— Хорошо.

Себастьян сел на песок рядом с Паулиной. Двое пловцов тоже сели лицом к реке, обхватив ноги руками. А тот, что учился на врача, стоял возле трупа, шагах в десяти от остальных, и о чем-то думал. Иногда он приседал на корточки, что-то разглядывая, но жандарм сказал:

— Оставьте. Отойдите оттуда. — И махнул рукой.

Сам он прохаживался взад-вперед по берегу, засунув большой палец под ремень карабина. Паулина вся дрожала.

— Мне холодно, Себастьян, ужас, как холодно.

Она прижималась к жениху, пытаясь согреться. Себас набросил ей на ноги брюки Тито, валявшиеся на песке.

Пожилой жандарм уже перешел на ту сторону по дощатому мостику, до которого от мыса было не более полутора десятков шахов. Теперь он шел по берегу в обратном направлении, через участок, заросший бурьяном, мимо шелковицы, направляясь к террасе на бетонной набережной, где находились закусочные. За столиками — скатертей на них уже не было — сидело всего две семьи. Жандарм зашел в один из трех павильонов. В помещении висел густой табачный дым, ровной пеленой окутывавший все предметы: в желтом свете ламп он стирал черты лиц у сидевших за столиками, приглушал блеск бутылочною стекла, сверкание никелированных подносов и небольшой кофеварки «Экспресс»; в дыму все расплывалось — картинки на засаленных картах, на рекламных объявлениях и цветных календарях. Народу было полно, но мадридцев уже почти не осталось. Просто воскресная пьянка местных жителей. На кухне что-то жарилось, пахло подгоревшим оливковым маслом.

— Аурелия, мне нужно позвонить по телефону, если ты не возражаешь.

— Звони, звони куда хочешь.

— Спасибо.

Жандарм снял треуголку, положил на стойку и направился к телефону. Он покрутил ручку, и, когда послышалось урчанье аппарата, многие замолчали, чтобы узнать, о чем пойдет речь.

— Алло, у телефона Гумерсиндо, жандарм. — Он заткнул второе ухо пальцем. — Слушай, Луиса, срочно дай мне Алькала-де-Энарес, служебный разговор с сеньором секретарем суда, и вот что: если его нет дома, скажи телефонистке, чтоб разыскала немедленно, понимаешь? — Пауза. — Что? Тебя это не касается, потом узнаешь. — Он оглянулся на сидевших за столиками. — Ну конечно, что-то случилось! Не собираюсь же я его с праздником поздравлять! — За столиками засмеялись, он снова стал слушать. — Что-о-о? — Тут он слегка улыбнулся. — Слушай, девочка, я тебе в деды гожусь, нечего со мной заигрывать, а давай-ка быстренько соедини меня, поняла? Звони мне сюда… А?.. Ну, ты же знаешь, к Аурелии. Вешаю трубку.

Повесив трубку, жандарм вернулся к стойке, где оставил свою треуголку.

— Что тебе налить? — спросила женщина.

— Воды.

— Налей из кувшина, вон он, за тобой. — И кивнула на подоконник. Потом добавила: —А ведь сказать по чести, не дело это — держать столько времени человека в таком виде, пока они соизволят явиться. Чего проще было бы принести тело сюда или еще куда-нибудь, чтоб все сделать как положено, чинно и благородно!

— Такой уж порядок. Мы должны оставить тело как есть и никого к нему не подпускать.

— Плохой порядок. Нельзя держать человека в таком виде.

— Да им-то что, мертвым, они ничего не чувствуют и не переживают, — вмешался посетитель, который слушал, облокотившись о стойку.

— Этого ты не знаешь, — возразила женщина, — все равно им или не все равно. Но даже если и все равно, это нехорошо: мертвого надо так же уважать, как и живого.

— Нет, не так же, а больше. Больше надо его уважать, чем живого, — сказал жандарм. — Ему причитается больше уважения.

— Конечно, — сказала Аурелия, поворачиваясь к посетителю. — Вот послушай, допустим, оскорбляют твоего отца. Когда тебе будет обиднее: если он жив или если уже умер?.. Беги, Гумерсиндо, тебя соединили.

Зазвонил телефон, и жандарм поспешно снял трубку.

— Слушаю!..

В павильоне стало еще тише, все повернулись на стульях, чтобы услышать Гумерсиндо.

— Слушаю! Сеньор секретарь?..

Кто-то из сидевших за столиками в самом дальнем углу шикнул на пьяную компанию, чтобы не мешали слушать разговор.

— Сеньор секретарь, говорят из Сан-Фернандо-де-Энареса, жандарм Гумерсиндо Кальдерон к вашим услугам!.. Что вы говорите? — Пауза. — Да, сеньор. — Он покивал головой. — Да, да, сеньор, из патруля на реке Хара… Что вы говорите?..

Теперь слушали все посетители, игра была прервана, карты лежали рубашками кверху на мраморе столика.

— Докладываю, — продолжал Гумерсиндо, — что здесь сегодня вечером произошел несчастный случай, утонула молодая девушка, по предварительным данным проживавшая в Мадриде, которая участвовала в купанье со своими… Слушаю, сеньор секретарь! — Пауза. — У плотины, да, сеньор, неподалеку от… — Снова пауза. — Хорошо, сеньор секретарь! — Пауза. — Конечно, понял, сеньор секретарь! Да?.. — Он слушал и кивал. — Да, да, да, сеньор… До скорой встречи, сеньор секретарь, к вашим услугам.

Немного подождав, он повесил трубку. Разговоры за столиками возобновились. Жандарм вернулся к стойке, взял свою треуголку и надел ее.

— Спасибо, Аурелия. — Он вышел из павильона.

Тито и Даниэль несли одежду. В роще к ним присоединился Рафаэль с товарищем, которые успели уже одеться. Выйдя из-под деревьев, они увидели силуэты оставшихся на мысу: все сидели, только жандарм шагал взад-вперед по берегу. Хосе Мариа подошел взглянуть на труп. Жандарм сказал:

— Передайте мне вещи… — и кивнул на Луситу. — Ее надо прикрыть.

Одежду свалили в кучу на песок, и Даниэль, присев на корточки, принялся разыскивать вещи Луси.

— Отойди, Тито, мне ничего не видно…

Он поднимал одежду к свету, который шел от закусочных, чтобы разглядеть, и наконец нашел свернутые все вместе вещи Луситы.

— Давай сюда, — сказал жандарм.

Пока сверток переходил из рук в руки, он развернулся и выпали босоножки и белье.

— Осторожнее, — сказал жандарм Даниэлю. — Подними. Ничего больше нет?

Уже возвращался пожилой жандарм, слышно было, как скрипели доски мостика.

— Еще что-то должно быть, по крайней мере сумка и судок.

Даниэль снова стал рыться. Себастьян и Паулина искали свою одежду.

— Вот они. Кажется, все.

Молодой жандарм принял вещи. Второй уже подошел к толу и платьем накрыл Луситу с головой. Платье было из набивного ситца, красные цветы на желтом фоне. Ноги оно не прикрывало.

— Посмотри в сумке, нет ли еще чего-нибудь.

Молодой жандарм нашел полотенчико в синюю полоску и передал его Гумерсиндо, который закрыл им ноги Луситы. Потом сложили в сумку босоножки и белье, поставили ее судок рядом с трупом.

Даниэль спросил:

— Надо мне, наверно, подняться наверх предупредить остальных. Как вы думаете?

— Спроси сначала у этих, разрешат ли.

— Да, конечно.

Гумерсиндо подошел к молодым людям, громко сказал, обращаясь ко всем:

— Послушайте меня: я только что связался с властями, с секретарем суда, и доложил о случившемся, он сказал, что сеньор следователь и он сам прибудут сюда максимум через три четверти часа. Я сообщаю вам об этом для того, чтобы вы не проявляли нетерпения и знали, как обстоят дела. Вот и все. Можете одеться.

Пятеро пловцов стали разбирать свою одежду. Что-то упало на мокрый песок, блеснул никель — из брюк выпала губная гармоника.

— Ты смотри, вон что нашлось! — сказал один из них.

Наклонился, поднял гармонику и постучал ею о ладонь, стряхивая песчинки. Тот, который был в мокрых брюках, вытащил из кармана едва начатую пачку «Честерфилда».

— Вон сколько пропало, жалко, — сказал он, показывая товарищам раскисшие сигареты.

— У тех вон потери побольше.

— Это верно.

Он швырнул сигареты в воду, потом стал на берегу отжимать свои брюки, глядя, как пачка разваливается и медленно плывет к плотине.

Паулина сказала:

— Мне страшно идти одной, Себастьян. Пойдем со мной, постоишь поблизости, пока я переоденусь за деревом. Одна я боюсь.

Они вдвоем пошли к роще, а Даниэль заговорил с Гумерсиндо.