...Ольшес будто прирос к рулевому колесу, и его лицо окаменело, высохло. Даниил Петрович смотрел только вперед, прищурившись, прикусив губы... а остальные трое обернулись назад и не отрывали глаз от самолетов. И вот... грохнуло, вспыхнуло в небе, и первый из шести самолетов исчез, за ним другой, третий... Вторая тройка описала плавный полукруг и стала удаляться.

А еще через секунду раздался звук, который земляне ни с чем не могли бы спутать - это взорвался бластер.

- Как ты мог... - хрипло прошептал Корсильяс. - Как ты мог дать ей оружие...

Ольшес не ответил

Росинский с усилием отвел взгляд от огненного зарева над шоссе и повернулся к Ольшесу.

- Вы... - начал было он... но увидел слезы на злом лице Даниила Петровича - и замолчал.

Проигравшее битву племя уходило к морю, потому что враг не оставил ему другого пути. Воины шагали с трудом, волоча ноги, согнувшись под тяжестью кожаных щитов и широких мечей, луков, колчанов со стрелами, ведя в поводу измученных, чуть дышащих боевых коней. Расписные, обитые медью и железом повозки со всяческим скарбом, влекомые лохматыми кривоногими лошадками, были покрыты грязью и пылью настолько, что никто не мог бы рассмотреть на них ярких желтых, зеленых и синих узоров. За повозками со скрипом одолевали неровности пути грубо сколоченные фургоны, в которых ехали женщины и дети. Всех стариков, что сумели уцелеть до последних дней, пришлось бросить по дороге, чтобы не перегружать и без того едва плетущихся животных.

В фургоне, принадлежавшем шаману племени, везли нескольких раненных воинов - но лишь тех, что были достаточно молоды, чтобы выжить, да и пострадали не слишком сильно. Все остальные тоже оказались брошенными по пути. А вот тощих белых собак бросить не удалось, и они, высунув языки, плелись в тучах пыли за последним фургоном. Но на них никто не обращал внимания, и никто не собирался кормить их либо поить. Воды и пищи не хватало и самим людям.

Вождь племени ларитов, Гирейт, которого гораздо чаще называли Диким Вепрем за его необузданный нрав, вместе со своими старшими военачальниками ехал далеко впереди, оставив за спиной отчаявшихся кочевников. Его большой полудикий конь, хотя и устал, все же еще чувствовал себя гораздо бодрее, нежели кони воинов. Вождь погрузился в глубокие мрачные раздумья, и трое его помощников, держась чуть в стороне, не решались произнести ни слова, зная, что Дикий Вепрь в любую секунду может взорваться яростью.

Вепрь молчал с той самой минуты, как отдал приказ об отступлении к морю. Он медленно ехал, глядя прямо перед собой, а племя шло следом... и никто не знал, что их теперь ждет. Да никто и не хотел думать об этом. Люди были слишком усталыми и измученными. Их сейчас интересовало только, долго ли еще им придется идти по пыльной, жаркой степи, скоро ли они смогут отдохнуть, будет ли у них завтра еда, смогут ли они напиться вдоволь...

Раненные воины ехали в фургоне старого шамана. За ними присматривали два молодых ученика колдуна. Сам шаман, устроившись в углу и не обращая внимания на духоту и стоны, тоже сосредоточенно размышлял о чем-то... Впрочем, старшему из его помощников казалось, что Атошир не столько думает, сколько прислушивается к чему-то далекому, невнятному... но что он мог услышать здесь, среди голой степи, выжженной солнцем, открытой ветрам?.. Юноша осторожно передвинулся и через окошко, прорезанное в передней стенке фургона выглянул наружу.

Да, вокруг по-прежнему расстилалась унылая серая равнина. На ее пересохшей однообразной плоскости виднелись кое-где красноватые пятна - это выходил на поверхность камень. В светлом, почти белом небе неподвижно висели ажурные маленькие облачка. А вдали, на горизонте, юноша увидел мягкую волнистую линию - там начинались холмы. А за холмами скрывалось море...

Ларитов никто не преследовал. Те четыре племени, что объединились, чтобы изгнать Вепря Гирейта из степей, были уверены в том, что кочевники-лариты, многие десятки лет досаждавшие всем набегами, больше не вернутся. Просто потому, что от них осталась лишь небольшая горсточка людей, для которых уже не было места ни в степи, ни в прилегающей к ней необъятной каменистой пустыне, в глубине которой, в редких оазисах, жили мирные скотоводы.

