Но вернёмся к будущей фру Нансен. Брак с Мюнте для Сигрун оказался неудачным, да ещё плюс ко всем неурядицам она, несмотря на свои художественные способности, оказалась неспособна догнать мужа по уровню общего развития и образования.
Очень тяжело Сигрун пережила потерю будущего ребёнка, которого они с Герхардом ждали через два года после свадьбы. Она так никогда и не смогла больше забеременеть и не смогла оправиться от этого удара судьбы. У неё стали регулярно повторяться приступы депрессии.
Однако она, как могла, боролась с болезнью. Одним из лекарств стала ткачество. Сигрун, одержимая идеей возрождения древнего норвежского искусства, ткала прекрасные коврики-гобелены, научившись этому искусству у знаменитых Асты Нёррегорь и Фриды Хансен. Сигрун не только создавала собственные гобелены, но и использовала сюжеты картин своего мужа. Так, очень известен её гобелен, сделанный по акварельной иллюстрации Мюнте к сказке «Три принцессы».
Ковры Сигрун приобрели такую известность, что были даже выставлены на персональной выставке Мюнте в Стокгольме в 1894 году по личной просьбе принца Евгения Шведского, известного также как живописец, собиратель произведений искусства и меценат. Ковры фру Мюнте очень хорошо продавались — и все деньги она по решению мужа получала в полное своё пользование. Казалась бы, всё постепенно налаживалось — но судьба вновь нанесла Сигрун тяжёлый удар: всё в том же 1894 году врач запретил фру Мюнте ткать, поскольку это могло нанести непоправимый вред её слабому здоровью. За ткацкий станок она сядет лишь много десятилетий спустя — уже будучи вдовой двух мужей.
Надо сразу сказать, что Герхард Мюнте всегда относился к жене с большой любовью. Быть может, он опекал её не только как муж, но и как старший друг и отец, — во всяком случае, он называл Сигрун «мой маленький слабый птенчик». Но птенчик рос — и постепенно стал пробовать «встать на крыло» и даже улететь из дома, который никогда не был особенно любимым. Вернее, не так. Сигрун никогда не любила образ жизни, который вёл Герхард, — она не любила выходы, большие собрания, не любила сопровождать мужа в его поездках (ситуация кардинальным образом изменится, когда она станет фру Нансен). Ей было с Мюнте скучно и неинтересно. Зато она обожала свой сад и огород вокруг прекрасного дома в Лисакере, выстроенного по эскизам мужа. Когда он уезжал, Сигрун неизменно посылала ему овощи и сочную черешню, таким образом как будто давая понять, что тоже добилась немалого — на своём уровне и на доступном поприще.
Сигрун и Герхард совершенно не подходили друг другу — и любящий муж не понимал, как он может вдохнуть искру интереса к жизни в свою жену, которой судьба столько раз наносила тяжёлые удары.
Зато Сигрун прекрасно себя чувствовала, отправляясь кататься на лошадях вместе с четой Нансенов, к которым часто присоединялся Герхард, правда, он любил ехать рядом с ними в коляске. Поначалу прогулки носили невинный характер. Однако Нансен был настолько привлекателен, что, судя по многочисленным свидетельствам, ему не могла противостоять ни одна женщина. Кроме того, открытый и эмоциональный Фритьоф был прямой противоположностью сдержанному и суховатому Герхарду.
Сигрун была красива. Известный певец Вильхельм Каппелен Клоед был влюблён в неё долгие годы. Вскоре и Нансен стал ценителем её красоты.
Знал ли о начавшемся романе Герхард — неизвестно. Однако сохранилась его акварель из цикла иллюстраций к сказкам и балладам, которые он делал в 1902–1904 годах. И на одной из них в образе тролля, похитившего принцессу Эрмелин и удерживающего её в горе, изображён Фритьоф. В 1925 году Рагна Брейвикс, известная художница по коврам, выставила свои гобелены, сделанные по мотивам тех иллюстраций Мюнте. На одном из них в образе тролля выткан Нансен. Рагна знала, что изображает именно Фритьофа, об этом она говорила своему биографу, а знать о прототипе она могла только от одного человека — своего друга Мюнте.
