— Возможно, я смогу простить, если получу какое-то разумное объяснение того, почему она так отвратительно со мной обращалась, — сказала в раздумьях Адель. — И я, безусловно, не хочу провести всю жизнь в горькой обиде на нее, как бабушка.
Майкл облокотился на кровать и посмотрел на Адель. Он знал, что она сама не представляет, насколько красива, как внешне, так и внутренне. Ее кожа была как персик, светлая, как у ребенка, глаза необычного зелено-коричневого цвета, с густыми, длинными темными ресницами. Но больше, чем ее внешность, его трогало ее умение сострадать. Она принимала близко к сердцу каждого из пациентов в своей палате, слушала их рассказы и пыталась помочь, как могла. Он знал, что и не в свое дежурство она часто навещала пациентов, к которым никто не приходил, и приносила им фрукты, сладости и журналы. На ее плече плакались и все медсестры в общежитии — все шли к ней со своими проблемами.
— Я люблю тебя, Адель, — сказал он внезапно охрипшим от волнения голосом. — Я всегда буду тебя любить.
И тогда он поцеловал ее, и когда она обвила его руками, весь мир за пределами их комнаты перестал существовать.
Адель ожидала, что будет чувствовать себя неловко, и страшилась того момента, когда придется снять с себя одежду. Но каким-то образом она, полностью одетая, вдруг оказалась голая под простынями, не осознавая ничего, кроме жара их поцелуев и восторга от его рук, ласкающих ее тело. Было чудесно чувствовать, как к ее груди прижался его голый торс, которым она так часто восхищалась на пляже. Она ахнула от изумления, когда его пальцы осторожно тронули ее изнутри.
Она чувствовала, как он нервничает, боясь испугать ее или причинить ей боль, и само собой получилось, что она пробормотала подбадривающие слова и нарочно прижалась к нему крепче, чтобы сильнее возбудить его. Она знала, что настоящим испытанием для нее будет прикосновение к его пенису, потому что если что-то и может пробудить ужас прошлого, то именно это прикосновение. Но это произошло так же незаметно, как с нее слетела одежда, и стон его от удовольствия рассеял ее последние беспокойства.
Некоторые более искушенные медсестры в общежитии и даже пациентки иногда обсуждали занятия любовью и чаще всего жаловались, что мужчины слишком быстро набрасывались на них. Но Майкл даже не предпринял этой попытки, явно сконцентрировавшись на том, чтобы доставить ей удовольствие.
Они выключили свет, и только камин отбрасывал на потолок золотой отсвет. Его кожа была как шелк под ее пальцами, и она чувствовала все те места, которые ждали прикосновения. Она ощущала его дыхание на своем лице, слышала нежные слова и чувствовала его любовь. Она наслаждалась запахом его тела — теплым, мускусным ароматом пота, мыла и сигарет, которые он курил раньше, и это было так прекрасно, что ей захотелось облизывать и покусывать его.
Именно она направила его внутрь себя. Она чувствовала, что вся горит, и она хотела его. Когда он надевал презерватив, она отвела глаза, потому что его пенис вдруг показался ей таким большим и твердым, и она приготовилась к боли.
Но боли не было. В какой-то момент она почувствовала, что он зашел слишком глубоко, но это быстро прошло, и все затмил восторг от того, что он наконец овладел ею.
— Тебе хорошо так? — прошептал он, утыкаясь губами в ее шею.
— Это чудесно, — пробормотала она, и это было правдой. — Я люблю тебя, Майкл.
— О, моя дорогая, — шептал он, и его дыхание все учащалось. — Это так хорошо, так прекрасно. Я так сильно люблю тебя.
Когда он вдруг выдохнул ее имя и перестал двигаться, Адель на мгновение почувствовала себя так, будто ее подвесили над пропастью. Но обняв его жаркое, дрожащее тело и увидев, что он плачет у нее на плече, она поняла, что случилось.
— Некоторые парни в лагере говорят, что летать лучше, чем секс, — прошептал он. — Но летая, я никогда не получал такого удовольствия.
Адель мягко рассмеялась.
— Тебе тоже было хорошо? — спросил он взволнованно, поднимая голову, чтобы посмотреть на нее.
