Дома я положила свою находку в маленькую шкатулку, где хранила всё самое ценное, включая амулет-звезду. Мама никогда не трогала мои безделушки, а если бы овальный камешек и попался ей на глаза, она бы сроду не подумала, что это настоящее сокровище. Даже если бы камень начал светиться. Безделушки с сюрпризами продавались на каждом углу. Их теперь делали не только радонские мастера. Правда, сравниться с последними никто не мог, и никто до сих пор не знал их секретов.

Перебирая содержимое шкатулки, я заметила, что человеческую фигурку на амулете сменила звериная морда. Я старалась не поддаваться тревожным мыслям - в конце концов, изображение менялось часто и без видимых причин, но дурные предчувствия не давали мне покоя.

В эту осень я сблизилась с матерью как никогда. Я была напугана и сбита с толку странными, жуткими событиями последних двух месяцев. Никто не мог ответить на мучившие меня вопросы, никто не мог мне помочь, но я нуждалась, наверное, не столько в помощи, сколько в утешении. Всё то, что на меня свалилось, выбило бы из колеи и взрослого человека, а мне было только десять лет.

Однажды я услышала, как мама разговорилась обо мне со своей приятельницей Доной:

- Наконец-то Арда становится спокойнее и серьёзней. Помню, лет до десяти я тоже сорванцом была, всё с мальчишками в войну, да с отцом на рыбалку. А чем старше становилась, тем больше тянулась к маме. Общие интересы появились, и всегда было о чём поговорить. Вот и Арда взрослеет...

Бедная мама. Ей не довелось увидеть, как я повзрослела. Зато не пришлось и осознать, что никаких общих интересов у нас с ней не было. Никогда. Даже в ту осень, когда мы так часто проводили время вместе. Хорошо, что у неё до последнего оставалась эта иллюзия близости, ибо настоящей близости между нами не возникло бы, даже проживи мы рядом ещё много-много лет.

Её не стало в последний день осени. В день Осеннего Карнавала, который в Кемте так любили и к которому готовились заранее. Его ещё называли Праздник Масок. Мама просто обожала этот праздник - главным образом, потому что у неё на родине до войны ежегодно устраивали похожий карнавал, но только весной. Она каждый год делала себе и мне костюмы. В этот день на нас были длинные, пышные, расшитые блёстками платья и кошачьи маски. На Осеннем Карнавале преобладали звериные маски, а больше всего было кошачьих. До сих пор помню пёструю толпу со звериными мордами. И страх, который я испытала задолго до того, как раздался рёв падающего аэробиля. Придурок, который его вёл и который остался жив, признался потом, что спустился слишком низко, поскольку хотел получше рассмотреть праздничное шествие на Старой Площади. Он был пьян и не справился с управлением. Помню, как мы бежали, преследуемые огромной чёрной тенью. А она настигала нас и росла, росла... Гигантская хищная птица в поисках жертвы. Потом мы упали, и мне казалось, что птица обрушилась на нас всей своей тяжестью. Позже я узнала, что меня чуть не затоптала охваченная паникой толпа. Чьи-то сильные руки вырвали меня из этого ада. Я так и не узнала, кто меня спас. Маму не спасли. Как и ещё восьмерых. А раненых оказалось около ста.

Дом Баст устроил Рене Ван-Дейхен достойные похороны. А Пианха из своих средств оплатила хорошее место в некрополе. Недалеко от Сирины.

Я сбежала с похорон и забралась в лодку, на которой мы с мамой иногда катались и плавали за огненными лотосами. Меня клонило в сон, и я никого не хотела видеть. Потом оказалось, что лодка была плохо привязана. В те дни дул северный ветер, а поскольку в связи с какими-то работами часть силовых полей была отключена, меня унесло довольно далеко от храма. Тем более что хватились меня только после похорон.

В начале зимы ночи в Кемте похожи на предгрозовые сумерки. Я видела, как пламенели в тёмно-синем небе золотисто-оранжевые фьяметты и превращались в маленькие солнца. Так же сияли в солнечном свете рыжие волосы моей мамы, когда она будила меня по утрам. Я видела её лицо. Она что-то говорила мне о далёкой планете, над которой светит оранжевое солнце. Звезда по имени Арда.

- Арда, Арда... Ар-р-р-да...

