Гореслав поверил сразу. Благо, слухами земля полнится, и странностей с недавних пор в Старгороде наблюдалось немало – что, кстати, и стало в итоге причиной появления мощей и такого количества попов.

Но вместо того чтобы обнять и утешить несчастную девушку, он встал на одно колено, без сомнений поцеловал ее ладошку и заявил:

– Дайте мне три дня, и я выясню, как справиться с вашей напастью.

После чего встал, дважды топнул железной ногой, закатал штанину, выпустил отверткой пар из шарнира, поклонился и вышел.

На следующий день он не явился. Еще через день попы разъехались, а нечисть вернулась. Обнаружив Ксюху живой, они очень обрадовались.

Гореслав не появлялся неделю, а потом пришел как обычно – с несколькими подувядшими цветами: девушка вдруг заподозрила, что он по бедности берет их с могилок, – и заявил:

– Все готово. Был бы счастлив приветствовать вас у себя дома!

И в этот момент Ксюха вдруг испугалась. Она уже так привыкла к Алевтине, Лихо, Моисею и Мэри, что не смогла мгновенно ответить согласием.

К тому же в случае неудачи ее могла ждать тележка с колесиками, на которую бы водрузили ее слепое, немое, безрукое и безногое тело – а это участь страшнее смерти.

И она мотнула головой – мол, нет.

И поручик в отставке ушел несолоно хлебавши.

А она всю ночь проревела в подушку.

На другой день Луков не пришел. И потом. И потом. Ксюха осознала, что теряет свой шанс на обычную жизнь. Шанс на обычную смерть. Да вообще, все возможные шансы она теряет! Решительно оделась, вышла и пошла к давешнему кабаку.

Найти, где поручик в отставке – человек достаточно видный – снимает комнату, не составило труда. Однако там ей дали гарбуза: выяснилось, что третьего дня молодого человека арестовали за кражу книги из городской библиотеки.

Второго дня провели суд, на котором приговорили к семи годам каторги, а завтра утром отправят на этап, обрив левую половину черепа, как всем уголовникам.

– Он мне никогда не нравился, – заявил Лихо, выращивая бородавки на лице увлекшегося рассказом хозяина апартаментов. – Дикий какой-то, и нога из железа, тьфу!

– Зато красивый, – парировала Алевтина.

– Идите к черту! – воскликнула Ксюха и бросилась прочь. Остановленный на полуслове квартиросдатчик озадаченно принялся чесать свежие бородавки.

Она выскочила из дома и решительно направилась к тюрьме. Там потребовала пропустить ее к Лукову, получила закономерный отказ и некоторое количество оскорблений. Перешагнув через корчившегося в судорогах – «спасибо, Алевтиночка» – полицейского, Ксюха как нож сквозь масло прошла до камеры Гореслава. Пытавшиеся ее остановить падали от смеха, ран и смены рук и ног местами.

Отперла клетку ключами, снятыми с одного из тюремщиков, и вошла внутрь.

– Они здесь? – спросил отставной поручик.

– Да, – ответила девушка.

– Приступим.

Он поместил ее в центр своей камеры, достал миску с водой, в которой лежал крестик, и нарисовал этой жидкостью круг на полу.

– Эй! – заорал Лихо. – Вы чего?

Моисей тонко завыл. Мэри искоса злобно смотрела на стоящих в круге и недосягаемых для нее людей. Алевтина сдержанно улыбалась.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – начал Гореслав.

То, что он читал, не было молитвой в прямом смысле этого слова. Он смешивал строки из Библии и какие-то наговоры, считал то по порядку, то обратно, то вразнобой. Прыскал святой водой по кругу, потом на себя и на Ксюху.

И в какой-то момент у нее вдруг в голове что-то перещелкнуло. Она поняла, насколько недостойно себя вела, как плохо думала о Господе и слугах Его. О том, что долгое время находилась в руках настоящих врагов человека.

Она взглянула на нечисть – а та истаивала прямо на ее глазах. Сминался, словно проваливаясь в самого себя, Моисей в зеленых с золотом одеждах. Сдувалась старая Мэри, злобно ругаясь по-аглицки, как последний матрос. Высыхала, как гороховый стручок над огнем, Алевтина с тоскливой улыбкой на устах.

