литики. Будем помнить, что на руководящие посты нас выдвинула осень

1989 года, истинная революция, полная любви и терпимости. Опасность све-

дения счетов не может нам угрожать.

Я слышал, что все бумаги президент Гавел подписывает ручкой с зеле-

ными чернилами, как цветом надежды, и я не преминул спросить, верен ли

слух.

– Тут некоторое преувеличение, правда, Ирко? Государственные бумаги

о помиловании или назначении министров я подписываю шариковой ручкой

синего цвета. А вот дарственные надписи на своих книгах и делаю зеленым,

цветом надежды, и красным фламастером прибавляю сердечко. Идея любви,

взаимопонимания, терпимости сопровождала нашу революцию и вынесла

меня на этот высокий пост. Надежда – это нечто иное, чем прогностика и чем

оптимизм. Это состояние духа. Ее надо иметь в себе, если хочешь жить. Иначе

жизнь не имела бы смысла.

Потом Гавел вернется к своей мысли:

– Но не это главное… Главное в том, что в странах с тоталитарными си-

стемами люди говорят: с нас хватит! Насилие не выход. Идея ненасилия опи-

рается на что-то лучшее в человеке, на что-то лучшее в нас. Это возвышает

людей над всеми системами и над временами. И поскольку я это говорю для

советской газеты, хотел бы подчеркнуть, что и у вас переход к демократии

осуществляется, должен осуществляться в спокойных миролюбивых формах,

без пролития крови.

Но Гавел и Ельцин росли в разных культурах.

Через три года на виду страны и мира в центре Москвы молодая рос-

сийская власть – демократическая! – будет из танков расстреливать соб-

ственный парламент. Говорят, танкистам обещали большие деньги за каж-

дый залп. Убитых выносили из парламента на носилках, как мусор.

Письмо И.Ганзелки в Москву (10 января 1991 г.)

Ленька, дорогой! Неделю тому назад телецентр звонил, прочел телеграмму от

тебя и обещал прислать ее в мой адрес. Ничего не получил, но я счастлив, что полу-

чил твой сигнал: жив и здоров, Бог воздаст! По календарю не прошло очень много

времени от твоей поездки в Прагу, но кажется, что прошли века, так много собы-

тий, так много новых забот, так мало надежных источников рационального разви-

тия. Ты, наверное, на своем старом месте в редакции, но, конечно, твое внимание

обращается в других направлениях, чем полтора года тому назад. А я очень мало

знаю о ежедневных проблемах твоей и вашей жизни. Редкие информации не прино-

сят много вдохновительного.

Последнее, что я получил из Москвы, это прекрасный декоративный самовар из

фарфора с визитной карточкой «Михаил Сергеевич Горбачев». Не думаю, что он об

этом знает. Очевидно, инерция протокола. <…>

Здоровье Юлианки стало хуже, приступы слабости, головокружение. Она очень

часто трясется, проживает тяжелые депрессии, боюсь за нее. Мы переселились на

Вацлавскую улицу № 14, 500 метров от старой аварийной квартиры, рядом с Карло-

вой площадью. Но новая квартира после генеральной реконструкции тоже аварий-

ная, на будущую неделю начнут вытаскивать все водопроводные инсталляции и ка-

нализацию из стен и давать другую. Катастрофа, именно для Юлианки в ее совре-

менном состоянии здоровья.

В Седло мы бываем очень редко, я привязан к зданию чешского правительства,

ежедневно работаю с утра до ночи. Работа интересная, в большинстве концепцион-

ная, бывают часто полезные переговоры с крупными банками и концернами, в смыс-

ле открывания возможностей, именно конкретных совместных предприятий. По-

следняя задача: комплексное решение энергетической и экологической ситуации,

сравнение ядерного и других вариантов. Интересно, временами утомительно, пото-

му что все спешит. Несколько месяцев еще проработаю и вернусь с Юлианкой на пен-

сию.

«Цейлон, рай без ангелов», появится, очевидно, весной. Пришлю. Или возьмешь

ее в Праге лично? Извини, Ленька дорогой, что кончу. Почту за пять дней я открывал

и читал полных полтора дня. Люди пишут целые горы писем. Прекрасно, вдохнови-

тельно, удовлетворительно, но тоже катастрофа. Ленька, обнимаю вас всех. Пиши,

что с тобой. Или звони! Твой Юра 12 .

Письмо И.Ганзелки в Москву (10 апреля 1991 г.)

…Наконец-то я одно письмо от тебя получил, спасибо! Оно уже старое, но от

тебя. На нем дата 20.1.1991. Дата почтового штампа в Кисловодске 30.1.1991. И ко

мне в Прагу добралось 7.4.1991. В день рождения моей сестры.

Конечно, больше ты меня обрадовал звонком. Это единственный надежный

способ соединения. Телеграмму, о которой пишешь, я до сих пор не получил. Но основ-

ное, что ты приезжаешь. Надеюсь, что ты привезешь с собою фотографию своего

камина. Все остальное уже писать НЕ НАДО! Скоро мы уже повстречаемся у нас, с

душой на ладони… 13

Май, 1991 год. Бурлит Староместская площадь; тон задают студенты

Карлова университета; идут с транспарантами в ширину площади и с нацио-

нальными флагами, поднятыми над головами. Молодые интеллектуалы идут

мимо вознесенного над площадью Яна Гуса, он их вечный профессор, учи-

тель на все времена. Здесь избегают произносить пустые слова, но теснее

смыкают плечи, демонстрируют сплоченность. Второй год чехи живут без

российского (советского) патроната и спорят, какая цивилизация, восточная

или западная, им ближе; они делают исторический выбор. Увы, полвека жиз-

ни в коммунальной квартире Восточной Европы с властным и грубоватым

хозяином заставляют крепко подумать. А когда память возвращает к подав-

лению Пражской весны, как все было, сомнения покидают даже колеблю-

щихся. Можно забыть, как тебя обидели, но как унизили, не забудешь.

Я не раз бывал на этой площади, сидел на ступенях у монумента, но

впервые замечаю, что под ногами базальтовая брусчатка, какою выложена

Красная площадь в Москве. Как будто из единого карьера, из той же кам-

нерезной мастерской. Камни под ногами одни, а дороги – в разные стороны.

Мой известинский коллега Станислав Кондрашов в те дни писал:

«…неужели мы, русские, великий народ, так глухи к проявлениям нацио-

нального духа других народов? Неужели не ясно нам, что только широта

подхода, мудрость и понимание со стороны Москвы могут в рамках новой

демократической федерации изжить тот первородный грех, который литов-

цы, латыши и эстонцы усматривают в присоединении их стран к Советскому

Союзу на основе секретного протокола к пакту Молотова–Риббентропа?» 14.

События 1968 года – грех того же порядка.

Между прочим, когда «Известия» предложили Кондрашову, одному из

самых авторитетных журналистов-международников, освещать в газете

ввод войск в Чехословакию, он отказался: «не моя тема». Американист, долго

проработавший за океаном, он не хотел иметь с этим ничего общего. Но с ин-

тересом отправился в весеннюю Прагу 1990 года. И что бросилось в глаза?

«Советское посольство занимает большую территорию в живописном праж-

ском районе. Ограда – само собой понятно. Но поверх ее – колючая проволо-

ка. В братской стране?! Какими глазами смотрят на эту проволоку пра-

жане?»15. Что бы мой друг сказал, увидев наше посольство в том треклятом

августе шестьдесят восьмого, в тройном оцеплении танков, ощетинившихся