Старые глаза академика Канамуры скользили по залу, кого-то узнавали, кого-то — нет, но чужих здесь быть не может, здесь все свои, родные, одно общее дело делаем, научная школа — это вроде рыцарского ордена, вместе воюем за будущее... Интересно, что за негр там в дальнем ряду сидит — как похож на Мэта из этой странной допотопной команды полевиков, сил нет, даже причёска такая же — под растамана. Может, родственник? В перерыве надо подойти, познакомиться...

В перерыве академика окружила такая плотная толпа, что сразу закружилась голова — каждый требовал к себе внимания, каждый что-то говорил, и надо было всем ответить, причём именно то, чего они ждут, дай им волю — на части растащат! Кое-как отговорившись усталостью, Канамура вышел наконец на просторный балкон и, изменив обычным своим привычкам, закурил. Мысли сразу потекли привычным ровным строем, зелень университетского парка успокаивала взгляд, и академик забыл о времени.

Ну вот, кто-то всё-таки припёрся нарушить уединение старика! Стоит за спиной, и не говорит ни слова, и не уходит. Канамура раздражённо затушил сигарету, обернулся. Замер с окурком в руке, раскрыв рот для резкой отповеди, но так ничего и не произнёс. Слепо нащупал за спиной перила балкона и ухватился за них, как за спасательный круг.

— Ну как, Юдзё, руководишь? — с усмешкой спросил высокий негр с копной дредов на голове. Ах, как бесили молодого строгого Юдзё эти косички, эти рваные кроссовки, эти кулоны с листиками конопли, эта манера плеваться жвачкой... Ему самому никогда не приходила в голову мысль явиться в лабораторию не в костюме и без галстука, а этот монстр как будто на самом деле вернулся с того света точно таким, как был, и не узнать его невозможно.

— Что ж, — вздохнул Канамура, — сегодня подходящий день для видений из прошлого. Что тебе надо, видение? Пришёл позавидовать?

— Крепкие у тебя нервы, Юдзё, и голова, видно, ясная, раз не забыл меня, — усмешка на чёрном лице ещё шире, на все сорок восемь зубов, только глаза не весёлые, неприятные какие-то глаза.

— Не жалуюсь, — академик снова закурил, чтобы хоть чем-то занять руки. Нервы нервами, но вести высокоумные беседы с мертвецами — немного слишком... — А ты какими судьбами?

— Значит, ты не сомневаешься, что это я? Приятно!

— Нет, я привык верить своим глазам. Я бы с радостью заорал «Как?! Это невозможно!», но ты ведь не за тем пришёл, чтобы отвечать на вопросы?

— Не за тем, — легко согласился Мэт, уселся на перила балкона лицом к парку — двадцать метров пустоты под ногами. — Я как напоминалочка в телефоне: ты кое-что проспал, Юдзё, и проспал крепко. Научную школу свою вырастил, докторов зубастеньких воспитал, прямо инвазия верных канамуровцев в современную биофизику... Только помнишь — был у нас такой разговорчик о перспективах?

— Не припомню, честно говоря, — Канамура начал раздражаться. Нервы у академика были тренированные, но типичные для Мэта заходы издалека бесили с юности. — Какие тебе перспективы потребовались?

— Да не мне же, — Мэт развернулся к собеседнику, опасно перевесившись с перил. — Ты же вещал про перспективы! Вам, мол, нужен простор, кадры нужны, мощности, и тогда за каких-нибудь N лет вы обеспечите прорыв, а то и не один! Было? — белые зубы сверкнули у самого лица Канамуры.

— Было, — уже спокойно кивнул академик и выпустил в лицо собеседнику клуб дыма. — И сбылось.

— Что сбылось-то? Где универсальная среда для выращивания программируемых тканей? Дай мне её в руках подержать, академик! Да хоть сами эти программируемые ткани дай, полюбуюсь. Где твои проекты? — Мэт спрыгнул с перил и встал над невысоким Канамурой во весь свой рост. — Так проектами и остались?

— Зато мы развиваемся, — голос у академика всё же дрогнул: знает пришелец с того света, куда бить! Да, многое получили — но обещали-то куда больше! По сути, взяли у общества кредит на чудо — а чуда не сотворили. Даже всей школой. Хотя если эта галлюцинация — порождение его собственного рассудка, то для неё естественно всё это знать...

