— Как будто тебя это еще интересует, — неохотно выговорил он.
— Да, интересует! — Беран с силой хлопнул себя по колену, но тотчас опустил глаза: почему это он должен исповедоваться перед Брихом? Проклятая жизнь! Работы столько, что голова кругом, а тут… С того злополучного вечера Индра все убеждал себя, что он прав. Прав! В конце концов, после долгого раздумья, он рассказал обо всем нескольким товарищам, которые заглянули в его нетопырье гнездо после собрания — поболтать, выпить стаканчик легкого винца. Его образ действий вызвал тогда жестокий спор. Одни его одобряли — чего, мол, расстраиваться из-за какой-то буржуазной девчонки! Но эти были в меньшинстве. Большинство осудило Индру. А он упрямо качал головой: терпение, отпущенное человеку, со временем истощается! И нечего спорить, не голосовать же. Да не в том дело! Особенно нападал на него Ирка Кеймар — он близко знал Иржину. «Она честная девушка, — твердил он. — А ты удобно вышел из игры! Корчишь из себя этакого верховного жреца, а сам просто догматик!»
Когда они ушли, Индре хотелось что-нибудь разбить. До сих пор он не подозревал, сколько значит для него эта худенькая, не очень красивая девушка, которая порой раздражала его своими взглядами, полными обожания, своей безмерной преданностью. Просто привычка, решил он круто. Пройдет! Может ли он жить с такой несознательной женщиной, — она часто плачет, а характер у нее — словно из творога! Вступила в партию! Пхе! Да никогда она не станет коммунисткой. Никогда! Ему вспомнилось, как бурно, как упорно она протестовала, когда он заставлял ее выйти из партии. Тогда она взбунтовалась — впервые за все время их романа! Так ведь из этого надо делать выводы, барышня, а не совать голову в песок и трястись!
Остаток ночи он провел без сна. А под утро, когда в саду уже зачирикали птицы, открыл окно, впустил в прокуренную комнату прохладный весенний ветерок — и представил дело еще и с другой стороны. Да ты же любишь ее, сознался он себе, делай что хочешь, как ни вертись, а — любишь! Она тебе нужна! И ты на ней женишься! Как ты, в сущности, помогал ей, дуралей? Не отрицай! Смеялся, ядовитыми уколами, как мог, сбивал ее с ног, дурак ты и негодяй, неотесанный деревенщина! Да ты вел себя с ней как инквизитор! После того незадачливого дня Индра с трудом заставлял себя взяться за учебники. И дома места себе не находил, все стояло перед ним веснушчатое личико и робкие, влюбленные глаза. Да, брат, прав Кеймар: ты ее затравил! Он выбил свою обкусанную трубку о гипсовый череп «пана Франца» и после ночной полемики с самим собой принял резолюцию: разыщу ее и скажу, что люблю! Наведу самокритику! Мы с ней как следует все разберем и надо всем посмеемся. И я тут же попрошу ее выйти за меня. Но, елки-палки, не сумасшедший ли дом?! Что мы с ней делать-то будем? Как жить в этой дыре? А если — ребенок? Нет, надо подождать, пока я не закончу учебу. А вообще-то как-нибудь поместимся. И точка! Я ее люблю и был бы гнусный мещанин, если б испугался…
И вот он сидит у Бриха в крайней тревоге, сжав кулаки и хмуря брови. Поднял к нему свое по-деревенски румяное лицо и нетерпеливо потребовал:
— Да говори же ты, не тяни жилы, черт!
Брих не сразу решился ответить.
— Ладно, если хочешь, скажу тебе правду. Но ты должен обещать, что не будешь искать с ней встречи. Предупреждаю: она этого не желает, и твои домогательства могут ей сейчас опасно повредить. Дело в том, что Иржина… пыталась покончить с собой, отравиться хотела…
Заметив, как побледнел Беран, Брих умолк. Индра закусил губу, вытаращил глаза и вскинул руку, как бы для того, чтоб отодвинуть от себя непонятное.
— Ты что… сказал? — прохрипел он; шаткий стул под ним скрипнул. — Что… она хотела? Почему?!
— По-моему, это ты должен знать! — с гневным укором перебил его Брих. — Я не собираюсь тебя упрекать, мы очень разные люди, и у тебя на все своя точка зрения, но это твоя вина, понял? Она не хочет тебя видеть, наконец-то обрела свою гордость и поняла, что ты вообще неспособен любить, ты холодный человек, а на твое запоздалое сострадание ей плевать с высокого дерева! Теперь я за нее не боюсь. Сама справится, без твоей помощи — уйди с ее дороги! Я не на все смотрю так же, как она, но вполне ее понимаю. И если есть в тебе хоть капля мужской чести — не ищи ее, не пиши, она строго запретила мне рассказывать тебе о ней. Это все!
