После успешного полета Павла Беляева и Алексея Леонова Гагарин от имени космонавтов поздравил Королева.

— Спасибо, товарищи, — положив руку на плечо Гагарина, сказал Сергей Павлович. — Впереди у нас немало нового, в каждом полете многое будет выполняться впервые. А вы не огорчайтесь, Юра, — заметил он, — вот испрошу разрешение начальства, да и махну вместе с вами на орбиту. Возьмете меня бортинженером на новый корабль?

В этой шутке есть доля правды. Королев пришел в ракетную технику из авиации, сам в молодости летал на самолетах, имел удостоверение летчика.

Сохранились некоторые из донесений летчика С. П. Королева комиссии по испытанию самолета РП-1, на котором предполагалось установить ракетный двигатель. Донесение номер один датировано 22 февраля 1932 года. Это первый известный документ, написанный Сергеем Павловичем в связи с его участием в работах по ракеткой технике. В нем Королев пишет:

«22 февраля 1932 года мною был испытан самолет РП-1 (он же БИЧ-11). Испытательные полеты были произведены без мотора (на планировании). Испытания проходили на аэродроме Московской школы летчиков на ст. Первомайской Октябрьской железной дороги. Старт машины осуществляется с помощью амортизатора. Сила ветра в 12 час 45 мин (начало испытаний) около 4–6 м/сек, направление на старт Г-2. В конце испытаний (16 час 15 мин) сила ветра около 1–3 м/сек, направление то же самое.

Первый пробег: на ровном месте на скорости (без отрыва от земли) показал хорошую управляемость машины при движении на земле. Хорошо реагирует на движение рулями поворотов и элеронами, позволяя легко выдерживать прямую. В отношении продольной устойчивости — машина идет на нос.

Второй пробег: на ровном месте на скорости (с отрывом от земли на 0,5–1 м).

Первый полет: на ровном месте с отрывом от земли на 1–2 м показывает хорошую управляемость машины, но отрыв от земли тяжелый, так как машина имеет сильную тенденцию идти на нос. Поэтому по моему предложению был вынут из носа машины один из двух мешков с песком.

Второй полет: на ровном месте, высота отрыва от земли до двух метров. Взлет после снятия одного из мешков с песком несколько облегчился, но после набора скорости на взлете приходится ручку довольно сильно выбирать на себя, за нейтральное положение (машина «висит на ручке»).

Третий полет (с половины горы Г-2). Полет по прямой. Высота около 10 метров, дальность до 500-и. Управляемость и устойчивость машины хорошие, но взлет продолжает быть затруднительным. В нейтральном положении в полете ручка находится в положении довольно сильно «на себя». Поэтому по моему предложению был вынут и второй мешок с песком из носа машины, таким образом, больше балласта в машине не было.

4, 5 и 6-й полеты: с ³/₄ склона Г-2 показали хороший отрыв самолета от земли. В полете, как и ранее, машина отлично слушалась всех рулей. В полете по прямой допускает бросание ручки и педалей от момента установившегося полета (после взлета) вплоть до захода на посадку.

7-й полет: с ³/₄ со склона Г-2 на развороты. Выполнены два разворота: первый 45° влево, второй — выход против ветра. Самолет легко входит и выходит из разворота, на котором заметно не теряет высоты (больше, чем полагается при планировании).

8-й полет: по прямой с верхнего старта Г-2. Можно отметить еще раз прекрасную устойчивость машины. Посадка вполне доработанная, очень мягкая. Выбирать из угла при посадке следует несколько выше над землей, чем у обычных планеров. Дальность полета около 800 м, высота до 40 м.

9-й полет: с верхнего старта Г-2 с разворота на 45° влево и затем с выходом против ветра».

За этими строками официального документа чувствуется тяга Королева к летному делу. Видно, сильна была в нем жилка испытателя. Сергей Павлович понимал, что разминулся во времени со своим собственным полетом. С сожалением он говорил своей матери: «Мне так уже не придется лететь. Опоздал».