Богатые воинственные лариты превратились в жалких беглецов...

И для них остался только один путь - к морю, к Желтому заливу, окруженному голыми скалами, туда, где не было людей...

Юноша снова посмотрел на шамана. Тот задумчиво склонил голову, потом чему-то улыбнулся и внезапно окликнул ученика:

- Синтан, ты умеешь ловить рыбу?

Растерявшийся ученик не нашел ответа. Шаман посмотрел на него и усмехнулся.

- Не умеешь? Я тоже. И никто другой не умеет. Как ты думаешь, что все мы будем есть, сидя у моря?

- Не знаю... - тихо произнес юноша.

- И Дикий Вепрь тоже не знает. А есть ли на этих равнинах или на холмах дичь? И если есть - как ее добыть?

- Не знаю... - повторил ученик.

- Придется узнать, - серьезно сказал шаман и перевел взгляд на младшего помощника. Тот беспечно спал, свернувшись клубочком на полу фургона, не обращая внимания ни на тряску, ни на скрип старых грубых досок. С его черных волос соскользнула державшая их лента, и длинные спутанные пряди разметались вокруг юного личика.

- Ему хорошо... - пробормотал шаман. - Он еще недостаточно взросл, чтобы по-настоящему понять, что с нами случилось. Ну, скоро и он поймет... - Он взял мальчика за плечо и осторожно встряхнул. - Корлит, проснись!

Младший ученик мгновенно открыл ясные карие глаза и внимательно посмотрел на шамана, будто и не спал вовсе. Шаман с довольным видом кивнул головой.

- Молодец, умеешь быть начеку. Напои-ка раненых.

Корлит ловко пробрался к кадке с водой, закрепленной у стенки фургона, и, приподняв тяжелую крышку, зачерпнул воды в небольшой медный ковш. Вода была теплой и затхлой, но другую взять было просто негде. На много часов пути вокруг не было ни реки, ни озера, ни даже самого маленького родника - это мальчик знал точно, потому что он с рождения отличался даром чуять воду и на земле, и под землей.

Осторожно переползая на коленях от одного лежавшего на полу фургона воина к другому, мальчик каждому дал напиться, а потом, не дожидаясь следующего распоряжения старого шамана, достал из короба, привязанного рядом с бочонком, несколько маленьких кусочков черного вяленого мяса и раздал его всем, включая и шамана, и Синтана. Потом вопросительно посмотрел на старика.

- И себе возьми, - кивнул Атошир.

Мальчик тут же уселся поудобнее и запустил крепкие зубы в последний кусок.

Надвигалась ночь. С прибрежных холмов на равнину, навстречу бредущему наугад племени, медленно полз туман. Облака потемнели и распухли, спустились совсем низко и внезапно понеслись от моря в глубину степи. Над холмами сверкнула молния, послышался отдаленный рокот грозы.

Дикий Вепрь поднял голову и огляделся, словно не понимая, где он находится. В это мгновение его усталый конь споткнулся, едва не упав, и вождь с трудом удержался в седле. Его свита по-прежнему держалась поодаль, не решаясь приблизиться, и Гирейт взмахом руки подозвал одного из воинов.

- Здесь будем ночевать. Скажи, чтобы разбивали лагерь, - хмуро проворчал вождь и, не добавив больше ни слова, соскочил на землю.

Воин повернул коня и направился навстречу остальным. Через несколько минут боевые кони были расседланы, чуть живые лошади выпряжены из повозок и фургонов. Еще немного погодя в степи раскинулись потрепанные шатры, и кочевники, съев по горсти сырого зерна и выпив по глотку воды, улеглись спать - кто в шатрах, кто в фургонах, а кто и под повозками. Разжигать костры было не из чего, да и незачем - мясо давно кончилось, зерна оставалось на два дня... Матери с трудом успокоили голодных детей, и вскоре лагерь затих. Лишь дозорные бродили вокруг шатров, вглядываясь во тьму, вслушиваясь в каждый шорох... Собаки, обычно несшие службу вместе с ними, сбежали в степь в поисках хоть какой-нибудь еды.