Но он забеспокоился еще сильнее, когда Дикки, снова выйдя на середину комнаты и сделав знак, чтобы ему освободили побольше места, начал говорить. Это не был тот нежный, поставленный, приятный голос, тот самый, который даже хулителей Дикки вынуждал признать, что у него очень приятный тембр. Голос этот звучал более хрипло и резко, но и более уверенно. Дикки с трудом вырывал из себя неожиданные слова. Но сегодня он был уверен, что его слова будут поняты. Дикки был уверен. В этом разница.
— Я знаю, что не все из вас фанаты, — совсем тихо начал он. — Сюда вы пришли ради меня, но не только ради меня. Вы пришли ради шоу, и я вам его устрою. Но, помимо шоу, я дам вам и нечто другое. Ведь я тоже — другой. Ведь вы сами ищете другого. Даже мои фанаты благодаря мне ищут другого.
— Да! Да-а-а! — прокричала кучка прижавшихся друг к другу девушек.
«Эти слова подсказал ему я. Старый как мир прием — навязчиво повторять одни и те же темы, выбирать неопределенные выражения, в которых каждый может найти то, что его волнует…»
Отец Поль видел, что Роза просветленно улыбается, Жижи прикладывает к сердцу руку, Фитц с откровенным восхищением пожирает Дикки глазами, а Франсуа наблюдает эту сцену с тем выражением надменного — а-ля граф Монте-Кристо — превосходства, которое он принимает, когда хочет пустить кому-нибудь пыль в глаза, что беззлобно подметил Никола.
Дикки поднял бокал.
— Мы все ищем, правда, по-разному, но ищем одно и то же. Разве нет? Разве нет? Мы все должны стать братьями!
— Да… Да…
Изящным жестом Дикки взял из рук Розы, которая стояла рядом, бокал и символически отпил глоток. Робко улыбнувшись, Роза, взглянув на отца Поля, тоже пригубила вина. Поскольку все присутствующие сочли, что Отец с этим согласен, то началось шумное братание, питье на брудершафт, тосты за Дикки, отца Поля, за всеобщую любовь.
«Что ж! Может, это и к лучшему», — подумал отец Поль. Он чувствовал, как на него все более и более наваливается усталость. Дикки на вершине славы, куда его вознесли любовь, успех и даже некое откровение…
— Дай мне наконец попробовать, что они там пьют, — обратился он к Фитцу. — Что это за штука? «Уайт Лэди»!
Фитц ничего не ответил.
— Ах вот оно что!
Фитц замер в полной растерянности, на его лице было написано, что он виноват во всем. Отец Поль поискал глазами Франсуа, заметил, как тот побледнел, и мгновенно все понял. Этот идиот, чье самолюбие оскорбили, задумал погубить Дикки, или фанатов, или всех скопом, устроить скандал: он что-то подсыпал в напитки. Но что? И где он раскопал это зелье? А что, если нагрянет полиция с обыском? А что, если сюда затесался какой-нибудь враждебно настроенный журналист? Ведь отец Поль не знает в лицо всех фанатов, подобно тому, как Алекс не знает всех его учеников.
Они оба могут остаться в дураках. И слишком поздно — сеанс уже не приостановишь. Он вспомнил фразу Алекса, которая вызвала у него улыбку: «Не трогайте Дикки, мсье Жаннекен. Дикки — взрывчатка». И частично Дикки внес разлад в среду «Детей счастья». Дикки даже сумел затмить его: отец Поль больше не был здесь хозяином; Дикки разделался с Роже… Погибла Колетта. Покончил с собой Дейв. Собак отравили. Франсуа его предал. Все пришло в смятение. Отец Поль смотрел на Дикки и думал: «Я совершил ошибку. Да, ошибку. Принял форму за содержащие. Масштаб ценностей. Я допустил ошибку, от которой предостерегал многие годы. Я недооценил этого молодого человека потому, что он не находил слов выразить свои мысли». И хотя отец Поль прекрасно знал, что за ошибки расплачиваются и что его ставка в этой игре оказалась под серьезной угрозой, он нашел в себе силы шутливо отнестись к своему парадоксальному положению. Дикки продолжал речь.
— Я не хочу вам лгать и говорить, что шоу больше не будет. Будут новые шоу, сцену я не брошу, у меня нет другого способа выразить себя, а у вас услышать мою весть. Но все теперь будет совсем по-другому. Я сам уже другой, я от многого избавился, и мне хотелось бы, чтобы вы тоже избавились от этого вместе со мной.
— Да-а-а!!!
