Годар, слушавший офицера с интересом и растущей симпатией, выпустил от удивления из поля зрения его красивое раскрасневшееся лицо, мощную шею с напряжёнными мускулами, похожими на перекрученные бинты, выдвинутое вперёд плечо с расслабленно возлежавшей бежевой лентой. Вниманием Годара завладел бокал, сквозь который блеснуло в его сторону пламя дальней свечи, что угодила на мгновение в поле стекла.
Все сразу заметили Годара. Он почувствовал это осязанием: скольжение многих взглядов по лицу и одежде, под которой была ещё и кожа, но не стал отводить каждый из них улыбкой. Прищурившись, он пристально смотрел в лицо говорившего офицера и одновременно держал в поле зрения огонёк, то и дело растворяющийся в фокусе стекла бокала.
– Я читал о нём короткими вечерами, так похожими друг на друга, что мне теперь кажется, что вечер был только один, и герой, про которого я читал в иностранных книгах из библиотеки отца, тоже был один. Я читал о нём, пока ты, Малиновый витязь, разучивал соло для скрипки, а ещё один будущий наш товарищ, Сиреневый витязь, вытягивал моего друга из путины безответной любви, показывая ему места на безоблачном синем небе, где должны быть, по мнению астрономов, звёзды. В последний раз книга называлась «Сказанием о Георгии, поразившем…» – Бежевый витязь запнулся. Краска сползла с его щёк. Он наполнил бокал и произнёс поскучневшим голосом: – Будем знакомы: Давлас.
Все, в том числе и Годар, последовали его примеру – представились и выпили. После чего наступило время трапезы. Теперь можно было расслабиться и завязать беседу с ближайшими соседями по столу.
Годар наклонился к Лане:
– Скажи, пожалуйста, где можно достать форму?
Девушка иронично парировала:
– Ты чувствуешь себя обнажённым?
– Скорее, чересчур одетым.
Лана спокойно и лукаво смотрела ему в глаза с расстояния десяти сантиметров.
Усилием воли он сдержал инстинктивный порыв застегнуть верхнюю пуговицу на куртке:
– По правде говоря, я не совсем понимаю, кому и зачем я здесь понадобился. Скорее всего, произошла ошибка. Но я готов служить вашему королю даже по ошибке. Вот только бы найти человека, который бы разъяснил мне мои обязанности. И форму. Хотя бы без шёлковой ленты.
– Так не бывает, – засмеялась Лана, – сотенные командиры без ленты в природе не встречаются. Иначе ратники потеряли бы знаки различия, и вместо войска перед Его Величеством предстала бы тысяча обычных мальчишек. Когда ты выберешь ленту, твои солдаты сделают себе на погоны нашивки того же цвета.
– Ну, и где же у вас ленты?
– О, это вопрос сложный! Ленты, как и форму, изготовляют семейные портные. Всё это готовится с детства, и не зависит от того, назначат ли владельца мундира и ленты в королевское войско и станет ли он сотенным. Выбрать цвет проще. Такому сироте, как ты, это проще простого. Думаю, тебе следует поступить так, как поступил однажды граф Аризонский. Человек, открывший эту землю и основавший наше государство, великий географ и путешественник граф Ник Аризонский, приведя сюда отряд поселенцев, воткнул штырь с зелёным полотнищем недалеко от места, где теперь Королевский Дворец. Но здешнее солнышко за пару недель сделало флаг неотличимым по цвету от растресканной глины.
Среди поселенцев было много умельцев – с графом в будущую Суэнию пришла не только знать, но и люди попроще: доктора, учителя, ремесленники, крестьяне. Были среди них и учёные. Последние занялись изобретением закрепителя красок. Но, какие бы красители они ни употребляли, каждое новое полотнище вскоре превращалось в ветошь цвета глины. Государство, которое предстояло построить, рисковало остаться без Флага, если, конечно, не держать его вечно, как узника, в стенах Дворца. И тут появились феи. Бродячие, похожие на цыганок. Самую красивую из них граф Аризонский взял в жёны. На других женились некоторые холостые поселенцы. Супруга Аризонского собственноручно изготовила шелкотканое полотнище. Волшебную материю назвали впоследствии вечным, несгораемым шёлком. Из суэнского шелка шьют теперь вечерние платья знатным дамам. Из него же изготавливают ленты сотенных командиров и нашивки на погоны рядовым.
