Жаль, конечно, что такой праздник вроде как бы и закончился. Хотя с другой стороны уже почти пять. Так что мы с Наташкой переглянулись и тоже стали собираться, благо ехать нам в одну сторону. Выпорхнули за дверь Люда с Маринкой, распрощалась часть ребят, и мы наконец получили возможность без толкотни одеться. Наташка уже застегивала пальто, а я чуть замешкалась. В это время Серега с Илюхой как-то хитро переглянулись и, не тратя лишних слов на уговоры, подхватили дико заверещавшую Наташку на руки и отволокли ее в комнату. Я, ни чего не понимая, продолжала одеваться. Так же молча они вернулись, подхватили меня и тоже складировали в комнате. Пока я приходила в себя, они перехватили уже было прорвавшуюся к двери Наташку и снова доставили в комнату, отлавливая меня на обратном пути. Проделав эту достойную операцию три или четыре раза, Серега наконец нарушил свое молчание:
— Ну и тяжелые вы стали, девчонки! И чего вы все время убегаете, неужели не понятно, что мы вас просто так не отпустим! Раз в кои-то веки собрались… Праздник-то ведь только начинается! Вон у Леньки гитара стоит, скучает. Да и зря что ли Инга столько всего наготовила!? В общем, как хотите, а мы вас не отпускаем.
Мы стояли, как громом пораженные. Не столько самим фактом «принудительного» празднования, сколько длиной и складностью Серегиной речи. Ладно, гулять, так гулять, решили мы с Наташкой. Все равно в такое время домой добраться проблематично.
* * *
И тут начался настоящий праздник. Ибо все, что происходило раньше, можно было назвать лишь жалким предисловием. Каждый занимался тем, что было ему более по душе: Шатина потчевала гостей, Кап Капыч раскачивался в сортире, Мишка спал в соседней комнате, Наташка с Илюхой напропалую любезничали, а остальная публика веселилась изо всех сил. Мы вспоминали картошки и стройотряды, сессии и обычные лекции, пели давно забытые песни. Даже я, не имея ни слуха, ни голоса, принимала самое действенное участие в общих вокальных упражнениях. Странно, обычно реакцией на мое пение служит тихонько брошенная кем-либо фраза: «Впустите собаку!», а сегодня оно, то есть пение, будто и никого не смущает. Наверное, действительно просто получился хороший праздник.
Ленька запросил передышки и устроил антракт в музыкально программе. Тут же весельчак и балагур Илюха стал рассказывать какой-то жуткий, страшный фильм про маньяка-убийцу, настолько обильно снабжая его собственными комментариями, что в его пересказе «ужастик» больше напоминал комедию. Веселье продолжается, так сказать. Следующим номером нашей программы — артист разговорного жанра.
Тихонько скрипнула дверь…
— А она ему кричит: «Где ты, мой дорогой, хочу видеть твои красивые глазки!» Вот глупая, глазки всегда при нем, в руке их держит! — продолжал Илья.
Неожиданно, словно подхваченное сквозняком, заколыхалось пламя свечи, бросая на стены причудливые тени…
— Тут, наконец, она его увидела и как заорет…
— О-о-о-ой! — подала голос Наташка, вызвав всеобщий смех, который мгновенно стих, как только мы увидели ее физиономию. Остекленевшими от ужаса глазами она уставилась в полумрак дверного проема.
Какой-то огромный, страшный, бесформенный монстр медленно и почти бесшумно приближался к нам. Все замерли, словно по команде. Слышно было, как шевелятся волосы. А он все шел и шел своей неестественной походкой чудища. Решительный Серега уже нашарил в темноте пустую бутылку из-под шампанского, приготовившись швырнуть ее в пришельца, но тут отблеск свечи упал на его лицо.
— Явление восьмое. Те же и Кап Капыч, — первой нашлась Наташка.
— Ты, чучело гороховое, чего крадешься, как призрак! Я ж тебя чуть не убил этой самой бутылкой, — прорвало Серегу.
Все начали что-то кричать наперебой, совсем сбив с толку бедного Кап Капыча. Его шатало и штормило. Вдобавок он где-то потерял свои очки и сейчас мало того, что слабо понимал, где он и как сюда попал, так еще и ничего не видел. Его физиономия цвета первой майской зелени выражала полный комплект мучений, как душевных, так и физических.
— Очки! — только и мог он промолвить.
