предметами быта, старины, обрядов народов разных континентов; подарки

путешественникам, часто первым европейцам, которых аборигены видели,

могли бы украсить лучшие этнографические коллекции.

Мирек снял со стены челюсть и какие-то кости.

– Там, в кратере, стоя над кучкой костей, я подумал, что любители, под-

нявшись на эту высоту, скоро все унесут с собой, ничего не оставят исследо-

вателям. С этой мыслью я сгреб кости в подол куртки и унес в лагерь. У тебя

в руках часть тех костей, остальные мы передали в чехословацкий музей

натуральной истории.

Мне казалось, что история с леопардом на этом закончилась, но неожи-

данность была впереди. В августе 2007 года, когда Иржи Ганзелки уже не

было в живых, я снова приехал в Злин к Мирославу Зикмунду. Об этой встре-

че я еще расскажу, а сейчас только о том, как мы пошли в местный историче-

ский музей, где в трех больших залах постоянная экспозиция «Иржи Ганзел-

ка и Мирослав Зикмунд». Сюда приходят школьники, изучающие географию

мира. Под стеклом знакомая челюсть леопарда.

– Должен тебя огорчить, – сказал Мирослав. – Эту челюсть смотрел из-

вестный зоолог и художник. По направлению передних клыков он устано-

вил, что в кратере Килиманджаро был не леопард…

– А кто же?!

– Извини… кабан! Просто кабан.

Оказывается, у леопарда передние клыки торчат прямо, а у кабана в

стороны, и позвонки разные. Мы понимали Хемингуэя: леопард в снегах над

Африкой – это было так красиво!

Но пора обратиться к письмам Иржи той поры, когда после четырех лет

работы в Африке я вернусь на родину.

Письмо в Москву (2 июля 1988 г.)

Дорогой Ленька, добро пожаловать дома в Москве! Я очень рад тому, что ты

нашел в семье и вообще кругом все нормально. Только даты ни в твоем письме, ни на

почтовой марке нет. Поэтому не знаю, сколько времени письмо путешествовало ко

мне, и хуже всего: не знаю, в котором январе ты будешь отдыхать в Кисловодске: в

прошлом или в будущем, значит, 1988 или 1989 года.

Поздравляю Нелю, поздравляю Галю с аспирантурой, но больше всего поздрав-

ляю Женю с его крепким голосом 19 . Завидую. Вообще, у меня уже почти двадцать

лет голоса совсем нет.

Ты хотел меня обрадовать сравнением расстояний из Мозамбика и из Москвы.

Но мне кажется, что пожать тебе руку трудновато в обоих направлениях. Старай-

ся, Ленька! Уже давно нам пора встретиться. Несомненно, есть о чем говорить – и

тоже показать тебе, где и как я живу. Погордиться, что несмотря на мои почти 70

лет я еще успел создать из старого (146 лет!) сельского дома что-то уютное, на

уровне нашего века, но с полным респектом к традиции. Причем пришлось сделать

огромную часть работы собственными руками.

Может быть, пригодится тебе мой номер телефона. Не знаю кодовый номер

из Москвы в Прагу. После него надо набрать 0331 (наш район Индрихов Градец) и мой

домашний телефон 88172. До своего приезда обязательно позвони мне вовремя, что-

бы ожидать тебя. Не всегда бываю дома, и была бы трагедия, если бы я при воротах

нашел только весточку. Ленька, милый, больше писать не буду (сегодня!). Приезжай

скорей! Очень тебя жду… 20

Тут надо объяснить свой непростительный грех. Думая о Ганзелке и

Зикмунде, представляя, как невыносимо двадцать лет томиться без люби-

мой работы, изолированными от мира, я ломал голову, как хотя бы в письмах

чем-то отвлечь внимание от бед. Однажды в Хараре, зимбабвийской столице,

я заглянул в кинотеатр. Шел американский фильм об атомной бомбардиров-

ке какого-то города. Сеанс меня потряс, но не страшными кадрами, а реакци-

ей зимбабвийцев. Когда на экране герои в зараженной радиацией местности

корчились в муках, зал радостно хлопал в ладоши. Все смеялись! Видеть это

было свыше сил. На следующий день я рассказал об этом знакомому учите-

лю-англичанину, давно живущему среди африканцев.

