Вот глупая. Возьми да и посмотри само распределение энергии. И не с помощью приборов, а с помощью собственных приобретенных ощущений. Пых! Как все просто! Пассивный затвор изменяет оптическую длину пути, могла бы и раньше догадаться. Нужно просто-напросто чуть-чуть подвинуть зеркало. Пых! Все просто прекрасно! Ровненькое пятнышко просто радует глаз!

Погоди-ка, погоди! Получается теперь, что для того, чтобы выявить оптимальный режим работы, вовсе не нужно проводить целую кучу измерений, нужно только время от времени внимательно смотреть распределение энергии! Вот это да! Я успею подготовить все к конференции. Я не просто сляпаю кое-какой докладчик, я смогу показать действующий макет! Ой, мама дорогая… А другие приборы, механизмы? Может, я по распределению энергии смогу устанавливать неисправность? Это надо было срочно проверить, и я понеслась в соседнюю лабораторию, к закадычной подружке Наташке.

Переполненная радужными надеждами, я ворвалась в Наташкину лабораторию. И немо застыла. Только что не обратилась в соляной столб, как жена Лота. Нет, ничего страшного не произошло, просто я увидела Анну.

Анна — это не просто человек, женщина, физик, наконец. Анна — это явление природы. По годам она была старше нас с Наташкой на пару-тройку лет, имела семью и ребенка, то есть со всех сторон должна была быть совершенно респектабельной дамой. Но не тут то было. Стремления души несли ее по жизни подобно стремительному горному потоку. Она периодически меняла место работы. По всей видимости, причиной этого были бесконечные романы, которые она крутила с вдохновением и без устали.

У нас в институте она появилась практически одновременно с нами, всячески подчеркивая разделяющую нас дистанцию возраста и жизненного опыта. Анна не только была образцом утонченности и аристократичности, но и знала все обо всем. Так по крайней мере считала она сама, и переубедить ее в этом не было никакой возможности. Причем знаниями и опытом она делилась при любом удобном и неудобном случае. Достаточно вспомнить, как она поучала Ирину.

Ирина, мать двоих детей и младший научный сотрудник той же лаборатории, где работала и Наташка, как-то раз здорово переболела. Даже в больнице лежала. И еще с месяц толком не могла восстановиться. И вот сидит она однажды, уткнувшись в какой-то навороченный справочник по электронике, изо всех сил пытаясь сосредоточиться и осмыслить прочитанное. Но без толку.

— Елки-палки, ну что с этой головой, совсем не варит! Никак не могу запомнить! — расстроено бросила она «в воздух», ни к кому конкретно не обращаясь.

Естественно, Анна не могла пропустить такой случай блеснуть эрудицией.

— Ира, ты, наверное, редко спишь со своим мужем! — громогласно заявила она.

Тут же в лаборатории повисла гробовая тишина. Мужики, покраснев, как раки, поутыкались в книжки и схемы. У бедной Ирины мову отняло, и только одна-единственная мысль бродила по кругу: «Теперь все наши мужики будут думать, что я обсуждаю такие вопросы с ней!». А между тем Анна, не испытывая ни малейшего смущения, авторитетно продолжала:

— Я вот тоже самое. Как только муж уедет куда-нибудь в командировку, так ничего не могу запомнить, хоть лопни. А как только возвращается, сразу память приходит в порядок!

Но на сей раз Анна превзошла самые смелые ожидания.

На ней было одето сверкающе-серебристое платье с люрексом, такое яркое, что я невольно вспомнила обитателей желтой и розовой страны. Вообще-то по замыслу модельера платье было вечерним, о чем красноречиво свидетельствовало декольте чуть ли не до пупа. Размерчик явно подгулял, ибо таких, как Анна, в это платье можно было запихать штуки три: плечевые швы приходились на район локтей, а чтобы не наступать на подол, наша умница закрутилась в какой-то поясок от старого халата. Слишком большое декольте было ликвидировано с помощью кривой и слегка ржавой английской булавки гигантских размеров. «Туалет» дополняли толстые шерстяные колготы и стоптанные туфли без каблуков.

— Здравствуй, Анна! Наташка есть? — спросила я, справившись с немотой.

— Привет, проходи, она здесь.

