Было положено прочное начало созданию эффективного способа производства продуктов питания — поливному земледелию, урожайность которого в условиях субтропиков была особенно высока. Устойчивая система жизнеобеспечения закрепила торжество нового образа жизни, жизни оседлого земледельца в благоустроенных домах, в условиях относительного изобилия, в окружении нарядных объектов прикладного искусства. Так постепенно формировался значительный потенциал, не только экономический, но также культурный и интеллектуальный. Весьма показательно наличие в Савване культового строения, вокруг которого концентрируются богатые детские захоронения. Их можно рассматривать как проявление особых представлений о ребенке — носителе магических сил или как свидетельство культа привилегированных детей (Алёкшин, 1986, с. 124). Совершенно ясно, что перед нами материальное отражение процесса формирования особого общественного организма, предтечи позднейших храмов. Существует предположение, что в одной из богатых могил Саввана захоронен служитель культа (Алёкшин, 1986, с. 61) как член социальной группы, приобретающей черты бытовой кастовости.
О самих создателях блестящей самаррской культуры пока трудно сказать что-либо конкретное. Составившее ее население антропологически принадлежит к длинноголовым европеоидам так называемой средиземноморской расы — основному массиву населения на всем Древнем Востоке. Однако были высказаны предположения о возможном отождествлении самаррских племен с носителями языка, который частично сохранился в шумерских заимствованиях и условно именуется «прототигридским» или «банановым» (Массон, 1971 в). К этому дошумерскому языку-субстрату восходят такие термины, сохранившиеся в шумерском, как стена, медь, печать, кирпичная форма; обозначения таких профессий, как ткач, каменотес, строитель, медник, кузнец, земледелец, пастух. Все это характеризует носителей «прототигридского» языка как оседлых земледельцев и скотоводов, хорошо знакомых со строительным делом и металлургией (8а1опеп, 1968; Зарождение. . ., 1983, с. 92). По тем объектам материальной культуры, которые обнаружены на самаррских памятниках, самаррские племена вполне можно отождествлять с носителями этого языка-субстрата, сохранившего понятия, отражающие реальную, повседневную жизнь оседлых общинников.
Археологически самаррское наследие достаточно четко прослеживается и в культуре непосредственных носителей шумерской цивилизации. Во всяком случае, именно с Самарры начинается цепочка археологических комплексов, выводящая нас прямо к культуре древнего Шумера. На крайнем юге Месопотамии, на берегу древней лагуны в нижних слоях города Эреду, который сами шумеры считали своим древнейшим центром, открыты комплексы, типологически близкие развитой Самарре. Это слои XIX—XV, где представлены строения из сырцового кирпича, керамика с густой темно-коричневой или красноватой росписью по кремовому фону. Длинный прямоугольный кирпич и ряд элементов геометрической орнаментации указывают на самаррские связи этого древнейшего комплекса Эреду. О восхождении к пласту хассунского типа свидетельствуют и «подносы для шелухи». Из сырцового кирпича были возведены святилища, размеры которых от слоя к слою увеличиваются, как бы отражая возрастание производственных возможностей общины.
Если святилище слоя XVIII — это по существу небольшая комнатка площадью в 9 м2, то в слое XV мы находим уже целый архитектурный комплекс, занимающий площадь в 70 м2, который с известными основаниями можно именовать небольшим храмом. Древние святилища Эреду имеют небольшой пристенный алтарь на пьедестале и квадратный в плане очаг-алтарь в центре. Все эти элементы сохраняются и в позднейших шумерских храмах, обозначая четкую линию типологической преемственности. Существуют различные предложения по поводу наименования этого древнейшего оседлоземледельческого комплекса Южной Месопотамии. В последнее время некоторые исследователи считали возможным говорить об особой «культуре Эреду»; ранее преобладало его обозначение как фазы Убейд 1, имелись в виду генетические связи с последующей культурой Убейда (Рогайа, 1965Ь, р. 149). Во всяком случае, перед нами весьма ранний комплекс конца VI — начала V тыс. до н. э., локальное проявление культуры хассунского круга.
