К соревнованиям шея моя уже расклинилась, голову я помыла, и вообще вид имела хоть куда. Сергей, разумеется, пришел, только тут же стал говорить, что выступать он не будет, потому что, видите ли, майку забыл. Штаны спортивные при нем, а вот майки нету. А без нее — никак! Как же так? А команда? Надо же выставить зачетное количество участников! Я была готова на все, что угодно.

— Послушай, Сергей, а если вместо майки ты оденешь мою мастерку?

— Не вопрос, с удовольствием!

Так мы и появились в спортзале: я в своих зеленых штанах и в белой майке, а он — в голубых спортивных брюках и моей зеленой мастерке с гербом сборной республики.

Когда соревнования закончились, и я вышла из раздевалки, он уже дожидался меня в коридоре. Заботливо помог затолкать мастерку в мою сумку. Ну, все, думаю, чао-какао! Но не тут-то было. Забрал сумку, как будто так и надо, закинул себе на плечо, и говорит: «Ну что, пошли?» Вот так до сих пор и ходим…

— Эй, сударыня, спуститесь на твердь земную! Чай уже готов, — возвращает меня к реальности Лев Саныч.

— Сейчас, Лев Александрович, только блок питания врублю на прогрев.

Зина хозяйничает у самовара. Так, что у нас сегодня к чаю? Печенье, пятничный батон и воскресная пресса в изобилии.

— Все собрались? — спрашивает наша хозяюшка.

— Нет, Лиды нету, я пойду позову. И шеф пока отсутствует, — отвечает Лев Саныч.

— А куда это буря унесла нашего Барбосса? — осведомляюсь я о начальстве.

— Да пошел на утренний реверанс к Ковальскому, сейчас явится, — отвечает Валерка.

Чаепитие в нашей лаборатории — это не просто процесс поддержки жизненных сил организма необходимыми калориями, это ритуал, по пышности и длительности не уступающий японскому.

Первое чаепитие начинается по факту прихода на работу. Все причастные собираются у самовара как одна большая и дружная семья. Процесс происходит неторопливо, с обменом новостями из личной жизни каждого и страны в целом. Обсуждаются свежие публикации в газетах, ибо сейчас времена изменились. и можно прочитать не только об увеличении удоев доярками колхоза «Шестьдесят лет без урожая», но и о том, что действительно происходит в стране сейчас и происходило все эти 70 лет, когда мы читали об удоях и других аналогичных трудовых победах. В конце чаепития, где-то в девять тридцать, происходит всеобщий обмен прессой, и народ удаляется к рабочим местам для подробного изучения оной.

Следующий чай по расписанию в 11 часов. В программе — обсуждение прочитанного, нелицеприятное высказывание противоположных точек зрения на животрепещущие вопросы современности, нахождение консенсуса. Смотришь — уже первый час, надо на обед собираться.

Обеденный перерыв — дело святое. В 12 часов 59 минут практически весь институт застывает у проходной в позе «высокого старта», так как именно высокий старт практикуется почти всеми бегунами-стайерами. Задача не из легких — за какой-то час обежать все близлежащие магазины. Без одной минуты два повторяется почти утренняя картина, правда, без того драматизма и накала страстей. Теперь, отдышавшись, можно и пообедать, спокойно и без суеты, так как институтский буфет работает все время.

Следующий чай по расписанию как у всех цивилизованных людей — в 17 часов, «кайф о клок», как называет его Лев Саныч. Процедура расслабляющая и успокаивающая нервную систему после трудового дня. Приятная возможность продемонстрировать и обсудить покупки, с таким трудом добытые во время перерыва. Ну, чайку попили, чашки помыли, вот и по домам можно, конец рабочего дня. В 17.29 — уже известная поза «высокого старта».

Отхлебываю чай. Сегодня просто праздник какой-то. Мы, оказывается, пьем 36-й, а не обычный азербайджанский 3-го сорта. Зина постаралась. Валерка, наш недавно женившийся лаборант, рассказывает очередной прикол про свою тещу-хохлушку.