— А, Ленка, подожди, я сейчас, — закричала Наташка из фотолаборатории. Опять пленки свои проявляет. Я присела на стульчик и снова уставилась на Анну.

— Ты, наверное, куда-то собралась сегодня?

— Почему ты так решила?

— Ну… Платье у тебя… такое, — промямлила я.

— Ах, что ты, — великосветски махнула она ручкой. — Это же спецодежда. Металлизированная ткань защищает от излучения СВЧ-диапазона. У меня ведь работа опасная, не то, что у тебя, лазеры какие-то.

Теперь я онемела всерьез и надолго. Освободившаяся Наташка почти волоком вытащила меня в коридор и, давясь от смеха, стала рассказывать:

— Это еще ничего, подумаешь, вечерние платьице с чужого плеча! Ты бы видела, что она вчера напялила. Халат до полу цвета хаки и шапочку камуфляжной раскраски.

— С чего бы это вдруг?

— Да просто Борисыч позавчера взял да и в шутку ляпнул, что СВЧ очень вредно для здоровья, особенно для детородных функций женщины, а она приняла всерьез.

— А остальные что на это?

— Да так, развлекаются потихоньку. Крендель увидел, так на полном серьезе заявил ей, что эти меры бесполезны без заземления, а потому надо ввернуть шуруп в пятку и прицепить проволокой к батарее.

Крендель — это вовсе не прозвище, это «фамилие такое», как выражается кот Матроскин. Зовут его Михаилом Федоровичем, но у злых языков в лице его бывших однокурсников он именуется не иначе, как «Великий ученый Майкл Крендель». За бескорыстную любовь к собственной персоне, самомнение и карьеризм, переходящий все разумные рамки. И еще эти самые языки любят вспоминать, как во время учебы в Университете дежурной шуткой было спереть в буфете ценник «Крендель сахарный, цена 7 коп.» и повесить ему на спину.

Впрочем, комплексами по поводу экзотической фамилии великий ученый не страдает. Я сама однажды была свидетелем сцены, когда Майкл пытался дозвониться куда-то очень далеко по межгороду. Почти ничего не было слышно, и он орал на весь институт: «Закажите мне пропуск! Да, пропуск! на фамилию Крендель. Крендель! Кре-е-ндель! Ну тот, что за семь копеек!»

Естественно, «великий ученый» с великим трудом переносил сосуществование с человеком, самомнение которого было сравнимым с его собственным.

Со всем этим я чуть не забыла, зачем я заходила к Наташке. А на самом деле я хотела взглянуть на блок питания для какого-то там весьма мудреного излучателя. Уже добрый месяц этот самый блок выдавал совершено не те параметры, которые были указаны в паспорте, а по этой причине страшно дорогой и дефицитный излучатель валялся бесполезным металлоломом. Лучшие электронщики института давно уже вывихнули себе мозги, а Наташка настолько отчаялась, что даже перестала рвать волосы на их головах и впала в тихую апатию.

— Слышь, Натка, что там с твоим блоком питания, все также глухо?

— Ай, не спрашивай, не трави душу! Борисыч для очистки совести каждый день его включает, да толку никакого, — безнадежно вздохнула подруга.

— Так а зачем тогда включает? — не поняла я.

— Ну, так, на всякий случай. Вдруг одумается и начнет прилично работать сам по себе, поскольку все реальные способы настроить его были использованы. Представляешь, все детали вроде бы в порядке, уже каждый диод и транзистор по 25 раз проверяли, а выдает не мощность, а какое-то безобразие.

— А сейчас он включен?

— А куда же ему деться.

— Можно мне глянуть?

— Хоть сто порций, — безнадежно пожала плечами Наташка.

Прибор равномерно и деловито гудел, словно издеваясь над бедным персоналом. Я подошла поближе, стараясь не делать слишком умное лицо, чтобы не пугать подругу. Сосредоточилась. Приходилось прилагать достаточно много усилий, но получалось неплохо. Я четко лицезрела распределение энергии по всем контурам. Ага, тут порядок, тут тоже нормально, а вот и дырка — что-то с транзистором. Поскольку электронщик из меня совершенно никакой, то определить, что произошло, я не могу, поэтому ограничилась лишь тем, что ткнула пальцем в сторону дефективного транзистора и с самым невинным видом спросила у Наташки: