— Зачем? Мне и тут хорошо, — ответил Броджешор, продолжая сидеть на ковре.

— Сестра, — повернулась Ниши к Шагор, — возьми свое сокровище и усади его на достойное место. Занимайся им сама — нам чужого добра не надобно. — И с улыбкой добавила: — Кроме золота с серебром.

— Выходит, я отношусь к латуни и бронзе? — пошутил Броджешор.

— Да, я тоже так полагаю, — согласилась Ниши. — Ты — металл, из которого делают кухонную утварь. Для женщины мужчина так же необходим, как ее кастрюли. Без него дом не дом. Мужа тоже приходится время от времени скрести и чистить, чтобы удалить копоть. Ведь он словно чугунок, подчас так распаляется, что прямо дым от него идет. Так что возьми, сестра, свой горшок и поставь его на место. А то, как знать, вдруг опять начнет жаром исходить.

— Ну вот, — воскликнул обиженный Броджешор, — сначала меня к латуни с бронзой зачислили, а теперь вообще к горшку приравняли!

Ниши улыбнулась.

— Не огорчайся, — сказала она. — Имей в виду — я плохо разбираюсь в кухонной посуде. Я ведь вишнуитка и больше привыкла к котлам. У нас трапеза — дело общественное. Поэтому, если ты считаешь, что я к тебе несправедлива, обратись к Шагор. Она знает толк в посуде.

— О да, — подхватила Шагор, — в этом я разбираюсь. Я считаю, что мужчина — это не горшок, а пустой кувшин, который женщине постоянно приходится наполнять в меру своих способностей.

— Верно! — поддержала Ниши. — Но как они, бедняжки, маются с этим добром! А те и ухом не ведут — камнем висят у них на шее. Так что возьми, сестра, свой сосуд и водрузи его на соответствующее место.

— Кувшин сам займет свое место, — проговорил Броджешор и сел рядом с Шагор.

Тут же появились две нарядно одетые, блистающие украшениями красавицы прислужницы, стали по обе стороны от него и принялись обмахивать его опахалами, оправленными в золото.

— Приготовь мужу кальян и дай ему покурить, — велела Ниши супруге Броджешора.

Шагор встала, сняла с золотого курительного прибора чашечку, помешала табак, ароматизированный мускусом, снова надела ее и подала мужу.

— Ты лучше дай мне простую трубку, — попросил Броджешор.

— Не тревожься, — успокоила его Ниши. — Этим кальяном никто не пользовался. Мы не курим.

— В самом деле? — обрадовался Броджешор. — Зачем же тогда он стоит здесь?

— Для того, чтобы приемная рани выглядела по-царски.

— Но когда я вошел сюда, табак был уже заправлен, — напомнил Броджешор. — Выходит, кто-то курил этот кальян.

— Да нет, — возразила Ниши. — Все это хранится у нас просто так, для виду…

Кальян вынули из кладовой только накануне вечером, в ожидании мужа Шагор. Тогда же приготовили и табак. Броджешор снял с кальяна мундштук, внимательно осмотрел его и, убедившись в том, что его, по-видимому, действительно никто не брал в рот, с удовольствием закурил.

— Что же ты стоишь, несчастная? — снова повернулась к Шагор Ниши. — Разве пристало жене бездельничать, когда муж курит? Пойди принеси ему бетеля. Да смотри, сама приготовь. И лучше бы добавить в него какого-нибудь зелья.

— Бетель уже готов. А насчет зелья — так если бы я умела его делать, то не попала бы в такое положение, как теперь.

Она взяла сандаловую пасту, камфору, особую отдушку, добавила вытяжки из роз, смешала все это с заготовленным бетелем, потом положила смесь в золотую чашку и подала мужу.

— Ты много болтаешь, — с напускной строгостью сказала Ниши. — Пойди-ка лучше приготовь мужу поесть.

У Броджешора вытянулось лицо.

— Смилуйтесь надо мной, — в отчаянии воскликнул он. — О какой еде может идти речь ночью?

Однако никто не обратил внимания на его слова. Шагор тотчас же отправилась в соседнюю комнату, подмела то место, где собиралась потчевать своего супруга, протерла его мокрой рукой, затем постелила толстый коврик и поставила несколько серебряных тарелок с яствами, а рядом — душистую холодную воду в золотом стакане.

