— Я дам им понять, что пройти со мной полпути — мало. Что им придется изменить всю свою жизнь, всю шкалу ценностей.

У Дикки была хорошая память. Память человека, которому зачастую давали всего десять минут на то, чтобы выучить текст песни, спеть ее без репетиций, чтобы сделать какое-нибудь заявление, дать экспромтом интервью.

— Кстати, клуб фанатов не должен оставаться просто клубом поклонников. Он тоже должен стать группой. Группой друзей, которые хотят жить иной жизнью. Знаешь, ведь это мне пришла идея песни «Мечтал о мире я таком»! Но я никогда не верил, что смогу ее осуществить. А теперь верю.

Дикки не казался по-особенному восторженным. Говорил он тихо. Однако в его голосе сквозила какая-то сила. Каждое произнесенное Дикки слово пускало ростки, каждое семя приносило свои плоды. В начале его бесед с Дикки отца Поля удивляло отсутствие у того критичности, бунтарства, иронии; может, это должно было бы его насторожить?! Избитые слова, почерпнутые из Евангелия или «Ридерс Дайджест», уличная или базарная духовность, истины, которыми торговали испокон веков, детские обманы вечных магов, — все у Дикки срабатывало, Дикки играл как бы роль проявителя. Выявлялись пороки, которые за месяцы тонких уловок он не сумел обнаружить. Одни души, которые, как полагал отец Поль, он закалил, ломались. Другие, без сомнения, пробуждались. Но какой же гигантский труд потребуется, чтобы снова, нитка за ниткой, соткать расползшуюся ткань! Отец Поль спрашивал себя, неужели он действительно ошибся в расчетах.

Около шести вечера Алекс снова увидел в вестибюле отеля пестрое сборище фанатов, которые добились или надеялись добиться разрешения попасть в замок и присутствовать на вечере. Те, кто уезжал, толком не знали, что же состоится. Пресс-конференция? Гала-концерт? Алексу пришлось убедиться, что кое-кто из них абсолютно не знал о пребывании Дикки в группе. По причине секретности они полагали, будто Дикки лечится от наркомании или же завел интрижку с какой-нибудь незнакомкой, интрижку эту умело разрекламируют в начале нового сезона, к выходу пластинки.

— У него действительно депрессия? — спросил кто-то.

Другие не верили в гибель Дейва. Жанина сообщала страшные подробности, но ей не доверяли. Самые неосведомленные проявляли чудовищно ненасытное любопытство.

— Насколько он похудел?

— Кто, Дейв или Колетта, является ему в снах?

Все называли Колеттой ту незнакомку, которую никогда в глаза не видели и не знали о ней ничего, кроме сфабрикованных «Флэш-78» и «Фотостар» побасенок. Она вошла в легенду. Она порадовалась бы, эта высокая блондинка с манерами манекенщицы и зарплатой работницы на фабрике по обработке сардин в Лорьене… «Бедняжка!» — думал Алекс. Он тоже примирился с ней. Наконец-то существование Колетты было признано всеми.

Едва они собрались уходить, затрезвонил телефон!

Из Эндра звонил Теренс Флэнниган. Он не мог сработаться с Николь и Лореттой, несмотря на цыплят в сметане, которыми они его кормили.

— Они стряпают какую-то преснятину. Ни соли, ни перца, вкус боятся испортить! Это никого не удивит!

— Ты говоришь о жратве или текстах?

— Идиот!

— Ладно, если ты говоришь о текстах, то мне нужны именно такие. Ты придаешь чуть более модерновую, слегка мистико-сентиментальную окраску, а те сдабривают их своим привычным соусом. И делаешь английский вариант. Ты переводчик! «Палас» звучит космополитично. Я хочу, чтобы новые песни Дикки были космополитичны. Среди них не должно быть ни одной случайной! Все обязаны иметь успех! И свою клиентуру! Понял? И никаких заигрываний с элитой, никаких пошлостей с ударными, никаких подражаний Альбенису, как было в твоей последней песне… Жалкие старушки, говоришь? Эти старые перечницы, голубь мой, состряпали больше шлягеров, чем ты сможешь сделать за всю жизнь… Так вот, не ерепенься… Как ты сказал, говяжье филе «Россини»… вот именно… Иди обедай, иди… Завтра я тебе перезвоню. Конечно, я тебе доверяю, о чем разговор!

За десять лет Теренс не сделал ни одного шлягера, и он смеет критиковать авторов «Аннелизе»! Чего на свете не бывает!

