После мы с Евой официально расписались. Она так хотела этого, что я не мог не исполнить ее желания. Пусть под конец жизни будет счастливой.

Застолье было небольшим. Мы открыли несколько бутылок шампанского: его было запасено слишком много.

Все, в том числе и дети, поздравили нас. Но все понимали, что застолье прощальное.

- Дядя Вольф, я не хочу умирать, - шепнула мне маленькая Хельга, старшая дочь Геббельсов. – Я боюсь…

- Все будет хорошо, - ответил я ей.

Ребенок, понявший, что смерть близка. Что может быть ужаснее? Мы, взрослые, сами виноваты во всем, но дети страдают зря. Мне не было жаль детей врага, разве что арийских детей, погибших из-за лени наших солдат. Но наши, немецкие дети, достойны были лучшей жизни…

Все пытались сделать вид, что рады за нас. Ева была в центре внимания, она смеялась и шутила, хотя ее взгляд выдавал ее истинные чувства.

Я же не хотел играть. Мне слишком надоела фальшь, чтобы в последний день продолжать изображать что-то.

Я вошел в свой кабинет и подошел к портрету Ангелики. Тот самый портрет, который я заказал сразу после ее смерти.

- Гели, прости меня. Ты ведь поймешь, зачем я это сделал? – сказал я, глядя на портрет.

Я специально не согласился на венчание с Евой: мы были расписаны по закону, но наш брак был только земным. Моей настоящей женой все равно оставалась Гели.

Я коснулся портрета:

- Я люблю тебя, мой ангел. Ты ушла так рано…

Я закрыл глаза.

Я как будто снова видел Гели. Я понимал, что это – лишь воспоминания, но не хотел, чтоб иллюзия ушла…

Сейчас, когда жить оставалось меньше суток, я все чаще вспоминал ее. Надежда на то, что на том свете мы снова встретимся, таяла как дым.

Все четырнадцать лет мне не хватало ее. Каждый день, каждый час я помнил о ней. Особенно тяжело было приходить домой поздно вечером. Так, как встречала меня она, не мог никто другой.

Ей достаточно было просто обнять меня, и жизнь снова становилась цветной. Уходила вся усталость, я позволял себе забыть обо всех проблемах. В те минуты были только она и я, и больше никого.

Наши с Евой спальни разделены только ванной. Но я всегда ухожу к себе. С Гели же я оставался на всю ночь. А утром нам не хотелось вставать, потому что это означало, что нам надо отпустить друг друга…

А когда не хотелось спать, мы могли до самого утра говорить о какой-нибудь ерунде. А после я отменял все свои встречи, чтобы и днем побыть с ней.

Мне нравилось обнимать ее. Хотелось закрыть ее от остального мира, чтобы хоть на какое то время она была только моей. И Гели позволяла мне это. Она прижималась ко мне, я шептал ей, как люблю ее и какая она у меня замечательная. Моя нежная, ласковая Гели…

С Гели мне хотелось быть каждую минуту, каждый час. Ева начинала раздражать меня уже после пять минут общения…

Я по привычке сдерживал слезы. Не знаю, зачем: моя репутация больше никого не интересовала. Как и мои чувства. Как и мое прошлое. Настоящее прошлое, а не то, что уже успели придумать журналисты…

- Вольф, - Ева подошла ко мне и обняла меня за плечи. Я отстранил ее. – Вольф, даже на нашей свадьбе…

- Не трогай меня, Ева. Я хотел совсем другой свадьбы…

- Вольф, - я заметил, что Ева сейчас заплачет. Я прекрасно понимал, как обидел ее своим поступком, но ничего не мог с собой поделать. Я не любил Еву, и она это прекрасно понимала, но все же любила меня.

- Ева, мне нужно попрощаться…

- Ты о чем? Ведь мы…

- Не знаю, Ева. Не уверен, - отмахнулся я. – Я скоро приду.

Ева вышла, осторожно закрыв за собой дверь.

- Гели, вот во что я превратился. Сейчас ты возненавидела бы меня. И была бы права, - сказал я ей, как будто она могла меня услышать. – Только ты могла остановить меня. Но ты ушла так рано…

30 апреля 1945, раннее утро.

Мы попрощались со всеми и закрылись в своей спальне. Я сел на диван, Ева, конечно же, села рядом.

- Вот и все, Ева, - я взял ее за руку. – Извини, что все так получилось.