Индра вскочил, замахнулся кулаком:
— Лжешь! Ты это выдумал, чтоб нас разлучить! Неправда все это, слышишь, ты, жалкий реакционеришка! Но если ты все это выдумал — тогда…
— Что тогда? — процедил бледный Брих, смело становясь лицом к лицу с Бераном.
Индра выдохнул и опустил кулак. Остыл, отвернулся, натянул на голову берет.
— Не злись на меня, Франта, — вымолвил он бесцветным голосом. — Кажется, я схожу с ума. Прости…
Брих смотрел, как он медленно идет к двери, низко опустив голову; остановился на пороге, обернулся, словно хотел еще что-то спросить, но тут же рывком отворил дверь и выбежал. Дверь захлопнулась.
Проклятый псих! — подумал Брих. Вот таковы все они… И все же почувствовал что-то, отдаленно напоминающее жалость. А, к черту!
Он все еще думал об Индре, когда, постучавшись, к нему вошел нежданный гость — дядюшка Мизина. До сих пор весь в черном, при траурном галстуке с серебряной булавкой, в руках тонкая тросточка. Вероятно, он встретился на лестнице с Индрой, потому что спросил, тыча палкой к двери:
— Это был он?
И когда Брих кивнул, дядя только хмыкнул и больше о Беране не заговаривал.
— Я, знаешь, вышел прогуляться, голова что-то болит… Ну и говорю себе: зайду-ка я к этому юродивому, потолкую…
Он брезгливо опустился на самый краешек скрипучего стула, где только что сидел Беран, и обвел комнату покровительственным взглядом.
— Ничего себе свинюшник, — прокомментировал он увиденное, приподнимая концом трости смятую пижаму, валявшуюся на тахте. — Ненормально живешь, пора тебе жениться да покончить с этим дурацким отшельничеством.
Дядя с детства был противен Бриху, а в последнее время его сентенции прямо-таки напрашивались на ехидные отповеди.
— Какая трогательная забота, дядя! Помнится, я нуждался в вашей драгоценной благосклонности главным образом во время войны. Впрочем, оно и понятно: кому охота возиться с жалким беглецом, который, как мальчишка, удрал из рейха, жил вне закона, без документов и продовольственных карточек…
— Упрекаешь! — с горечью перебил его Мизина. — А ведь знаешь сам, тогда это было невозможно, племянничек! Охота тебе старое вспоминать!
Он перекинул ногу на ногу и принялся чертить что-то на полу концом трости. Брих ни секунды не сомневался, что дядя явился к нему с совершенно конкретным намерением. Не такой он человек, чтоб прийти просто повидаться с бедным родственником.
Начал Мизина мягко:
— Послушай, мальчик, скажу тебе напрямик: у меня такое чувство, будто в последнее время наши с тобой отношения немножко омрачились. Я вовсе не требую почтительности, которую ты обязан питать ко мне как к дяде, родному брату твоей покойной матери, и, кстати, — к человеку, старшему по возрасту, но все же… тебе не кажется?
— Еще бы! — прервал его племянник, насмешливо сощурив глаза. Он уселся напротив дяди и принял такую же позу, закурил, выпустил изо рта клуб дыма и, не повышая голоса, продолжал: — Это оттого, милый дядюшка, что я вас прямо-таки ненавижу. Все ломаю себе голову: кто же и когда наконец истребит вас, мещан? Коммунистам, видать, с вами не справиться — слишком уж вы хитры. Те только разговоры ведут против мещанства, меж тем как вы проползаете в их партию, словно клопы, против которых еще не придумали порошка.
— Мели, мели языком, господин философ, — ничуть не обидевшись, покачал головой дядя; видно было, что он еще не позволяет себе взорваться. — Хорошо, я — мещанин. Это мое дело. А ты-то кто? Молокосос! Мечтатель! Но оставим это. Я пришел к тебе с предложением.
— Слушаю.
— Давно пора мне поговорить с тобой разумно, как родственнику, который желает тебе добра. Нервный ты стал, прямо беда! Раздраженный какой-то, и я не понимаю, что творится в твоей путаной башке. И думаю, тебе пошло бы на пользу… переменить обстановку. В нашем учреждении карьеры ты уже не сделаешь — так хватай ее за волосы в другом месте. Мне-то ведь до пенсии еще далеко… — Он подумал немного и добавил вкрадчиво: — Слушай, мальчик, твоя мама, которую я так любил, перед смертью поручила мне заботу о тебе, так? Сегодня я договорился с Машеком, уполномоченным объединения металлургических заводов, — им нужен молодой юрист для отдела кадров. Завтра сходи туда, представься, это отличный шанс! Лично я рекомендую тебе: перестань валять дурака и вступай в партию — впрочем, это не обязательное условие.