— Развиваетесь, да! — отчего-то развеселился Мэт, спрыгнул с перил, хлопнул в ладоши, сплясал что-то на месте. — Развились, как бактерия на бульоне, — ложноножек себе поотращивали, и бульона требуется всё больше, только подавай. Вон ты их сколько наплодил, светил науки, и все развиваются, сразу видно.

— Ну а ты чем похвастаешься? — съязвил Канамура. — Ты-то вообще плод моей больной фантазии.

— Ох, Юдзё, — Мэт стал серьёзен и даже грустен, — если бы у тебя была фантазия! Если бы была у тебя, друг мой при галстуке, фантазия, был бы ты сейчас с нами, среди нас, и ничего бы тебе объяснять не пришлось. И дармоедов этих ты бы не развёл на племя. Эх, вот было бы хорошо!.. Но нет, унылый ты ум, Юдзё, унылый. А это преступно — быть унылым умом! Я ведь перед тобой — неужели не понимаешь? Хвастаться этим не буду — мерзко мне перед тобой хвастаться, но я здесь. Вот он я, тут стою, я настоящий, а ты всё на галлюцинации грешишь.

Академик сел на пол, рассеянно расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, снова застегнул, машинально поправил галстук, а взгляда не отрывал от приплясывающего Мэта.

— У вас получилось. Вы сделали...

— Мы сделали, да, — Мэт закрутился на пятке, — сделали и испробовали. Одна беда — он не видит пока, ну да это поправимо.

— Так ты за этим пришёл? — если бы на голову Канамуре свалилось всё здание, он бы, пожалуй, легче пережил этот удар.

— Нет, друг ты мой, не за этим, — Мэт отбросил вдруг своё шутовство и внезапно стал страшен. — Пришёл я напомнить, что за тобой должок. Послушай-ка вот!

«Научная школа рождается как ответ на вызов, — сказал молодой, но уже тогда ужасно серьёзный и академичный Канамура. — Научной школе нужна внятная перспектива конкретных результатов, чтобы новые поколения продолжали работу предыдущих. Нужна масштабная проблема, на решение которой уйдут, возможно, десятки лет. — Голос у молодого Канамуры стал вдохновенным, наполнился высоким пафосом. — Так что́ для нас более убедительная перспектива — управляемые, программируемые биоткани или какие-то эфемерные проекты сохранения непосредственной информации о живом? Дайте нам ресурсы — и мы за двадцать лет переведём медицину на совершенно новый уровень. А что обещает нам уважаемый предыдущий докладчик? Сказочную победу над смертью? Давайте смотреть в глаза реальности, коллеги!»

— Посмотри в глаза реальности, Юдзё, — сказал Мэт, снова склоняясь к самому лицу Канамуры, — посмотри и признай, что свой долг ты не выплатил. Ты победил тогда, получил всё, а его забыли. Но должок остался. Нет у тебя никакого нового уровня, а есть орава учеников, которые растащили твою перспективу на мелкие частные проблемы, наклепали диссертаций и думать забыли о твоей великой миссии. И в жертву этому ты принёс — не нас, упаси бог, даже не его! — а перспективу совершенно новой жизни для всех. Для всех людей.

Ласковый закатный свет понемногу втёк на балкон, коснулся лица Мэта и сделал его бронзовым.

— Плати свой долг, академик Канамура, плати сполна. А мне пора — он нас ждёт.

Когда Канамура остался на балконе один, вернулась ясность мысли, а вместе с ней и воспоминания о каждом ученике. Один за другим, как на киноплёнке, они проплывали перед глазами. Не лица, нет! Он хотел видеть лицо — а видел уютную должность и солидный оклад. Хотел увидеть другое, такое знакомое, — а увидел тускло блестящую медаль. Монографии, премии, важные посты, и за всё это — спасибо любимому учителю! А что великая задача не выполнена — это их не пугает, ничего, это будущие поколения исправят.

И вызолоченный солнцем асфальт внизу, в двадцати метрах под балконом, показался вдруг самой настоящей, убедительной перспективой.

— Это ведь большая награда, правда? — Жена обнимает Саймона и заглядывает в глаза. Как будто немножко играет, как будто не знает, что значит для мужа жёлтенькая карточка в конверте.