— Пожалуйста, как хочешь. Мне всегда были несколько неясны пути твоего мышления. Это что же — пародия на бедность? Я скажу управдомше, пускай принесет корыто с ведром, если угодно. А впрочем, квартира-то все равно только временно наша, недолго нам тут жить, выставят нас…

— И правильно сделают, — холодно подхватила она. — Правильно! Сколько людей ютятся на двух-трех квадратных метрах…

— О! — Он кивнул. — Таких гражданских добродетелей я не ожидал. Насколько мне известно, раньше тебе такие мысли в головку не приходили. Прямо будто слышу твоего милейшего братца. Нет, милая моя, дело вовсе не в этом, будь добра понять. Впрочем, настаивать я не собираюсь.

— Ты эгоист!

— Вот как! Значит, тот, кому удается прилично жить в этой нищенской стране, — эгоист, по-твоему? Как трогательно. Ну, валяй. Смею ли только спросить: когда ты до этого додумалась?

— К сожалению, поздно.

— Ну ладно, не будем ссориться.

Раж встал, энергичным шагом удалился в свой кабинет. Налил в рюмку коньяку, чтоб успокоиться, но сердце его исподволь наливалось злобой. И на Ирену тоже. Неблагодарная дура! Постарался вспомнить лицо ее брата — он видел Вашека лишь однажды, но этого достаточно. Дерзкая, наглая рожа. Ондру передернуло от ненависти. Как они похожи! Ирена обезумела. Сумасбродная девчонка из рабочей семьи! Ему казалось, он начинает смотреть на нее другими глазами. Но — спокойно! Улыбнись! Скоро он все возьмет в свои руки. Там, на свободе! Ко всем заботам — не угодно ли еще и это… Но он не сдастся, он все взвесил — и не один раз. Он ведь любит ее, она ему нужна, может, именно потому, что постоянно приходится укрощать ее, завоевывать, он никогда не владел ею полностью. И потом — ребенок! Его ребенок!

Ондра часто думал о нем и в последние дни уже чуть ли не радовался ему. Потерял он много — им удалось порядком его общипать, фабрика пошла к черту, но он, Раж, не сломится и ребенка своего им не отдаст! Ребенок этот явится в неподходящее время, и Раж подсознательно угадывал, что именно ребенок — причина позорной, унизительной борьбы между ним и женой. Хорошо, он будет бороться! Может быть, родится сын — его сын! Раж! Он всему научит сына, выкует из него настоящего парня, с горячей ражевской кровью и холодной головой, научит ненавидеть все, что стоит на его пути. Все, что отравляет жизнь. Ради этого стоит на время стиснуть зубы.

Вечером Ондра бродил по пустынным комнатам. Попробовал повернуть дверную ручку маленькой комнаты — она не поддалась. Подавил искушение вышибить дверь и одним махом сломить протест Ирены; лучше прибегнуть к испытанной тактике — терпение!

С тех пор дом стал невыносим для Ирены, хотя Раж изощрялся в деликатности. Она же все думала об отце, о Яворжи и запиралась в своей комнатушке.

«На следующей неделе!» — сказал он ей позавчера спокойным тоном. Ирена слышала его долгие переговоры по телефону, к нему приходили посетители, знакомые и незнакомые. Готовилась прощальная вечеринка, Ондра пригласил нескольких близких друзей. От жены он ничего не требовал, она ни в чем не участвовала, он все приготовил сам да еще ободряюще улыбался при этом.

Вчера Ирена нашла в почтовом ящике письмо Вашека, пробежала его глазами и сразу решилась: прочь отсюда! Домой! Но как скрыть волнение, овладевшее ею? Откуда взять окончательную решимость? Суметь покинуть мужа? Ведь это бред! И все же — поехала к Бриху на работу, позвонила снизу от швейцара. Он выбежал без пальто, удивленно смотрел на нее, ни о чем не спрашивал. Отдал ей смешную сумму — только на проезд — и растерянно пожал руку. Действуй разумно, Ирена! Но что такое — разумно?

А сегодня после обеда позвонил ей этот надутый чурбан Борис. Тоже еще не отказался от своего! Болтал без конца, сказал, что вечером придет, что рад встретиться. Ирена бросила трубку и скрылась в своем убежище, чувствуя на себе взгляд мужа, ей казалось, он обо всем догадался. Ну и пусть! Больше так жить невозможно! Надо действовать, пока есть силы!