Ева преданно посмотрела на меня:

- Ничего. Я сама этого хотела. Я люблю тебя, - она поцеловала меня. Я почти не отвечал ей – зачем? – Теперь мы муж и жена, и у нас впереди вечность…

Я тяжело вздохнул:

- Ева, ты же знаешь, что на том свете у меня уже есть жена.

Ева нахмурилась:

- Опять она? – Ева все еще надеялась, что я полюблю ее. – Скажи, что было в ней, чего нет во мне? Я думала, если уж ты женился на мне…

- Ева, ты всегда знала, что я не люблю тебя, так как любил Гели. Ты дорога мне, ты мне нравишься, но я не люблю тебя. Извини.

- Тогда почему ты столько лет был со мной?

- Не знаю. Сначала пожалел девочку, чуть не расставшуюся с жизнью из-за меня. Потом привык к тебе. Но, признаться, если бы ты не копировала Ангелику, было бы лучше.

Бедняжка Ева! Сегодня она так старалась понравиться всем, наряжалась, а смысл? Я не люблю ее. Хоть в этом ее бархатном платье, хоть без него…

- Вольф, можно спросить тебя кое о чем?

- Да?

- Зачем тебе все это? Ну, зачем ты начал?

- Зачем? – хороший вопрос. Не ожидал его от Евы. – Сначала хотел отомстить, потом втянулся. Было интересно, получится ли у меня. Я почти ничем не рисковал…

- Но люди…

- Что люди, Ева? Я ненавижу людей! - я посмотрел ей в глаза. – Нет, отдельные личности мне нравятся. Кое-кого я люблю. Но человечество в целом – ненавижу. Они хуже крысиной оравы: у крыс хотя бы есть цель: они живут ради того, чтобы их вид выжил, стал лучше. А люди борются непонятно за что! Они уничтожают друг друга, зачастую просто ради удовольствия! Они оставляют жизнь уродам, обеспечивают их, хотя и знают, что им никогда не излечить это. В то же время как по настоящему достойные люди умирают с голоду.

- Но ты…

- Что я? Я хотел уничтожить эту заразу! Хотел, чтобы конфликтов на Земле стало меньше! То, что я сделал, было оправдано. Иногда я жалею, что не уничтожил всех подчистую. Какое еще животное нападает просто из удовольствия? Да ни одно! Ни одна собака не нападет на другую, просто чтобы поразвлечься. Ни один волк не нанесет удар в спину своему сородичу! Только люди поступают так, только люди! Они хуже шакалов, хуже крыс…

- Альф, мы тоже люди…

- Представь, какое одолжение мы сделаем миру, покончив с собой, - ответил я полувсерьез. Жестокая шутка, но для нашей ситуации она в самый раз. - А сделал я то, что должен был сделать. Может быть, в следующий раз экзаменационная комиссия задумается, прежде чем отправить юного художника на все четыре стороны. Возможно, строители задумаются, прежде чем толпой нападать на подростка. И киллер не наведет пистолета на ни в чем не повинную девушку. Кто еще способен напасть на слабого, находящегося на грани, человека? Только еще один человек! Они получили сполна. И знаешь что? Я даже рад, что не уничтожил их всех. У человечества был шанс выжить, но они его упустили. Они сделали врага из меня, и победили. Теперь они будут уничтожать друг друга, пока не разнесут весь земной шар. Знаешь, а хотелось бы на это посмотреть. Жаль, не судьба. Думаю, время пришло, - я взял в руки свой пистолет, Еве протянул капсулу с ядом.

- Прощай, - мы поцеловались.

- Прощай, Ева. Спасибо тебе, не смотря ни на что, - она раскусила капсулу. Несколько мгновений она еще была жива. Она протянула мне руку, но не успела коснуться меня: жизнь ушла из ее тела.

Я некоторое время смотрел на тело Евы. Я провел с ней столько времени, но совсем не жалел о ее смерти. Быть может потому, что я уйду вслед за ней. Но я ухожу не к ней, а к Гели…

Я достал из кармана две фотографии. С одной на меня смотрела мама, на другой была Ангелика:

- Скоро мы снова встретимся, родные мои…

Я сжал в руке холодную рукоятку пистолета.

«Теперь совсем все.

Пусть подавятся эти шакалы, победившие волков количеством. Хотелось бы посмотреть на их конец, но не судьба. Ничего, пусть потомки современных арийцев увидят это».