– Ты ничего не понял! – сказал он. – По местным обычаям, в том числе у

здешнего народа шона, сочувствие страдающим на сцене или на экране вы-

ражают бурной радостью. Аплодисментами и смехом люди поддерживают,

отвлекают, чтобы несчастным стало легче.

Не знаю, что ударило мне в голову, но в последнем письме к Иржи, из-

бегая болезненных вопросов и тем, я с носорожьей неуклюжестью пере-

спрашивал, может, все-таки, он что-то пишет, нет ли просвета с переиздани-

ем прежних книг, и в духе народа шона весело писал ему о чепухе. Потерял

голову, забыл, что письмо пойдет в другую цивилизацию. Ответа долго не

было. Не выдержав, я позвонил в Прагу. Иржи сказал, что на последнее пись-

мо отвечать не будет. Я места себе не находил, не понимая, в чем дело.

Письмо в Москву (24 июня 1989 г.)

Ленька, дорогой, это было почти чудо, когда я тебя услышал по телефону.

Надеялся, что тебя скоро услышу снова. Напрасно. Ты вполне отмолчался. А может

быть, вследствие того, что я тебе сказал под конец нашего разговора: что я на твое

последнее письмо отвечать не буду. Очевидно, ты не понял причину этого почти же-

стокого мнения.

Слушай, друг старый и дорогой: я тебе несколько раз описывал условия, на ко-

торых живу длинными годами. И не только я. Из-за мнений и убеждений отца много

лет наказывают и детей. И после всего этого ты в письме спрашиваешь, как у нас

сказываются новые времена, спрашиваешь, над чем я работаю. Да ведь я тебе опи-

сал, что в моем возрасте заставлен твердо работать руками и спиной, чтобы со-

здать крышу над головой. Спрашиваешь, насчет переиздания старых и издания но-

вых книг! Ленька, ты скоро забыл свои собственные опыты. Если хочешь освежить

память, приезжай посмотреть консерву старых времен!

Может быть, что я появлюсь в Москве… Надеюсь, мы друг другу выскажем все

страсти и радости. . 21

«Может быть, что я появлюсь в Москве…» Ничего не понимаю! Это ка-

кое же советское учреждение отважилось пригласить деятеля Пражской вес-

ны, за двадцать лет не раз публично оболганного и униженного нашим руко-

водством, газетами, телевидением? Мое частное приглашение, как оказыва-

лось, не имело никакого веса. Кто взялся сломать стену отчуждения и хотя

бы таким образом извиниться перед путешественниками? Я терялся в до-

гадках, перебирал в памяти круг их прежних знакомых. За это мог взяться

кто-то из близких к высшей власти, очень влиятельный в ней.

Это мог быть М.С.Горбачев; разговор о Ганзелке у него мог зайти со

Зденеком Млынаржем, другом студенческих лет, хорошо знавшим

И.Ганзелку и М.Зикмунда; на Высочанском съезде ЦК КПЧ Млынаржа вместе

с Ганзелкой избрали в состав Центрального комитета партии. Он бывает в

Москве, встречается со старым другом Михаилом, теперь первым человеком

в государстве.

Но Горбачев и Млынарж оказались ни при чем.

За дело взялась хрупкая седая женщина, одна из умнейших в кругу мос-

ковской научной интеллигенции. Это была Анна Алексеевна Капица, вдова

академика Петра Алексеевича Капицы, лауреата Нобелевской премии. Их се-

мья познакомилась с путешественниками во время поездки Ганзелки и Зик-

мунда по СССР в 1963–1964 годах. Чехи бывали у них на Николиной Горе. У