Она смогла лишь кивнуть, ее настолько переполняли эмоция, что она не находила слов.
Позже они поднялись, оделись и вышли поискать чего-нибудь поесть и попить. Было уже девять вечера, слишком поздно, чтобы пойти в кино или на спектакль, как они планировали. Майкл повел ее в ресторан рядом с гостиницей, о котором ему рассказал один из друзей, и они с жадностью проглотили огромный кусок мяса гриль с овощами, запив это бутылкой красного вина.
— Мне хотелось бы, чтобы мы немедленно поженились, — сказал он вдруг. — Я отдал бы все что угодно за возможность возвращаться к тебе домой по вечерам.
Адель положила свою руку поверх его.
— Ты отлично знаешь, что это невозможно. Меня выгонят с работы, потому что медсестрам нельзя выходить замуж. И в ВВС не любят, когда их молодые пилоты женятся.
— Да, но это не мешает мне мечтать, — сказал он с легкой грустью. — Я даже не могу сказать, когда мы снова проведем вместе выходные.
Адель знала из рассказов Майкла, что никто из молодых пилотов в Биггинг-Хилле серьезно не воспринимал мысль о войне. Летать было их страстью, и между тренировочными полетами они играли в футбол, регби и крикет или набивались в машины и с криками ехали в ближайший паб, где, вероятно, переворачивали все вверх дном. Они разыгрывали друг друга, у них были странные правила инициации для новых рекрутов, и причина, по которой не одобрялись браки, была в том, что нужно было поощрять более крепкую связь между членами эскадрона.
Но хотя жизнь в Биггинг-Хилле большей частью была похожа на непрекращающееся веселье, мало кто читал газеты и разговоры о политике были строжайше запрещены, она знала, что Майкл очень хорошо отдает себе отчет в шаткой ситуации Англии с Германией.
Обычные гражданские люди могли верить, что Невилл Чемберлен обеспечивает «мир современникам», на Майкл наблюдал масштабное перевооружение правительства, видел кампании по вербовке и доставку в Биггинг-Хилл новых «ураганов» и «спитфайров». Он мог беспрестанно восхищаться, что эти машины разгоняются более чем на 300 миль в час, и притворно поддерживать общее мнение, что задачами пилота в военное время являются разведка и сбрасывание бомб, но он знал больше.
Их тренировали в воздушных боях, им нужно было учиться стрелять и прыгать с парашютом. Адель знала не хуже его, что авиация будет во всех горячих точках и что воевать будут не в окопах, а в воздухе.
Всем молодым пилотам надоели разговоры о возможной опасности, но Адель ощущала, что их с Майклом занятия любовью вдруг заставили Майкла понять, что их может разлучить не отсутствие родительского одобрения, а смерть.
У нее по спине пробежал холодок. Недавно вся больница переполошилась из-за дополнительной практики обработки ран и ожогов для всех студенток-медсестер. Она знала, что в большом количестве заготавливаются лекарства, перевязочный материал и другие припасы. Но пока что все это казалось похожим на учебную тревогу, необходимую на крайний, но маловероятный случай. И вдруг она почувствовала, что все были глупо беспечны.
— Тогда нам просто нужно будет максимально использовать то время, когда нам удастся быть вместе, — сказала она, заставив это прозвучать весело и спокойно. — У нас впереди вся ночь и весь завтрашний день. Давай думать об этом.
Роуз вышла на станции метро Темпль и минуту стояла, изучая карту. Была первая неделя февраля, и выпавший вчера снег еще лежал толстым белым слоем на крышах домов и деревьев. На улицах и мостовых он превратился в предательский черный лед, и было морозно.
Роуз оделась для красоты, не для тепла, и уже пожалела об этом, потому что ее ноги в туфлях на высоких каблуках превратились в две сосульки, и она рисковала поскользнуться на льду. Джонни купил ей голубое пальто с серым лисьим воротником еще осенью, и тогда оно казалось очень теплым. Но на самом деле оно годилось только для мягкой погоды, потому что сильно продувалось ветром. Если бы она не прикрепила свою маленькую шляпку к волосам парой шляпных булавок, шляпка бы просто слетела от сквозняка в метро.