Голос превратился в звонкое рычание, а мама надела золотистую кошачью маску, в которой была на том страшном карнавале. Я просила её снять маску. Мне казалось, что, сняв её, она оживёт, а тот карнавал окажется просто страшным сном. Я попыталась сорвать с неё маску, но та словно приросла к её лицу... Нет, она и была её лицом, ибо теперь в её прорезях я видела не синие мамины глаза. На меня смотрели сверкающие жёлтые глаза с продолговатыми зрачками. Глаза богини.

- Ты злая, - сказала я. - Почему ты не спасла мою маму? Она же служила тебе столько лет.

- Я спасла тебя, - ответил мне вкрадчивый голос. - Не желай слишком многого.

Богиня превратилась в кошку и ласково замурлыкала, согревая меня своим телом. Мне казалось, будто меня согревают и укачивают большие мягкие лапы. Я успокоилась и уже начала засыпать, как вдруг почувствовала, что эти лапы стискивают меня слишком сильно. Я открыла глаза и испугалась, увидев над собой звероподобное лицо, похожее на львиную морду. Махес! Его косматая грива напоминала золотисто-оранжевое пламя, в жёлтых глазах дрожали красноватые огоньки. Я закричала, и он оскалился, обнажив огромные белые клыки. Его острые когти всё глубже и глубже впивались в моё тело. Это причиняло не столько боль, сколько странное мучительное ощущение, пронизывающее меня до мозга костей, и я поняла, что, если буду бояться, свирепый сын Баст действительно погубит меня. Я протянула руку и попыталась погладить его лохматую огненную гриву. Он перестал скалиться, и его голова превратилась в оранжевое солнце, ярко пылающее в тёмно-лиловом небе.

Моё тело продолжало ныть, стало холодно. Вокруг меня шумела вода... или ветер, играющий прибрежной травой, а сквозь этот шум пробивались какие-то звуки - не то птичий гомон, не то голоса людей. Я никого не хотела видеть и почувствовала облегчение, когда поняла, что постепенно погружаюсь в тихую, вязкую темноту. Я лишь на мгновение открыла глаза - потому что кто-то ткнулся мне в щеку мягким холодным носом, и нисколько не удивилась, увидев над собой огромного чёрного пса. Анубис... Ещё один сын богини. Хорошо, если он привёл меня туда, куда ушла моя мама...

Но это оказалась обыкновенная собака. Охотничий пёс Рамзеса, который и помог ему меня найти. Лодку прибило течением к берегу недалеко от арзумовых плантаций Бастиани. Рамзес как раз приехал в имение своей покровительницы, когда по телевидению сообщили о моём исчезновении и даже показали моё изображение. Поскольку служащие храма обнаружили и пропажу лодки, поисковая группа двинулась к реке. Думаю, они бы меня быстро нашли, но Рамзес их опередил.

Мне потом всё это рассказали. Когда я пришла в себя, его уже не было в имении - он приезжал на один день. Я же провела там неделю, потому что разболелась. Я лежала на широкой кровати с пологом и смотрела, как на стенных коврах пляшут солнечные зайчики и кудрявые тени - прямо за окнами росли фруктовые деревья.

За мной ухаживала пожилая служанка. Я почти не реагировала на её заботливое внимание, но она не обижалась. Время от времени приходил невысокий полноватый мужчина с круглыми, как у кота, глазами и мягким, бархатистым голосом. Присаживался рядом и беседовал со мной - сперва обо всём и ни о чём, потом обо всём, включая пережитую мной трагедию. Время помогает нам справиться со всеми невзгодами, говорил он, а у меня времени много - я же ещё так юна. Мне хотелось сказать, что моей маме было всего двадцать семь и она, наверняка, тоже думала, что впереди у неё много-много лет, но богиня распорядилась иначе. Богиня Запада. Владычица преисподней, которая ничего не даёт просто так. Халила права. За всё приходится платить. Богиня не раз спасала меня, она позволила мне приобщиться к её тайнам, но она постоянно отнимает у меня тех, кого я люблю. Наверное, она очень ревнива, и тот, кто пользуется её благосклонностью, должен принадлежать только ей. Лучше вообще никого не любить, ни к кому не привязываться, иначе беды так и будут ходить за мной по пятам. Что он знает, этот толстый человечек с воркующим голоском? Зачем он постоянно приходит и убеждает меня, что в моей жизни всё наладится? Тем, кого я пустила в свою жизнь, открыв таинственную дверь, нет до его умных речей абсолютно никакого дела.