Хороший буржуазный писатель выбалтывает о своём обществе больше, чем сам способен понять. Нельзя сказать, что роман так уж хорош в литературном отношении (он перегружен во многих местах техническими деталями и научно-популярной мишурой), но явно выделяется на общем уровне.

Это, можно сказать, буржуазная «Туманность Андромеды»: земная экспедиция направляется к чему-то вроде Железной звезды, где притаился таинственный инопланетный звездолет. Члены экспедиции пытаются проникнуть внутрь, грубо вскрыв оболочку, и добывают парочку медузообразных ксеноформов (переводчик почему-то называет их «болтунами», в оригинале scrambler — шифратор в канале связи). Но эти герои твёрдо знают, что технологическое превосходство чужаков — «это угроза»:

«…Могут быть и другие, адские миры, где лучшие творения человечества рассыпались бы, где среда продолжает оставаться врагом, где единственными выжившими остались те, кто сопротивлялся ей ... И угроза, которую представляет подобная среда, не может быть примитивной... В конечном итоге единственный настоящий враг — это враг разумный.

А раз лучшие игрушки оказываются в руках у тех, кто никогда не забывает, что сама жизнь — это война против наделенного разумом противника, что это говорит о племени, чьи машины путешествуют между звезд?»

Параллельно основному действию автор рисует футуристическую картину капиталистического будущего на Земле, которое представляет собой развитые до предела современные тенденции. На фоне бездны технологического и энергетического могущества сохраняется власть корпораций, сфера занятости сокращается до редких профессионалов, которые превращают себя в киборгов, сращенных с собственными инструментами — для большей эффективности. Те же, чьи инструменты ментальны (в романе это только психологи, каких-либо гуманитариев не наблюдается), соответствующим образом калечат, изменяют собственную психику. Предел однобокого развития личности.

«Краеугольным камнем жизни Роберта Паглиньо стало «сделать всех». И он заставил этот камень поддерживать все остальное, превозмог недостаток естественного происхождения модификациями, хирургическими улучшениями и невероятной безжалостностью. В мире, где человечество беспрецедентными темпами становилось излишним, мы оба сохраняли статус, оставшийся в другой эпохе: профессиональных работников.»

Таков же и экипаж звездолета, но это лучшие профессионалы из лучших — с модифицированными телами или психикой (в одном случае даже с расщеплением личности), но вполне человечные и понятные — за некоторыми исключениями …

Основная же масса человечества, которой не находится занятия («само человечество из производителя все более и более становилось продуктом»), окончательно рвёт связь с грубой действительностью, переходя в виртуальный рай, как, например, мать главного героя.

«…Мы пришли, чтобы провести с матерью последний день. Джим еще раз взял жену за руку. С ней по-прежнему можно будет общаться — в ее мире и на ее условиях, — но к вечеру остов упакуют в хранилище, слишком эффективно утрамбованном, чтобы принимать посетителей из плоти и крови. Нас уверяли, что тело останется в целости: тренировка мышц электростимуляцией, регулярное питание и обогрев плоти. Оболочка всегда будет готова вернуться к работе, если рай вдруг пострадает в некоей непредставимой катастрофе. Все, объясняли нам, обратимо. И все же — так много стало восходящих, а никакие катакомбы не могут расширяться до бесконечности. Ходили слухи о расчленениях, об усечении несущественных частей с течением времени, согласно некоему алгоритму оптимальной упаковки. Быть может, к следующему году от Хелен останется лишь торс, а еще через год — только отрубленная голова. А может, ее тело срежут до самого мозга прежде, чем мы выйдем из здания, да так и оставят ожидать последнего технологического прорыва, который возвестит начало Великой Цифровой Перезаписи.»

Таково предельное развитие общества потребления и велфэра.