Как только она закончила эти приготовления, Ниши привела Броджешора.

Тот взглянул — и обмер.

— Пощади меня, — умоляюще сказал он Ниши, сложив просительно руки. — Я все претерпел от вас — и разбой и плен, но такого насилия ночью мне не перенести. Помилосердствуй!

Однако женщины были непреклонны. Пришлось Броджешору хоть немного, но отведать угощения.

— Брахман, поев, должен подумать о богах, — напомнила Шагор, — сделать им подношение.

— Рани сама о них позаботится, — сказала Ниши и пригласила Броджешора в соседнюю комнату.

— Теперь, брат, ты увидишь нашу рани, — пообещала она.

8

Она провела его в опочивальню рани, убранную так же роскошно, как и комната для приемов. Особенно поражала воображение кровать с пологом, расшитым золотом и отороченным жемчужной бахромой. Броджешор огляделся. Ему не терпелось поскорее увидеть хозяйку этих несметных богатств. Но в комнате никого не было, кроме просто одетой молодой женщины, сидевшей прямо на голом полу. Гхомта прикрывала нижнюю часть ее лица. Весь ее облик разительно отличался от блистательного вида Шагор и особенно Ниши, так и сверкавшей драгоценностями. Вначале Деви, готовясь к свиданию с Броджешором, поддалась настойчивым уговорам Ниши и, как уже знает читатель, облачилась в великолепный наряд. Однако вскоре она спохватилась и переоделась.

«Стыдись! — сказала она себе. — Ты что же, хочешь прельстить его своими богатствами?» Деви сняла с себя все украшения, оставив лишь один простенький браслет.

Приведя Броджешора, Ниши вышла, а Деви поднялась и, скромно опустив глаза, совершила ему пронам.

«Неужели она и есть та самая рани, предводительница разбойников?» — растерянно подумал Броджешор. Внешность разбойницы поразила его — она выглядела как настоящая богиня. Но что-то в ней тревожно напоминало ему другую, дорогую его сердцу женщину, правда, более юную и нежную, которую он видел много лет тому назад. Да, Броджешор, в те годы эта богиня была почти девочкой, а ты еще совсем молодым человеком…

«Ах, — подумал Броджешор, — если бы это оказалась она!»

Но он прекрасно понимал, что перед ним стояла совершенно другая женщина, хотя и очень похожая на ту, которая давным-давно умерла. Бывает же такое необыкновенное сходство!

Сердце у него сжалось, а на глаза навернулись слезы. Хорошо, что они не пролились, а то как знать, чем могло кончиться их свидание. И Деви, и Броджешор были как два грозовых облака, готовых исторгнуть молнию.

Поклонившись Броджешору, Деви проговорила, не поднимая глаз:

— Не вините меня в том, что мои люди применили к вам силу и доставили сюда вопреки вашей воле. Теперь вы знаете, почему мы так поступили.

— Мне не за что сердиться на вас, — ответил Броджешор. — Вы оказали мне истинное благодеяние.

Голос с трудом повиновался ему.

— Я благодарна вам за то, что вы не пренебрегли моим угощением, — продолжала Деви. — Этим вы оказали мне честь. Позвольте и мне, в знак уважения к вам, поднести вам этот подарок. Ведь вы кулин, и я должна почтить вас подношением.

— Но вы уже облагодетельствовали меня, — сказал ей Броджешор. — Вернули мне жену. Разве можно сделать для человека больше?

Ах, Броджешор, Броджешор! Теперь ты признаешь, что жена — главное богатство мужчины. Но помнишь ли ты, как много лет тому назад некие отец и сын выгнали девушку по имени Профулла из своего дома? Как же совместить тот поступок с твоими теперешними словами?

Деви потянула к себе серебряный кувшин, который стоял возле кровати, и пододвинула его к Броджешору.

— Возьмите его.

— На вашем корабле столько всякого золота и серебра, что я мог бы, не стесняясь, принять ваш подарок, — проговорил Броджешор. — К тому же Шагор станет бранить меня, если я откажусь…

Деви поняла, что тревожило ее гостя, и поспешила его успокоить:

— Клянусь вам, эта вещь не добыта разбоем, мое богатство не имеет к нему никакого отношения. Когда-нибудь я расскажу вам обо всем. Так что можете не бояться греха.