Последним исчезал Лихо. Он рычал и царапал круг – будто тот был огорожен крепкой стеной. Его выталкивал вовне окружающий мир, а он не сдавался. Но в итоге все равно исчез.

– Бежим! – воскликнула Ксюха.

– Я украл книгу, я должен быть наказан, – заявил поручик в отставке.

– Горе ты мое… Луковое… – рассмеялась сквозь слезы девушка. – Если ты сейчас же не сбежишь со мной, я никогда не выйду за тебя замуж!

Как ни странно, это подействовало. По пути пришлось пристукнуть особо рьяного охранника – к счастью, из плеч у него росли ноги, а руки – из совсем другого места, и справиться с ним Гореславу удалось без труда.

В тот же вечер они покинули Старгород.

Через три месяца в маленькой деревенской церкви худющий, как жердь, поп вначале покрестил молодую девушку, а потом обвенчал рабов божьих Ксению и Гореслава. Еще через восемь месяцев у них родился первый сын. Всего за долгую и непростую жизнь у них выжило шестеро детей.

У них был большой дом, двор с коровами и козами, две паровые телеги.

А когда в семьдесят восемь лет Ксюха – а на тот момент Ксения Святозаровна – умерла, ее провожали всей деревней, и люди искренне плакали над ее гробом.

А с другой стороны ее встретил черт.

– Ад? Все же ад? – спросила она устало. Ей все еще хотелось проверить, все ли деньги старший внук привез с ярмарки.

– Да нет! Нормально у тебя все, пойдешь в чистилище на сотню лет, потом апелляцию и в рай, это уже обкатано, – заявил черт, и в его голосе Ксюхе почудилось что-то знакомое.

– Лихо? – спросила она неуверенно.

– Ага, тебя ждал! – Он расхохотался, а в левой глазнице весело закрутился костяной шар. – Меня в черти забрили, Мэри пошла в ангелы смерти, Моисей стал купидоном, а Алевтина в чистилище души инструктирует… В общем, все к лучшему. Если накосячишь в чистилище и попадешь к нам – я тебе лучший котел организую!

Сотня лет – это пустяки. А потом она встретится с мужем и они разделят вечность на двоих.

И может быть, иногда к ним будут заходить те, кто некогда были лепреконом, баньши, кикиморой и лешим, – ведь как ни крути, а без них Горе и Ксюха никогда бы не встретились.

За реку ходить страшно.

Гирька с Топшей хвастали, что сами ходили, одни, но им и соврать-то – что в воду плюнуть.

Сразу за мостками на берег взбирается узкая тропинка, виляет по пологому склону, а потом ныряет в заросли орешника. Видно издали, как выломаны ветви на кустах, где тропа идёт, это так Чиль себе дорогу расчистил, он же высокий, Чиль, любой в Домах на него снизу вверх смотрит.

Полоса орешника густая, да не широкая. За ней тянется тропа уже всё прямо да прямо. Там посреди лысого поля остров сосновый, туда она и ведёт. А и куда ж еще идти, если именно там оно, Капище.

Страшное.

А Чиль ходит, не боится. Каждый день.

Он бы, наверное, и совсем не возвращался в Дома, но нельзя на Капище ночевать. Вот и приходится ему возвращаться к тётке, с которой они вдвоем живут.

Уходит с утра Чиль, и все в Домах знают: Чиль обязательно развёл в Капище огонь.

Боги любят тёплое.

С утра небо хмурилось и висела в воздухе нудная серая мгла.

Чиль ловко пробежал по мосткам, поднялся на косогор. Нужно успеть развести огонь, пока не случилось дождя. Навес над кострищем худой, щелястый, вода намочит дрова, а может и огонь залить, и тогда не удастся нагреть камни…

Зря переживал, – погода потихоньку разгулялась, и когда огонь вовсю полыхал, небо уже заголубело. Чиль, умело орудуя веслецом, стал подкатывать нагревшиеся камни к капеям. Вся земля между кострищем и фигурами богов утрамбована этими камнями, а основания капей во много слоев измазаны сажей. Ею мажут себе лицо люди, приходя в сосновый остров говорить с богами.

Остынет камень – катит его Чиль обратно к костру, снова нагревать. И так целый день. Каждый день.