Алекс угостил находящихся в «Атриуме» фанатов аперитивом — необходимо было подготовить их, незаметно отобрать тех, кто поедет в замок. Всегда же просачиваются какие-нибудь ловчилы. Маленький автобус отвезет избранников в Сен-Нон. Десятки неизвестно откуда взявшихся девиц заламывали руки и как сумасшедшие лезли вперед, стремясь пробраться в автобус. Кое-кто из них взобрался на капот.

«Мы хотим его видеть! Хотим видеть Дикки! Нам не нужен концерт, мы хотим взглянуть на него! Сжальтесь над нами!» — вопили они, пока молодые и не совсем молодые парни, затянутые в черную кожу, сидя на мотоциклах или же набившись по шесть, семь, восемь человек в старые машины, ждали отъезда автобуса, чтобы ехать следом. Алекс был вынужден позвонить комиссару Линаресу и, сообщив ему об этом, попросить нескольких мотаров, чтобы разогнать эту банду. Комиссар отвечал ему очень сдержанно. Должно быть, у него в кабинете находились посторонние. И потом, у всех свои заботы.

Длинная, такая пустая библиотека на время сеансов превращалась в своего рода восточный гарем. Ее убранство составляли горы подушек, сложенных у стен, медные лампы, которые подвешивались на маленьких, вделанных в деревянную обшивку крючках, курильницы для благовоний, узкие низкие столики, заставленные пирожными, какими-то сытными и тяжелыми яствами, разными спиртными напитками, всем тем, что никак не соответствовало привычному в группе аскетизму. Теория отца Поля сводилась к тому, что воздержание, подобно любой другой привычке, необходимо иногда ломать, и те, кто не признавал сеансов, как правило, быстро изгонялись.

Однако сегодня «детям» запретили спиртное. После предупреждения Линареса отец Поль очень старался, чтобы никто не посмел утверждать, будто собрание превратилось в оргию. Об этом он сказал Франсуа.

Никогда раньше в эту большую комнату не набивалось столько людей. Фанаты приходили группами или поодиночке, и к семи часам вечера казалось, будто все «дети счастья» собрались здесь или расположились поблизости. Библиотека и два обветшалых салона, некогда составлявших гордость замка Сен-Нон (потолки в них расписал Караваджо), образовывали анфиладу; Франсуа велел снять с петель двери и разложить в этих трех комнатах все, какие только нашлись, подушки и маленькие матрасы; но и этого вряд ли хватит. Через полчаса, подсчитал Алекс, сюда набьется человек сто двадцать — сто пятьдесят. И это несмотря на его строгий отбор. Атмосфера была тревожной. Кое-кто из фанатов неуклюже пытался общаться друг с другом. Другие держались плотными группами, словно показывая, что они и здесь сумеют за себя постоять, не позволят себя ничем «заразить». Отдельные простые души явно радовались, одни тому, что они увидят, как Дикки будет петь, другие тому, что вдоволь выпьют и полакомятся вкусненьким. Франсуа и Фитц принялись разносить напитки.

Полина заметила, что подносы, предназначенные фанатам и подаваемые «детям счастья», сильно различаются. Франсуа обносил фанатов, Фитц — «детей».

— Самое вкусное они оставили себе, — шепнула она Анне-Мари, которая этому ничуть не удивилась.

Дикки вошел в библиотеку, словно на сцену. Он не испытывал ни малейшего страха. Одним ударом Поль вылечил его скрытую рану, избавив от чувства неполноценности. Дикки больше не считал пороком свое невежество и свою наивность: он носил их как корону. Его молодое лицо уже не выглядело безжизненным, оно сияло.

Появление Дикки было встречено истошными воплями. Какая-то нервозность, близкая к истерии, сразу охватила фанатов. Отца Поля это удивило. Он подал знак Франсуа, чтобы тот перестал разносить напитки. Сомнений быть не могло, аперитив, которым угостил всех Алекс, оказался слишком обильным. На мгновенье отцу Полю даже почудилось, что его запрет нарушили и роздали гостям сигареты с марихуаной. Но в воздухе слегка, еле уловимо чувствовался обычный табачный дым, так как фанаты знали, что в прокуренной атмосфере Дикки быстро начинал задыхаться. И все-таки сеанс начался несколько рановато. Дикки пожал руки музыкантам, Бобу и Жанно, поблагодарил их, выпил бокал шампанского, поцеловал Жанину Жак, Алекса… за этими привычными жестами все следили внимательно, с едва заметным волнением, что встревожило отца Поля.