Коснувшись таким образом возможности виртуализации сознания, автор пытается разобраться в сути человеческого разума и личной индивидуальности. При этом, будучи субъективным идеалистом («За четыре тысячи лет мы не смогли доказать себе, что реальность существует вовне наблюдателя от первого лица») и в то же время учёным-естественником по профессии, он следует в русле позитивизма.

«Возможно, легче было бы перечислить тех, кто не брался «объяснить» сознание. Теории перекрывают весь спектр от диффузных электрических полей до квантового кукольного спектакля; сознание “помещали” в переднюю часть островка Рейля, в гипоталамус и в сотню динамических ядер между ними.»

Отрицается возможность объективного познания мира человеком.

«Мозг — это инструмент выживания, а не детектор лжи. Там, где самообман способствует приспособлению, мозг лжет. Перестает замечать… неважные вещи. Истина не имеет значения. Только приспособленность. В настоящем времени вы вовсе не воспринимаете мир таким, какой он есть. Вы воспринимаете модель, построенную на догадках. Реконструкции. Ложь…»

Делаются попытки свести социальное к биологическому, а биологическое — к физике.

Но сомнения оставались — в мозгах лауреатов, в смятении каждого озабоченного юнца на планете. Или я химия дрожащая? Или я магнит эфирный? Я — больше, чем мои глаза, мои уши, мой язык; я — маленький человечек за ними, я то, что выглядывает изнутри. Но кто, в свою очередь, смотрит его глазами? К чему сводится система? Кто я? Кто я? Кто я?»

Вообще-то поразительно, какого рода вопросы волнуют автора и как органично ему удалось встроить философскую проблематику в ткань приключенческого повествования. Мои недостаточно обширные литературные познания не позволяют судить уверенно (буду исходить из того, что наиболее достойные произведения так или иначе пробиваются наверх, обретают известность), но как некоторое подобие вспоминается только Лем. Впрочем, трудно представить, чтобы он в своих текстах прямо, незавуалированно и буквально ставил такие вопросы как: «Есть ли истина?», «Что есть моя личность и сознание?», «Откуда вообще взялись орудия?».

Разумеется, невозможно представить себе постановку подобных вопросов и у советских фантастов. По известным причинам они были освобождены от необходимости искать решения базовых философских проблем. Причины эти вовсе не какого-нибудь цензурного свойства, а общего — мировоззренческого. Читателям, возможно, известно высказывание, что тот, кто не решил для себя общих вопросов, обречён постоянно спотыкаться о них при решении частных. Как раз общие вопросы и были решены в советском обществе на уровне научной (а не религиозной, как в западном обществе) мировоззренческой основы. Впрочем, последующий отход например Стругацких от своих прежних позиций показывает, что эти решения если и были вначале ими восприняты в рамках лояльности общественному строю, не были твёрдым результатом собственной и сознательной идейной работы.

На примере же Уоттса мы и видим такую работу, достаточно честную, чтобы прийти к пессимистическому прогнозу о будущем своего общества.

Мы видим, что с одной стороны человек — комплекс общественных отношений (но ведь и болтуны — тоже узлы отношений внутри своего роя). С другой — человек обладает свободой, т.е. является личностью, имеет «царя в голове», по русской поговорке. Это противоречие, с которым не просто справиться. Не каждое человеческое общество справляется с ним. Капитализм вот не может справиться. Ведь для товарно-денежных отношений нужно общество, состоящее из индивидуумов со свободой воли, равных собственников товаров, имеющих собственное «Я», отстаивающих свой интерес.

Но в конце концов капитализм уничтожает, нивелирует в массе человечества индивидуальность (лишает и собственности, и связи с производством), как показано в романе, тем самым подрывая собственную основу. Господствовать и подчинять можно только того, кого вообще-то признаёшь равным, членом общества. Господство над машиной — это не господство, а работа машиниста. Господство над телом, чьё сознание и воля парализованы (хотя бы частично), — это господство примитивное, господство хищника над жертвой (и в романе появляются вампиры).