Нельзя сказать, чтобы зародившиеся чувства доставляли лишь радость Сигрун и Фритьофу. Наоборот — оба понимали, как жестоко они могут ранить своих любимых. В 1905 году оба предпринимают попытки спастись бегством от нахлынувшей любви: один уезжает по дипломатическим делам, а другая в кои-то веки сопровождает своего мужа в поездке в Копенгаген, Дюссельдорф и Париж.
Париж произвёл на Сигрун неизгладимое впечатление — в то время как Герхард бродит по музеям, она со страстью изучает французский — по её мнению, самый красивый язык в мире. Любовь к французскому Сигрун сохранила на всю жизнь. Она постоянно будет брать уроки языка и даже сделает себе визитные карточки на французском: «Madame Fridtjof Nansen».
Однако поездка, несмотря на внешнее благополучие и полученное удовольствие, не была удачной — Сигрун продолжала любить Нансена и никак не могла избавиться от этой страсти-наваждения. Эрик Вереншёльд, который был в Париже в то время, так описывал отношения пары в письме от 14 мая 1907 года Бернту Грёнволду:
«Мне кажется, что Сигрун серьёзно влюблена в Нансена. В Париже им с Мюнте явно не по себе. Мне кажется, её чувства взаимны, поскольку Нансен был очень ею увлечён. Он сейчас измождает себя работой и зимними видами спорта. И выглядит совершенно ужасно… И о них двоих ходят слухи уже целый год, поскольку всё время видят их вместе. А всё началось с конных прогулок. Все понимают, что их конные прогулки — всего лишь предлог для свиданий. Да и на людях они часто появлялись вместе».
После возвращения домой Сигрун была тиха и задумчива, у неё вновь начался сильнейший приступ депрессии, она никуда практически не выходила. В марте 1907 года Герхард отправился на выставку в Венецию, где выставлял свою работу, и уговорил жену поехать с ним. Сигрун была потрясена Венецией, её каналами, гондольерами, палаццо и храмами. На обратном пути они заехали в Берлин и Копенгаген.
После смерти Евы Фритьоф долгое время, как мы уже говорили, не хотел ни с кем общаться, но продолжал поддерживать отношения (хотя и довольно прохладные) с Сигрун. Однако это вовсе не значило, что он собирался предпринимать решительные шаги или давать ей какие-то обещания. Кроме того, он постоянно влюблялся в красивых и талантливых женщин, которые в изобилии были в его окружении.
В 1911 году, уже после смерти Евы, Сигрун сопровождала Мюнте на выставку в Дюссельдорф. Нансен писал ей письма — в это время он и сам был в Германии, куда приехал с лекционным турне. Там он познакомился с супругами Гретой и Олавом Гюльбрандссон, писательницей и художником. Норвежцы, они долгое время жили в Германии, где прекрасно себя чувствовали. Фритьоф был восхищён Олавом, отличным спортсменом и очень хорошим художником, близко подружился с ним, но ещё большее восхищение вызывала в нём талантливая, высокая, стройная и темпераментная Грета. О вспыхнувших чувствах он в завуалированной форме писал Сигрун — а та нестерпимо страдала, ревнуя своего ветреного возлюбленного. Однако, как признавался сам Нансен, его влюблённость в неё была скорее платонической, чем плотской. А в своих планах он частенько был настоящим садистом: он мечтательно писал Сигрун, как было бы здорово, если бы все они (он, Сигрун, Олав и Грета) жили по соседству. Правда, оставалось неясным, куда он собирался отправить жить Герхарда. Отношения между Фритьофом и Гретой, существовавшие прежде всего в виде переписки, прервала Первая мировая война: чета Гюльбрандссон осталась жить в Германии — и у Нансена не было больше возможности писать своему «милому подснежнику». Перелистнулась последняя страница очередного романа.
Сигрун нервничала — она никак не могла понять своих «перспектив» и её очень беспокоили слухи, которые расползались о ней и Нансене по странам и континентам. Фритьоф её успокаивал:
«Самое главное — что мы любим друг друга, и не стоит себя волновать другими обстоятельствами. Такое случалось и с другими много раз до нас, и такое наверняка будет случаться и после нас».
