— Все это у нас есть.
Вертолет улетел. Прошло три дни. В отряде ничего не изменилось. Все жаловались, все охали, все отлеживались. Приняли решение выходить на базу. Сообщили об этом в экспедицию, получили оттуда согласие, и отряд вернулся на базу. Возвращались хмурые, недовольные, больные, чувствовавшие себя в чем-то виноватыми.
На следующее утро все выздоровели. Словно возвращение на базу всех вдруг вылечило. Появился у всех аппетит, прошли головокружения. Поправился и Василий Андреевич.
Из Нижнеангарска шли известия, что Лариса тоже чувствует себя нормально, но все еще находится под наблюдением врачей. Они не торопились с заключением. Только через неделю повели девушку к главному врачу. Пожилая женщина-бурятка, главный врач, сказала ей, что ее выписывают, что диагноз ставят ей довольно-таки неопределенный — синдром на почве зимней авитаминизации организма и нервного переутомления, что она должна следить некоторое время за собой.
Лариса вернулась в партию вместе с главным геологом экспедиции, прилетевшим выяснить, что это за непонятные истории происходят у Киселева.
Вечером все геологи собрались в палатке у Василия Андреевича.
— Я думаю, — начал Василий Андреевич, растягивая по привычке слова, — что все дело в местности. Подозрения на пищу отпадают — теми же консервами и вообще продуктами питаются и на базе, и в поисковом отряде. Мне кажется, что нужно проверить еще раз эту впадину.
— А какая тут геологическая ситуация? — спросил главный геолог.
— Да все, кажется, просто, Сокто Нимаевич. Граниты баргузинского интрузивного комплекса развиты очень широко. Ими и сложены борта впадины. Впадина сама небольшая — размером десять на пять километров.
— Мини-впадина, как говорит один геолог, — подтвердил Сокто Нимаевич.
— В зоне Байкала таких впадин множество. Как обычно, геофизика дает гравитационный минимум, то есть и на глубине ощущается недостаток горной массы. Отчасти это связано с тем, что впадина заполнена рыхлыми наносами. Если сравнить этот минимум с аналогичным гравитационным минимумом соседней Верхне-Ангарской впадины, то он здесь в десять раз меньше. В Верхне-Ангарской впадине по гравитационному минимуму рассчитана мощность рыхлых наносов, снесенных сюда некогда реками и ледниками, и она составляет, как всем известно, тысячу восемьсот, ну, от силы две тысячи метров. В нашей впадине, по аналогии, должно быть меньше осадков — порядка ста восьмидесяти — двухсот метров. В пользу этого говорят и небольшие размеры впадины…
— Здесь, Василий Андреевич, надо быть осторожным. Например, между Южным Байкалом и Тункинской впадиной есть миниатюрная Торская впадина. Маленькая по размерам, впадина тем не менее заполнена на тысячу пятьсот метров осадками.
— Ну, пусть, Сокто Нимаевич, у нас будет тоже тысячу пятьсот метров, но это еще ни о чем не говорит…
— А каково здесь магнитное поле?
— Тоже отрицательное, то есть горные породы, заполняющие впадину, очень слабо магнитны.
— Каков же по интенсивности магнитный минимум?
— Вот этого я не скажу. У меня в проекте отмечен он, но почему-то не оказалось, каков он по величине. Видимо, я не придал этому значения.
— Ну, и магнитный минимум ни о чем еще не говорит, — порывисто вклинился в разговор Владимир Чернокопытов. — Мы знаем минимумы, работали на них. Например, в той же Верхне-Ангарской впадине, да к на самом Байкале, минимум достигает двух тысяч гамм, но…
— Будем считать, — не давая договорить молодому геологу, сказал Сокто Нимаевич, — что значение магнитного минимума — первый вопрос, который нам нужно выяснить. Завтра сделаем запрос. Что еще можно добавить?
— Поразительно то, что в реках там нет рыбы, — сказал Чернокопытов, — вот здесь есть, а там нет…
— И еще одно нужно добавить, — заговорил Василий Андреевич, — у наших лошадей после похода туда стало вести в разные стороны глаза, выпучивать их из орбит…
— А не собираем ли мы тут лишнего? — рассмеялся главный геолог. — И какое решение все-таки примем?