Услыхав, что Ондра куда-то ушел, выбежала из дому с потертым чемоданчиком в руках. Сердце бешено колотилось. Бросила последний взгляд на виллу — и умиление и тоска охватили ее. Была ли я здесь счастлива? Была, была! Как слепой щенок, сознайся, Ирена!

Сознайся: шаг твой неверен, и ты колеблешься!

И вот возвращение. Рядом сидит муж, твердой рукой держит руль, самоуверенный, довольный, спокойный. Машина миновала мост и, рокоча, поднялась по Хоткову серпантину, потом налево, по аллее высоких деревьев, вдоль Града; неотвратимо приближается к знакомой улице, к знакомой вилле, а Ирена сидит и пассивно, непонимающе смотрит в окно на убегающую мостовую.

— Останови! — вызвалось у нее вдруг; она закрыла лицо ладонями.

— Зачем? — Ондра не уменьшил скорости.

— Затем что… Потому что нам надо поговорить!

Он подкатил к тротуару, выключил мотор и обратил к ней вопросительный взор.

— Ну? Я жду.

Она заговорила, не глядя ему в лицо:

— Ондра… мы должны разойтись, слышишь! Нам надо развестись. Я не могу больше. Мы никогда не подходили друг другу, это была ошибка, теперь я знаю…

Раж перегнулся к ней, обнял за плечи, левой рукой отвел ее руки от лица, приподнял голову за подбородок и тихо, серьезно ответил:

— Неправда, Ирена, и ты это знаешь. Неужели ты не понимаешь, как я тебя люблю? Нет смысла снова пережевывать все это, ты и сама от меня не уйдешь, потому что это погубит и тебя, и нашего ребенка. Ребенка, Ирена! Он такой же мой, как и твой. Нельзя нам расходиться — это было бы бесчеловечно, преступно! Ничего не бойся и хоть немножко доверяй мне. Быть может, в твоих глазах я слишком трезвый человек, но ведь человек же! Я ничего не боюсь, кроме… одиночества. Пойми же меня, прошу тебя! Ты видишь во мне хищника или эгоиста, занятого только собой, — но это не так! Я тоже не могу жить лишь для себя. Вот ты даешь — деньги… ладно, признаю, я люблю зарабатывать их, но этого мне мало. Мне необходимо жить с кем-то, ради кого-то! Вообще ты не имеешь права отстранять меня от нашего ребенка! Не имеешь и знаешь это! Я не люблю говорить о таких вещах, быть может, из глупого стыда, и пеленок я не выношу, а сострадание меня просто оскорбляет — и все же это так!

Раж говорил тихо и искренне, смотрел ей прямо в лицо — и она поверила. Да, он прав. Она его жена, и он имеет право решать, как ей жить. Странной была эта минутка в автомобиле. Ирена молчала. Ондра тронул машину и вскоре, подъехав к бржевновской вилле, помог ей выйти, как больному ребенку. Погладил по голове и повел в опустевший дом.

Ирена перестала сопротивляться. Кончено.

Она знала: участь ее решена. Проиграла.

А вечером — первым из гостей — явился Брих и оказался свидетелем бурной сцены. Ирена решительно отказалась принимать какое бы то ни было участие в прощальной вечеринке и упрямо отвергала все доводы Ондры.

— Здорово, друг! — приветствовал Бриха расстроенный Раж. — Ради бога, скажи ты ей! Господи, до чего у меня глупая жена… Прямо школьница!

Брих невесело усмехнулся:

— Я бы посоветовал вам при подобном обмене мнений закрывать дверь в холл. Вас еще на лестнице слышно.

Он пожал обоим руки и стал перед зеркалом приглаживать волосы; Ондра продолжал уламывать жену.

— Видеть никого не хочу! — И Ирена, не простившись с Брихом, круто повернулась, ушла в свою комнатушку, хлопнув дверью.

— Малость дурит, Франта, — устало вздохнул Раж, уводя приятеля в гостиную. — Выпьем-ка сначала одни. Мне надо отмыться от сегодняшних впечатлений. Бррр! Ты не представляешь… А, ладно, оставим это.

Огромная квартира была достаточно просторна, чтобы вместить многочисленных гостей. Двери в столовую, в кабинет и в холл были распахнуты — Бриху всегда казалось, что он — как бы среди декораций пошлого фильма, он никогда и не скрывал своего мнения о вкусе хозяев. На потолке кабинета горели лампы дневного света, голубоватым сиянием озаряя домашний бар, и высокие табуретки, и набор разнообразных бутылок. Раж гордился своим искусством смешивать коктейли.