— Она сама родом из Сум, и глубочайшее ее убеждение по жизни, что у нас тут все — г…, «а ото у Сумах — це да!». Ну и говорит мне: «У нас у Сумах продовалысь кошельки с крокодиловой кожи. Простые стоили 10 рублей, а с крокодиловой кожи — 15. Так я ж дурна не купыла!». Я тут, глупенький, сопоставил с ценой в комиссионке, да и говорю: «Татьяна Анатольевна, те кошельки, наверное, из сумского крокодила делали». А она глаза как вылупит, думал, упадут прямо на пол, с минуту помолчала и говорит: «Валэра, ты у своем умэ, у Сумах жэ ж крокодилы не водятся!».

Мы дружно ржем, включая Барбосса. Обычный рабочий день. Ладно, хватит чаи гонять, пора и за работу браться. Забираю свою чашку с недопитым чаем и подсаживаюсь к установке, к своему любимому и ненавистному лазеру, и вдогонку слышу:

— Лена, зайдите ко мне, пожалуйста!

Этого еще не хватало! Шеф «на ковер» требует! И что за манера в понедельник с утра портить людям настроение! Точнее, приводить его в соответствие с собственным.

— Лена, вы почти каждый день являетесь на работу на грани опоздания! Что Вы себе позволяете! Это Вам не студенческая вольница! — отчитывал он меня, выпуская сигаретный дым прямо в лицо.

Хам трамвайный! Я хоть и сама курю, но все-таки… Не даром его Барбоссом прозвали.

— И потом, вы отдаете себе отчет, что срок конференции приближается, а у Вас не то, что доклад не готов, у Вас параметры установки пляшут, как хотят! Делом надо заниматься, а не витать в облаках!

— Вы же видите, что я работаю, как проклятая! После работы остаюсь, и даже кое-что уже получаться стало, — пытаюсь я оправдаться, хотя прекрасно понимаю, что все это бесполезно. — При небольших накачках все получается, как надо. Чистенькая нулевая мода, пятно кругленькое, как в учебнике, а стоит только поднять напряжение до 1.5 киловольт, начинается свистопляска.

— Как хотите, а чтобы в течение этой недели параметры излучения были такими, как надо при любой накачке! А о том, что Вы сидите тут по вечерам, мой юный друг, можете рассказывать сказки своей бабушке, я ни разу Вас не видел.

— У меня нет бабушки, — отрезала я и вышла, едва удержавшись, чтобы не стукнуть дверью.

Естественно, он меня не видит по вечерам. По той простой причине, что, пользуясь «проходимцем», исчезает не позднее четырех!

Мрачнее тучи, я возвращаюсь к лазеру, который, хоть ты тресни, при напряжении больше 1,3 кВ теряет нулевую моду и начинает гнать первую, отсюда и расходимость пучка — хуже некуда. Попробую подвигать диафрагму, совсем немного поднимая напряжения. Пых! Все нормально, вот она, родимая, на бумаге остается ровненькое круглое пятно. Так, чуть поднимем напряжение. Пусть заряжается. Пых! Нормально. Еще разок, только сдвинем диафрагму к глухому зеркалу, и еще чуть-чуть поднимем. Отхлебнем чайку, пока заряжается. Совсем остыл, зараза. Пых! Просто отлично! Пусть будет 1,5 кВ. Пусть зарядится не спеша.

Валерка полез на стеллаж прямо над моей головой. Только хотела крикнуть, чтобы не свалил на меня какой-нибудь осциллограф, как он сам вопит:

— Ленка, коробка с лампами падает, лови быстрее!

Лампы! Дефицит, равного которому нет. Нет ламп, нет никакой работы. Вскакиваю прямо с чашкой в руке, коробка уже выскальзывает у Валерки, пытаюсь подхватить, чай из кружки выплескивается прямо на контакт. Летит так медленно. Огромная коричневая бесформенная клякса, начало которой находится в кружке, а конец уже приближается к электродам, на которых напряжение полторы тысячи Вольт. Все вижу, все ощущаю как в замедленной съемке, но ничего не могу сделать. Вспышка! Мир взорвался на миллиард разноцветных осколков, которые, складываясь в самые причудливые сочетания, словно в калейдоскопе, кружатся вокруг меня в полной темноте. Я тоже попала в это вращение, в эту гигантскую цветовую воронку , которая тащила меня куда-то далеко, куда-то вглубь, туда где вечная темнота и вечный холод.