Если на юге устанавливается достаточно четкая преемственность в развитии раннеземледельческих комплексов, то на севере, на территории распространения самой хассунской культуры, наблюдается заметный разрыв культурных традиций. Хассунские слои перекрываются наслоениями с материалами культуры Халаф, которая по основным компонентам и прежде всего по расписной керамике имеет мало общего с хассунским наследием. Вместе с тем относительная хронология халафских комплексов достаточно определенна. На трех памятниках халафские слои перекрывают наслоения с материалами Хассуны (сама Хассуна, Ниневия, Ярым-тепе II); неоднократно отмечено перекрывание халафских комплексов наслоениями типа Северного Убейда, о котором речь пойдет ниже. Мощность халафских слоев в 7—8 м указывает на длительность существования этой культуры, приходящейся на первую половину и середину V тыс. до н. э. Некоторые соответствия в орнаментации расписной керамики позволяют говорить о возможном сосуществовании раннего Халафа и поздней Самарры.
Сама халафская культура характеризуется глинобитными круглоплановыми домами, как жилыми, так и хозяйственными, керамикой с монохромной, а затем и полихромной росписью с дробной геометрической орнаментацией и отдельными изображениями фигур животных и их частей, главным образом бычьих голов (букрания); глиняными фигурками полных сидящих женщин, покрытых росписью поперечными полосами (рис. 17). Распространенные в Северной Месопотамии халафские памятники сосредоточены в две группы — восточную по обоим берегам Тигра в районе Мосула, т. е. в том же районе, где располагались хассунские поселения, и западную — по течению р. Хабур, левого притока Евфрата. Вместе с тем отмечается заметное воздействие Халафа на памятники Сиро-Киликии (Мерсин, Амук) и на районы по среднему течению Тигра (Чога-Мами). К числу наиболее изученных памятников восточной группы относятся Арпачия и Ярым-тепе II, раскапывавшийся советско-иракской экспедицией, более ограниченные материалы получены из Ниневии (слой 2) и Тепе-Гавра (слой XX). Методически памятники западной группы изучены значительно хуже (Чагар-Базар, Телль-Брак), хотя там находится само поселение Телль-Халаф, давшее имя всей культуре (ОррепЬет, 1943).
Строительная техника Халафа в принципе «развивает обычные приемы эпохи ранних земледельцев — стены возводились из глиняных пластов-блоков, иногда на каменном фундаменте. Однако планировка самих строений в основном иная. Здесь преобладают дома круглые в плане, имеющие в Ярым-тепе II диаметр от 3.5 до 5 м. Внутри устраивались очаги, и, судя по всем признакам, эти строения использовались как жилые помещения. Несколько более крупные круглые дома раскопаны в Арпачии, где они нередко имеют своего рода прямоугольные вестибюли (Ма11отоап, Козе, 1935). Арпачия — первый памятник, на котором были обнаружены подобные круглоплановые постройки, и их необычность повлекла за собой рассуждения об их особом, культовом назначении. После широких работ на Ярым-тепе II нет сомнений в том, что типичные строения халафского зодчества, в том числе хозяйственные, имели круглый план и соответственно диаметр в 1.5—1 м. Существовали и прямоугольные постройки, в частности с рядами параллельных стен, игравших роль помостов для зернохранилищ (Мунчаев, Мерперт, 1981). Однако преобладание именно круглых строений является бесспорной специфической особенностью халафских памятников. Как и на хассунских поселениях, во дворах встречаются хозяйственные ямы и многочисленные очаги. Среди последних помимо овальных в плане тонуров для выпечки хлеба имеются и двухчастные очаги, у которых топка имеет сводчатое перекрытие, а спереди расположено углубление для золы и непрогоревших углей. По находкам в Арпачии выделяется «дом гончара», где производилось изготовление и окраска керамики, а также, видимо, вытачивались и каменные сосуды. На Ярым-тепе II найдены двухъярусные гончарные печи, но сами производственные помещения пока не обнаружены. На территории поселков располагались и погребения, преимущественно младенцев. Сам обряд мало отличается от хассунских традиций — усопшие захоранивались на боку в скорченном положении, иногда в сосудах. В Тепе-Гавра обнаружены и групповые захоронения взрослых. Изменения происходят, пожалуй, лишь в инвентаре, который становится более обильным и разнообразным (керамика, бусы, подвески). Несколько необычно одно погребение ребенка, раскопанное на Ярым-тепе II и представляющее собой трупосожжение. Среди погребального инвентаря 6 миниатюрных сосудов, разнообразные бусы и каменная печать. Халафские погребения располагались и на соседнем холме Ярым-тепе I, где остатки хассунских домов к этому времени уже превратились в оплывшие руины.