После долгих и жарких обсуждений решено было снова выехать в район впадины, но остановиться не в самой впадине, а на ее южном гористом и не очень высоком борту. Выехать должны пятеро — Сокто Нимаевич, Василий Андреевич, Юрий Николаевич, Владимир и дядя Саша. Утром по рации сообщили в экспедицию о принятом решении, попросили, чтобы связались с начальником аэрогеофизической партии, узнали у него об отрицательной магнитной аномалии в верховьях Верхней Ангары, попросили его при первой возможности прилететь и проконсультировать на месте. Неспешно и основательно отряд собрался в дорогу.
Вечером у костра Сокто Нимаевич распределил четырех геологов по парам, выбрав в напарники себе Владимира Чернокопытова, Так что Василию Андреевичу пришлось идти с Юрием Николаевичем.
— Пойдем так, чтобы пересечь впадину, — говорил главный геолог, — нужно посмотреть, какими породами сложены ее борта. А дня для этого не хватит. Поэтому намечаем сразу двухдневный маршрут. Для ночевки сходиться не будем, каждая пара идет своим маршрутом и самостоятельно ночует. От намеченных маршрутов, Василий Андреевич, отклоняться не будем. Так, на всякий случай…
Утром геологи разошлись по своим маршрутам.
Сокто Нимаевич и Владимир быстро спустились с предгорий во впадину. Еще в предгорьях Володя в глыбовых осыпях подобрал какую-то непонятную горную породу, отличающуюся от окружающих гранитов не цветом — обе породы окрашены в розовый, коричнево-красный и даже мясо-красный цвета, — а составом минералов. Непонятную породу слагали крупные кристаллы полевого шпата, и все. Ни кварца, ни слюды, как в граните.
— Какая-то переходная порода к сиенитам, — решил Сокто Нимаевич, вертя образцы породы в руках так и сяк.
— Да. Граниты-то субщелочные, они дают переходы к сиенитам, но обычно это граносиениты, с кварцем, — подтвердил и в то же время несколько усомнился Володя. Образец породы он засунул себе в рюкзак.
В северных предгорьях, у лее после того, как геологи перебрели вброд Верхнюю Ангару, они снова встретили незнакомые породы. Теперь уже в скалах, в коренных обнажениях. Породы в скалах были сильно выветрены. Но такое часто встречается в Прибайкалье, как правило, там, где сохранились остатки древнего рельефа, бывшего здесь давным-давно, еще до того, как возник Байкал. Морозное выветривание, резкие смены отрицательных температур воздуха положительными в течение сотен тысяч лет расшатали минеральную массу, расчленили ее на глыбы, блоки. В этих глыбах и блоках бывает трудно подчас взять образец свежей породы — при ударе молотком минеральная масса распадается на мелкую дресву.
Расколов молотками в две руки несколько глыб, геологи все-таки взяли образец свежей породы. Посмотрев породу через лупу, Сокто Нимаевич воскликнул:
— Да это анортит! Вижу полисинтетические двойники. Двойниковых полос много. Но почему он такой красный? Ведь анортиты обычно темные…
— Не всегда, Сокто Нимаевич. Есть и белые анортиты. А не может это оказаться калишпатом?
— Нет, это плагиоклаз. Значит, и порода не сиенит, как мы с тобой думали, а анортозит.
— Анортозитов у нас в районе еще никто не отмечал!
— Мало ли что.
Обедали под самой вершиной, где в глубоких промоинах и расселинах еще лежал снежок. С высоты гор открывался прекрасный вид на всю впадину, ничем особым с первого взгляда не выделявшуюся в зеленом море тайги.
После обеда геологи повернули на боковой скалистый гребень. По нему они начали спускаться обратно во впадину. Но не стали заходить в самую низину впадины, а решили устроиться на ночлег в ближайших к ней предгорьях. Нашли небольшой ручеек. Здесь толстые пихты могли защитить их от ветра, в пихтаче лежала сырая и влажная подушка мягкого зеленого мха.
Хорошо спать в лесу у костра. Теплый воздух от огня идет к брезенту, растянутому на кольях, опускается вниз, завихряется и овевает тела спящих. Нет, наверное, геолога, которого бы с наступлением весны и лета не тянул бы запах дыма от таежного костра, мягкость мха и тонких веток кедрового стланника, подстеленных и для мягкости, и для согрева, зябкость раннего таежного утра, дымящийся чай на тагане.