Это чувствовали и его ближайшие сотрудники. Нет-нет да и проявится затаенная мечта. К. П. Феоктистов рассказывает об одном таком случае: «Однажды… сразу же после полета Белки и Стрелки на корабле-спутнике в августе 1960 года поздно вечером я докладывал Сергею Павловичу наши предложения по доработке проекта пилотируемого корабля и об организации аварийного спасения космонавта на «Востоке» в различных фазах полета. Дело, как вы знаете, было непростое, деликатное. Королев слушал молча, согласно и спокойно покачивая головой. В заключение своего доклада я подготовил такое «заявление»: «Риск, Сергей Павлович, все-таки немалый, и подвергать опасности молодого летчика не хотелось бы. Испытывать корабль должны проектанты, скорее всего я сам…» Что тут началось! Взорвался СП невероятно, начал кричать. Смысл его негодования был такой: все это ерунда, дилетантство. Уехал я от него страшно расстроенный. Потом дома по здравом размышлении я понял причины его раздражения. Конечно, он видел, что логика в моем предложении есть. Но ведь он сам незадолго до того наверняка был перед выбором: кого и как отбирать в космонавты. Решение было принято по его предложению. И наверняка в душе он еще переживал. Хотя, может быть, не сомневался, что выбор сделан правильный. Мне, однако, кажется, что у Сергея Павловича была еще одна причина для столь резкой реакции. Ведь он сам наверняка мечтал о полетах в космос. Но время их пришло для него, 54-летнего, слишком поздно».

В Гагарине воплотилась его мечта о собственном полете. Может быть, в этом одна из причин особо теплого, отеческого отношения Главного к Юрию.

Гагарин напряженно готовился к новому старту. Для подготовки к полетам на кораблях «Союз» была сформирована группа космонавтов, в которую вошли В. М. Комаров, Ю. А. Гагарин, В. Ф. Быковский, А. Г. Николаев, Г. Т. Береговой, В. А. Шаталов, Б. В. Волынов, А. С. Елисеев, Е. В. Хрунов и другие. В день первого испытательного полета космического корабля «Союз» Юрий был дублером Владимира Комарова. Всю подготовку они проходили на равных.

«Сразу же после старта, — вспоминает И. Давыдов, инженер-испытатель Центра подготовки космонавтов, — Юрий вылетел в Центр управления полетом и внимательно следил за событиями на орбите, участвовал в сеансах связи с командиром «Союза-1», принимал информацию о работе корабля и его систем. Полет был трудным, потому что машина была принципиально новая. Все это время Юрий мысленно воспроизводил действия Комарова.

Сообщение о разыгравшейся трагедии застало Гагарина в столовой за завтраком. Только что улыбавшееся лицо исказила гримаса боли. Он быстро поднялся и в чем был, не надевая тужурку и фуражку, которые остались в номере гостиницы, сел в машину и помчался на аэродром.

Помню, как, прилетев на место катастрофы, я увидел Гагарина плачущим. Он переживал, как переживает человек, который потерял самого близкого друга…»

Что же случилось с «Союзом»? Рассказывает К. П. Феоктистов:

«Перед возвращением было решено перейти на ручную систему ориентации. Комаров отлично сориентировал корабль, включил двигатель, все прошло штатно. Разделились отсеки, спускаемый аппарат пошел к Земле. Все было в норме. Но нервы у всех на Земле были напряжены до предела — все-таки первый «Союз» с человеком садится. Потом какое-то время в Центре управления не было никакой информации — и вдруг сообщение…

Что же произошло? Из контейнера не вышел основной парашют. Из-за этого не отделился тормозной парашют, и началось вращение аппарата. Когда же по сигналу автоматики был выпущен запасной парашют, он закрутился вокруг строп тормозного.

Почему не вышел основной парашют? Однозначно ответить на этот вопрос трудно. На испытаниях системы приземления, предшествующих полету Комарова — самолетных и беспилотных космических, — все работало нормально. Возможно, каким-то образом в контейнере образовалось разрежение и парашют был в нем зажат. Во всяком случае, при доработках контейнер расширили и усилили его стенки, доработали также систему запасного парашюта.