— Не понимаю, в чем видишь проблему.

Я попытался объяснить:

— Если двое влюбятся и захотят построить семью, зачем им еще двое?

— Кажется, поняла, — задумчиво сощурилась царисса. — У вас только по одному мужу?

— Мама! — встряла обеспокоенная Зарина, не пропускавшая ни слова. — Нельзя спрашивать!

— Подожди, доча. Чапа затронула интересную тему.

— Да, у нас муж в семье один, — гордо заявил я, не пускаясь в объяснения насчет существования адюльтеров, свободных браков или все возрастающего количества мусульманских семей.

— Считаешь это нормальным?

— Да, — снова кивнул я.

С другой стороны ко мне приблизилась Тома. Не принимая участия в диспуте, тоже внимательно прислушивалась, переживая: вдруг ляпну что-то не то? На этот случай и подъехала ближе. Защищать. Тома, за это я тебя и люблю… чисто платонически. Просто обожаю.

— Не давать человеку есть, пить или ходить в туалет — это у вас нормально? — выдала царисса в ответ на мою реплику. — Это преступление. Так же и у нас. Удовлетворение одного из базовых инстинктов — такое же неотъемлемое право каждой личности, как вышеперечисленное.

— Каждой? — лукаво уточнил я.

Варфоломея решила, что поняла, в чем подвох.

— Кроме преступников.

Я не это имел в виду, поэтому добавил:

— И мужчин.

— Естественно, — упало безапелляционно. — Мужчина не личность, он — функция.

Оба-на. Интересно, знай собеседница про мой истинный пол, смягчила бы выражение?

— В старые времена нравы тоже были старые. Другие. Ограниченные. Хвала Алле, да простит Она нас и примет, справедливость восторжествовала. Здравый смысл победил. — Царисса гордо вскинула подбородок. — Когда-то обделенному едой приходилось искать, что перекусить, на стороне. Так же в примитивном браке, что состоял лишь из двух индивидуумов. Вдруг партнер заболеет или потеряет силу? Или просто не сможет сколько нужно?

— А нужды мужчин вообще в расчет не берете? — осмелился возразить я.

Варфоломея нервно бросила:

— Повторяю, мужчина — лишь функция. Мужчина не может родить. Не может знать, его ли семя победило в гонке на выживание. Согласись, только полный кретин может допустить, чтоб родословная человека велась по мужской линии. Абсурд. Такого не было, нет и никогда не будет — просто потому, что не может быть. Поэтому мужчины — всегда младшая рабсила, повара, вся обслуга. Женщины рожают, контролируют воспитание, руководят во всех областях. Они и берут в мужья столько, сколько нужно. А сколько нужно, определено законом, данным свыше — это чтоб не последовал вопрос, почему именно столько. Потому. Мала еще, в такие дебри лезть.

— Угу, — покорно кивнул я. — Тогда возникает другой вопрос. Куда деваться лишним женщинам? Тем, кому не досталось мужчины.

Варфоломея обернулась к дочке:

— Зарина, объясни туповатой сестренке, что знают даже малые дети.

Недовольная обидным высказыванием, задевшим как меня словом «туповатая», так и ее саму косвенным причислением к малым детям, Зарина все же ответила:

— Одинокие уходят в сестричество. Одинокие и… упертые. Некоторые ведь сами хотят. Например, младшие царевны без надежды на трон, какой была я совсем недавно.

Надувшись зеленым воздушным шариком, она чуточку отъехала — не настолько, чтоб потерять нить беседы, но достаточно, чтоб больше не трогали.

Если правильно понял, Зарина пыталась сказать: не случись того, что случилось, она тоже ушла бы в послушницы.

Ух, как все сложно. Но неважно. Потому что в важном в моей голове все стало на свои места. Система сложилась.

Нет, остался неучтенный момент, именуемый «человеческий фактор». Мужчины намного чаще жаждут чувственного разнообразия, чем женщины. Природой заложено. Если всех любителей женского пола казнить согласно закону, а оставшихся раздать женщинам по три штуки в одни руки… Гражданочки, больше не занимать, товар ограничен. В сестырь придется отправить большую часть женщин. А как размножаться, как восстанавливать поголовье?

