Потомство Жана Сен-Симона стало быстро разрастаться, и через несколько веков отдельные ветви фамилии отошли так далеко одна от другой, что их представители даже затруднялись установить степень своего взаимного родства.

Но в целом до XVII века Сен-Симоны ничем особенно не прославились. Их известность была связана с двумя последними столетиями «старого порядка» во Франции.

Это было знаменательное время. В безвозвратное прошлое отошли рыцарские войны и турниры, мрачные замки баронов померкли перед дворцами богатых предпринимателей и купцов. Феодализм, столетиями оплачивавший горделивую роскошь сеньоров кровавым потом крепостных, давно исчерпал свои глубинные ресурсы. Средневековый цех теснила капиталистическая мануфактура. Новорожденный буржуа экономически бил одряхлевшего феодала. Возглавляя третье сословие — девяносто девять процентов французской нации, буржуазия страстно рвалась к власти, стремясь облечь свою экономическую мощь в соответствующую политическую форму.

Но старый мир не собирался без боя сдавать вековые позиции. Бароны и рыцари, хотя и с болью в сердце, предпочли отказаться от прежних вольностей, чтобы сохранить жизнь и господство. Они пошли на предельную концентрацию власти. Феодальную вольницу сменил абсолютизм. Отныне абсолютный монарх, располагая всей полнотой власти, железной рукою осуществлял волю епископов и помещиков и подавлял их врагов.

Борьба вступала в решающую фазу.

На грани двух эпох, когда в недрах старого общества уже вызревало новое, а просветители активно подтачивали устои феодализма и абсолютизма, многие дворянские семьи, некогда знаменитые своими богатствами и земельными владениями, утратив и первое и второе, окончательно перекочевали ко двору. Перестав быть могущественными феодальными сеньорами, владельцами земель и людей, они сами превратились в людей абсолютного монарха — его придворных, полководцев, дипломатов, и место, отвоеванное ими на ступеньках, ведущих к трону, отныне становилось мерилом их социального и политического удельного веса. Иные из них добивались высоких отличий и кратковременного богатства, большинство же, оставаясь на вторых и третьих ролях, едва сводили концы с концами; но все они в равной мере были горды своим славным прошлым — полудостоверными предками и оскудевшими родовыми землями.

К числу таких сеньоров относились и Сен-Симоны XVII–XVIII веков.

Первый из них, Клод де Сен-Симон, отнюдь не был мыслителем, но зато дал всему роду положение и вес при дворе. Паж и фаворит Людовика XIII, хитрый и ловкий царедворец, снискавший полное доверие и любовь своего монарха, он был осыпан милостями и синекурами. Главный конюший и оруженосец короля, первый дворянин его свиты, губернатор одной из провинций, он стал после десятилетней придворной службы герцогом и пэром Франции.

Это был предел знатности. Как герцог Клод получил высшие сеньориальные права, включая и право высшей юрисдикции над населением вверенных ему областей; как пэр он сделался непременным членом государственного совета. Достигнув столь важных отличий, Сен-Симон решил их обосновать. Он составил особый трактат в защиту… герцогских прав! В большом историческом экскурсе он показал, что родовая знать с незапамятных времен была главной опорой трона и главной регулирующей силой государства. И если сейчас все во Франции пришло в состояние хаоса, то виной тому — забвение этой истины. Следовательно, необходимо восстановить старую иерархию должностей и дисциплину. А сделать это могут лишь самые достойные — герцоги и пэры, носители высшей власти, естественные советники короля.

Трактат Клода Сен-Симона не был литературным шедевром. Но идеи его характерны для старинного родовитого дворянства, менявшего свой облик в эпоху абсолютизма. Идеи эти в дальнейшем будут тревожить многих родственников Клода, в первую очередь его сына.

Герцог Луи де Сен-Симон, сын Клода, был наиболее знаменитым (разумеется, если не считать героя этой книги) представителем фамилии. Его положение при дворе в самый блестящий и самый критический период абсолютизма и его выдающаяся литературная деятельность в качестве летописца и судьи своей эпохи, деятельность, оказавшая большое влияние на высоко ценившего своего предка будущего социолога, требуют особого места и особого разговора. Здесь же будет приведена одна связанная с его именем история, небезынтересная как для представления о Сен-Симонах вообще, так и для уяснения места Анри Сен-Симона в кругу своих многочисленных сородичей.

В автобиографических заметках Анри читаем:

В этом маленьком отрывке содержатся, по крайней мере, три неточности.

Во-первых, Анри Сен-Симон не был ближайшим родственником герцога. Историки обычно называют его внучатным племянником Луи Сен-Симона. Но это слишком приблизительное выражение, ибо философ и мемуарист принадлежали к совершенно различным линиям рода, разделенным, по словам самого герцога, в течение трех столетий одна от другой.

Во-вторых, Анри напрасно жалеет о герцогстве-пэрии и о пятистах тысячах ливров ренты — баснословной для того времени сумме. Он-то хорошо знал, что ему и в самом лучшем случае ничего бы не досталось, ибо герцог к концу жизни разорился и оставил своим наследникам только долги.

Наконец, в-третьих, ссора, о которой здесь идет речь, имела место не с отцом, а с дедом философа, Луи-Франсуа де Сен-Симоном, маркизом де Сандрикуром.

Вот как произошло все дело, если верить «Мемуарам» Луи де Сен-Симона.

Герцог, который всегда дорожил фамильной честью, заинтересовался своим отдаленным родственником, маркизом де Сандрикуром. Молодой маркиз показался герцогу человеком, достойным покровительства, и он стал хлопотать за него при дворе. Используя свою связь с министром Людовика XIV Шамийяром, герцог добился того, что Сандрикур был назначен в привилегированный Беррийский полк и через три года стал командиром бригады. Не ограничиваясь этим, герцог решил подыскать невесту для своего подопечного и вскоре выбрал ему достойную девушку из знатной семьи. Но Сандрикур опрокинул все планы герцога и вопреки его стараниям сам нашел себе подругу жизни. Он женился по любви (дело неслыханное!), причем взял жену из податного сословия, породнившись с неким Гургю, простым чиновником. Этот шаг взбесил честолюбивого герцога, который был возмущен как тем, что маркиз пренебрег его заботой, так и в особенности самим неравным браком, недостойным столь выдающейся фамилии. Герцог порвал все отношения с Сандрикуром.

Надо заметить, что достойный герцог кипятился не напрасно. Правда, в то время подобные мезальянсы начали становиться общим правилом: многие представители знатных родов женились на дочерях богатых буржуа, чтобы поправить свои финансы. Но маркиз Сандрикур, женившийся по любви, не получил большого приданого. В дальнейшем, по словам герцога, у него «было много детей, но мало денег», и родители его «скончались от горя».

Таким образом, приходится отметить, — сам философ никогда об этом не скажет, — что в жилах Анри де Сен-Симона текла немалая толика плебейской крови.

И еще одним обстоятельством знаменательна эта история. Она показывает общую черту всех Сен-Симонов, живших в XVIII веке: они были бедны. Благородны и бедны. Растеряв родовые земли, они верно служили своим монархам, кормились за счет государевой службы и умирали нищими.

Знаменитый герцог, имевший якобы пятьсот тысяч ренты, не смог уплатить своим кредиторам; маркиз Сандрикур умер в бедности; его сын, отец будущего социолога, не оставил ни су наследства; один из сыновей барона Сен-Симона, обремененный сверх меры долгами, утопился в Сарте.