, место, где единственно возможна жизнь, средоточие её, сжатую пружину мира. Люди, текущие по ярко освещённым дорогам, составляли основу той пружины, двигались по одним им известным законам, закручиваясь спиралью, многократно перекрещиваясь и стремясь к неведомому сердцу.

В толпе, окружённый со всех сторон людьми, в наполненном криками и смехом ночном воздухе, огнях и веселье города Ацу ощущал себя настолько одиноким, каким не чувствовал бы, даже спрячься он в своей комнате и закрой наглухо окна и двери. Чужое веселье казалось нарочитым, ненастоящим, огни – призрачными, люди, мечущиеся вокруг, – бесплотными духами.

Зачем он пришёл в город, практикант не знал.

Верно, хотелось уйти из школы, оставить за собой внезапно показавшиеся душными, тесными стены. Забыться в шумной толпе, никогда не иссякавшей на улицах столицы.

Но забыться не получилось.

Наоборот – чем дольше он шёл, невольно заставляя расступаться до отвращения беспечный сброд, тем бессмысленней виделась ему вся затея прийти в город.

Может быть, именно для того чтобы избавиться от неправильного одиночества, чтобы отказаться от притворного участия в чужом веселье, темноволосый элхе и свернул на когда-то неплохо знакомую узкую улочку. А может, ноги привели его сюда сами, по собственной воле – Ацу давно перестал задумываться о направлении.

– Мы так рады, господин, – девушка в маске склонилась перед ним, открывая взору нежно-бледную кожу, ложбинку меж грудей, обнажённые ключицы. Волосы соскользнули с её плеча и рассыпались тёмным покрывалом, девушка тут же плавно повела рукой, убирая их.

Подняла глаза, улыбнулась, не показывая зубов:

– Может быть, Вы желали бы назвать имя подходящей собеседницы? Кому дозволено скрасить Ваше драгоценное время?

Ацу сдвинул брови. В голове вертелись яркие лоскуты ткани, слышался полузабытый беззаботный смех. Когда-то здесь была девочка, с которой удобно разговаривать.

– Облако, – наконец память выдала имя бывшей возлюбленной Тардиса.

– Ах, какая жалость, – нария перед ним снова глубоко склонилась. – Облако оставила нас около года назад, так горестно, что мы не можем выполнить Ваше желание. Быть может, кто-то иной?

Вот как, Облака здесь больше нет?

Что ж, это лишь естественно. Время не стоит на месте. Но кого же тогда назвать? Имён других нарий Ацу не помнил.

Девушка ждала, не поднимая глаз.

– Тогда, – практикант замялся, – тогда... – узор на правом плече одеяния нарии вдруг показался ему знакомым. Жёлтые листья, сошедшиеся в ноябрьском хороводе, сезонный мотив, не подходящий для апреля. Но что-то напоминающий. – Тогда Осень.

Ацу произнёс это имя и сразу же с запоздалым сожалением подумал, что, верно, Осени уж точно нет в этой нарайе, если ушла и Облако. Осень тогда, пять лет назад, выглядела старшей из присутствующих. Значит, должна была уйти раньше, чем Облако. Значит, сейчас ему скажут, что и её нет. Значит...

Что же, тогда Ацу уйдёт. Желания знакомиться и флиртовать с новыми юными девочками он не испытывал. Хотелось отдохнуть, расслабиться в компании с кем-то знакомым, с кем-то, кто выслушает и помолчит в нужных местах.

– Осень! – радостно улыбнулась нария. – Мы рады исполнить Ваше желание и счастливы, что Ваша память сохраняет имена наших жалких служанок.