— Что говорит закон по поводу мужчин, — начал я формулировать новый вопрос, — что любят женщин… в количестве более одной?

— Это Чапа про донжуганов, — со смехом бросила Варфоломея в сторону дочки.

Дочка оглянулась на Тому и поджала губки. Глаза застило болью. Упс, нужно срочно продолжить мысль, пока не поняли превратно.

— У вас такие бывают?

— Еще бы, — не стала отрицать Варфоломея. — Стараемся выявлять в раннем возрасте. Невоспитуемый подросток или случайно обнаруженный мужчина с неисправленной склонностью к полигамии подлежит сестрации.

— Чему? — не расслышал я.

Или расслышал?

— Если никто не высказал обвинений, требующих покарать на основе закона, такого любителя ловиласки увозят в сестрог. Запертый в четырех стенах, недосест учится, ждет перехода не следующий уровень. У него имеется возможность стать невестором и выбыть. Но под дальнейшим наблюдением. В случае рецидива — смерть через надругательство над средством преступления.

Ужас.

— Вы сказали… недосест? Это кто?

— Мужчина, стоящий на нижней ступени сестричества. После послушничества искусестом его сестрируют. Он становится сестратом.

— Кем?!

Варфоломея поморщилась от моей невыдержанности.

— Сестрат — мужчина, вступивший в сестры, полноценный член общества. Для любителей женского общества — лучшее из всего, что можно придумать. До самой смерти они вращаются исключительно среди женщин.

Сбыча мечт по туземному. Лихо наворотили. Не подкопаешься.

Как бы невзначай Варфоломея прибавила:

— Вашего Шурика отправляют в сестрог именно по этому поводу.

— Отправляют?! В сестрог?! — у меня не нашлось слов. — Когда?

— Со дня на день. Сестры сказали, что за ним сами приедут. Понимают, после случившегося выделить сопровождение семья не в состоянии.

— Но вы говорили…

— Говорила, что не надо о нем беспокоиться. Это так. Никто не причинит человеку вреда больше, чем он сам. Если бы не повышенный интерес к проживавшим в башне женщинам…

Тома покраснела как вареный рак. Я побледнел как рак живой.

— А если вскроется его происхождение?

— Вот вы о чем, — царисса усмехнулась. — Не волнуйтесь. Слово моей Милославы не сгинуло вместе с ней. Милослава поклялась в этом жизнью сестры, отданной в заложницы. Такую клятву ничто не отменит. Как видите, даже смерть. — Варфоломея мрачно оглянулась на живую и невредимую дочку. — Вашего Шурика, будь он не ладен, ныне крепостного Западной границы Шербака, записали крестьянином из практически вымершей деревни. Никто не станет разбираться, если он сам себя не выдаст.

— А если выдаст? — ледяным тоном произнес я.

Пожатие плеч:

— С ним поступят по закону. И моей вины не будет. Черт, он и в сестыре черт.

Навстречу двигались несколько всадников. Легкие латы, быстрые кони, флаг на копье — желтый. В зависимости от падающих лучей то лимонный, то солнечно-золотистый. Как плащи царберов. Но это не царберы. Намного легче и резвее. Достигнув нас, всадники замедлились и остановились.

— Царисса Варфоломея? — отметил главный среди них флаг нашей хозяйки.

— Чем могу? — внимательно изучила его царисса.

Наша колонна тоже остановилась.

— Послание Верховной царицы. Лично в руки.

Вынув из-под доспеха запечатанный свиток, гонец преподнес его цариссе.

Придирчиво осмотрев, Варфоломея сломала печать. Свиток в ее руках раскрылся, глаза углубились в чтение.

— Надо же, — сказала через минуту, подняв к нам лицо. — Все отменяется. Разворачиваемся.

Гонец с чувством выполненного долга поклонился и вместе со спутниками поскакал обратно. Почтовая служба? Скорее, фельегерская. Приоритет не в самой доставке послания, а в безопасности и конфиденциальности.

— Новости две, — сообщила Варфоломея Зарине и нам с Томой. Мужья, сын и прочие просто приняли происходящее как должное. — Первая касается всей страны. Пожиратели снова на границе. От каждой башни требуется отправка дополнительных войников. Этим нужно заняться срочно. Теперь, что касается нас.