Этот вопль заполнил весь замок. Причем исходил он не только от фанатов. Кричала Роза, кричала Жаннетта, кричал Робер и остальные «дети»… Франсуа проскользнул к Фитцу и шепнул:
— Что будем делать? Они все перемешали, скоты!
Фитц ответить не успел. Позади них выросла огромная фигура отца Поля.
— Фитц, убери напитки, все без исключения. Принесешь из погреба другие. Как можно скорее, понял.
Фитц, не сказав ни слова, убежал. У мертвенно-бледного Франсуа был какой-то вызывающий вид. Отец Поль намеревался что-то ему оказать, когда Жаннетта — она жила среди «Детей счастья» с основания секты, — сидевшая на корточках возле синтезатора, вдруг вскочила и заорала:
— Пой, Дикки! Пой о радости! Пой о счастье!
И остальные ученики отца Поля вместе с фанатами во всю глотку подхватили:
— Пой о радости! О радости! О счастье!
Бесполезно было пытаться этому помешать. Если бы Дикки воскликнул: «Пойдемте в Каор и подожжем собор!», то — это было очевидно — по крайней мере половина присутствующих последовала бы за ним. Снова установилась тишина, и Дикки опять заговорил. Отец Поль пытался пробиться к Алексу, который сидел на подушках в дальнем конце библиотеки и явно чувствовал себя прекрасно. Он, обнимая юную фанатку, жестом показал, что хочет выпить… Алекс отдыхал. Для него в этот вечер организатором спектакля был отец Поль, а если Поль хотел тайком облапошить Дикки в пользу своей группы, то Алексу по-королевски было наплевать на это. В понедельник они сложат багаж, вернутся к серьезной жизни и хладнокровно обсудят контракты и проекты. Во всяком случае, малыши отца Поля умеют разойтись. Пополнение хорошее. Если б у них голоса было побольше, чем восторга… «Странный вкус у вашего коктейля», — заметил он, допивая свой бокал. Фитц снова наполнил его, взглядом успокоив отца Поля.
Дикки снова стал говорить. Мгновенно все смолкло. Алекса это удивило, хотя голова его уже слегка затуманилась.
— Да, шоу будут продолжаться. Я не могу начать произносить речи, писать книги. Этого я не сумею, не смогу, а вы — не захотите. Быть может, мои шоу пошлы, просты, и есть много людей, которые их презирают. Но мы ведь с вами знаем, что за ними стоит. Нам не нужна сложность, нам не нужна культура! Нам забили головы культурой, нам внушили, что значение имеют только слова, что ценны одни они. И нам хотели бы внушить, будто важна упаковка, а не то, что внутри ее! Нам не нужна упаковка! Это же бумага, газетная бумага! Нам подавай то, что внутри, в пакете, а не оберточную бумагу в цветочек, не бантик из ленточек, который нужно развязать, да, нам не нужно никаких упаковок! Нам нужны слова подлинные, простые, слова пошлые, если хотите…
Голос звучал все громче, достигая поразительной резкости, и в нем даже звучала легкая сбивчивая красноречивость, которая поразила отца Поля словно молния. «Нам не нужна культура, да он с ума сошел!», и тем не менее отец Поль признавал во всем этом чудовищные плоды собственной доктрины, тех немногих уроков, какие он сумел преподать Дикки. Дикки был подобен семени, упавшему на почву тропиков, которое проросло и распустилось за одну ночь, взорвавшись какими-то ядовито-яркими цветами…
Алекс наполовину приподнялся на своих подушках. «Черт подери…» Все зашло слишком далеко, он ничего не соображал, ни отец Поль, ни его улыбающиеся «дети» не подготовили его к этой речи, казавшейся ему бессмысленной. «Он пьян, наркотиков набрался или что?» Боб и Жанно, не шелохнувшись, сидели за своими синтезаторами. Отец Поль словно приклеенный не трогался с места. Франсуа терялся в догадках: он ведь не давал Дикки питья с наркотиками. Фитц, подобно фанатам, трепетал от восторга; девушка в первом ряду, закатив глаза, ритмично раскачивалась взад-вперед.
— …Мне стыдно, что я не знаю иных слов, стыдно зарабатывать так много денег, стыдно приносить удовольствие, стыдно, что мне аплодируют, что меня любят, я искал причины этого и не нашел! Не ищите никаких причин! Я выходил на сцену в шапито на тысячи мест, и я стыдился себя и других, они вынуждали меня стыдиться. А кто они такие? Это люди, у которых есть деньги, власть, культура, это люди, которые при их помощи ничего не могут поделать, а мы с вами сотворим из всего этого радость! РАДОСТЬ!