Когда безотказный Серега выловил из унитаза его «консервы» и одел их на нос Кап Капыча, тот по крайней мере смог сообразить, где и зачем находится, и погрузился в тяжелую меланхолию. Наконец-то блокада была снята, Ленька отдохнул, и веселье продолжилось. Кап Капыч ничем не выдавал своего присутствия. Только один раз стал допытываться у Сереги, куда это все подевались, почему нет магнитофона и танцев. Поскольку по его собственным ощущениям он только зашел и тут же вышел.
А между тем дело успешно продвигалось к утру. Первому утру наступившего года. Давным-давно по улицам рычали автобусы и посвистывали троллейбусы. Были спеты все песни, съедены все замечательные цыплята, закончилось шампанское и не только оно. Мы с Наташкой снова засобирались домой, на этот раз окончательно и бесповоротно. Ребята вяло для вида попротестовали, но так и быть, отпустили. Уже стоя на лестничной площадке, Наташка никак не могла распрощаться с Илюхой. И что это на них нашло? Уже полчаса целуются, а мне тут стой и жди.
Но вот в двери появился Кап Капыч. Увидев сию трогательную сцену прощания, он громогласно возвестил:
— Июша с Наташей це’уются! Я тоже хочу Иеночку поце’овать!
Такого я не могла представить себе даже в самом кошмарном сне! Что там Илюхин маньяк-убийца, что там все кошмары других проекций и миров, это было нечто похлестче! Я рванула с места, схватив Наташку за шиворот и бесцеремонно оторвав ее от оторопевшего Илюхи. Кубарем скатились мы по лестнице. Вылетев из подъезда, я развила самую высокую скорость, на которую была способна. Рядом пронзительным голосом недорезанной свиньи вопила Наташка, воротник которой я не рисковала отпустить:
— Ленка, ты что, с ума сошла?! У меня же шпильки-и! Новы-ые! Я же не могу так бы-ы-ыстро!!!
Метрах в пяти за нами несся Кап Капыч, который выскочил, как был: в носках и в подмоченном костюме, и периодически завывал:
— Иеночка! Постой! Подожди, Иеночка! Я все ы’авно тебя поце’ую!
Непосредственно за ним мчалась сердобольная Шатина, во всю силу могучего организма и голоса увещевая:
— Кап Капыч, вернись немедленно, ты же босой! Вернись, кому говорю!
Наконец, замыкал кавалькаду самый ответственный человек нашей группы — Серега. Он успел не только вскочить в ботинки, но и схватить Шатинскую шубу.
— Инга-а!!! Ты же простудишься! Надень шубку-у! — громогласно разносилось по округе.
Хорошо, до остановки было не очень далеко. Только пробежаться вдоль Шатинского дома. Правда, длинный он был, как кишка. И, как выяснилось, превосходно отражал звук в утренней тишине. В общем, доброе утро, страна! С Новым годом. На наше, точнее на мое счастье, удалось сразу же запрыгнуть в автобус. Обуреваемая праведным гневом, Наташка долго не могла успокоиться, в десятый раз проверяя, не пострадали ли «шпильки» ее новых сапог.
А утро, как и сам новый год, вступило уже в свои права. Прохожие уже куда-то спешили, перегоняли друг друга машины. Не мудрено — домой я добралась почти в десять утра, заявив родителям с порога:
— Как, вы еще спите? Утро давно на дворе!
Мама зевнула, выразительно покрутила пальцем у виска и отправилась досматривать сон. Взбодренная морозцем и пробежкой, я уже было совсем решила не ложиться. Сделала себе чаю, взяла в руки книжку, удобно устроилась на диване.
Но как-то не читалось. В голове нестройными толпами бродили всякие разные мысли. В основном о Кап Капыче. Я так и не смогла с ним объясниться. Интересно, как я могла бы это сделать, когда практически всю новогоднюю ночь он посвятил другому времяпрепровождению. Как видно, более интересному для него.
И все-таки его жалко. Даже очень. Наверное, он меня по-своему любит. Только уж очень нестандартно и оригинально. Так, что не только оторопь берет, а самый настоящий ужас. Надо же, это ведь то же самое чувство, которое дало мне крылья, которое помогло преодолеть самые трудные и невероятные препятствия. Только его любовь не окрыляет. Совсем даже наоборот. Она способна раздавить и уничтожить. Какое же странное должно быть мировосприятие этого человека, если проекцией самых светлых его чувств становится агрессивность и нетерпимость, желание обладать несмотря ни на что! Да уж, другой человек — другая Вселенная. Трудно мне понять его. И безумно жалко. Любовь, которая так прекрасна, является для него сущим мученьем. И не только для него. Надеюсь, со временем он обо мне позабудет и найдет себе другую «жертву». Не завидую я этой девчонке.