Но даже несгораемое, не ветшающее рукоделие феи не смогло удержать краску: зелень полотнища выцвела под неумолимым солнцем.
Тогда фея предложила поднять на флагштоке прозрачный шелкотканый флаг, сквозь который можно было увидеть все изменения облаков, все оттенки белого на фоне золотисто-голубого неба, или любой другой цвет, который придумается взглянувшему.
Граф счёл затею единственно разумным выходом из положения. «Что ж, пусть каждый видит то, что ему увидится. Был бы только разумен правитель, – решил он. – Всё равно, больше того, что есть на свете, не увидишь».
Когда же флаг вознёсся над поселением на длинном металлическом флагштоке, Аризонский, согласно шутливому ритуалу, придуманному супругой, взглянул, приставив козырьком ладонь ко лбу, на полотнище, и, усмехнувшись, заказал себе новый сюртук: тёмно-зелёный, точно такой, в каком был одет в тот день, даже того же покроя. А первым правителем назначил, короновав, своего лучшего друга Джона. Сам он предпочёл политике занятия наукой… Начало причудливому нашему государству положил союз географа и феи. Так гласит легенда… Или сплетня!
Последнюю фразу Лана, говорившая до того вполголоса, произнесла шёпотом.
Годар вздрогнул и очнулся от очарования рассказа. Глаза Ланы смеялись.
Витязь с алой лентой, тот самый сосед по столу, с которым они держались во время пения за руки, выстроил, сдвинув в линию, три бокала.
– Господа, предлагаю трёхсторонний брудершафт. Ну-ка, рыцарь, передвинься.
Годар и Ник – так звали Алого витязя – поменялись местами.
Ник наполнил бокалы, зажал средний двумя соседними и ловко приподнял все три, держа побелевшими пальцами только ножки боковых.
– Возьмите меня под руки, – прошипел он, не шелохнувшись.
Лана и Годар поспешно, но осторожно продели свои руки под локти витязя.
Пригнув голову, Ник поочерёдно отпил из всех трёх бокалов ровно столько, сколько можно отпить, не накреняя их. Опустив конструкцию на стол, он удовлетворённо сказал:
– Так как фокуса вам, господа, не повторить, предлагаю всё перемешать и допить традиционным способом.
Бокалы накрыли офицерским кивером и несколько раз переместили в три руки, после чего Ник, Годар и Лана, чокнувшись, выпили за дружбу.
Закрутилась грампластинка с танцевальной мелодией. Ник пригласил на танец их обоих, молча вытянув из-за стола за руки. Положив друг другу руки на плечи, все трое пошли делать круги в ритме музыки, но потом, развеселившись, убыстрили темп и сломали прежний ритм.
Музыка отстала.
Поодаль выделывал в одиночестве свои па Давлас. Две девушки приплясывали, похохатывая, и подмигивали Нику, который, двигая пританцовывающей бровью, зазывал их в свой танцевальный круг. Ник был худощавым брюнетом с густым чубом, сероглазый, с неповторимо-зажигательным шальным взглядом, который плохо увязывался с уравновешенным внешне темпераментом… Проплыла, нырнув в их круг и тут же покинув его, ещё одна девушка. Давлас взял её за талию и завальсировал.
Несколько раз танцы прерывались, хотя пластинка продолжала крутиться вновь и вновь, всё одна и та же. На пятачке, где танцевали, чуть не на ходу произносили тосты, и все пили. Бокалы для удобства сгрудили на краю стола, за которым начинался пятачок. Годар, не понимая себя, шёл, поводя плечами, на Лану, и, казалось, проскальзывал сквозь неё. Лана была как прозрачная податливая стена, о которую не хочется опереться. Хочется окунуться в неё и войти, задержавшись ровно настолько, сколько длится один шаг в лёгкой цепочке других шагов. Из одной прозрачной, будто светящиеся лунным светом стены, он сразу попадал в другую: другой человек шёл на него, поводя плечами, а если таковой подворачивался не сразу, Годар делал шаг-другой в сторону и нырял в кого попало. Он уже не интересовался, в кого. Край освещённой одними свечами комнаты, где вершились танцы, не поскупился впустить в себя лабиринт из прозрачных человеческих душ, будто специально скинувших перед Годаром тела. Все называли его славным доблестным рыцарем Годаром. И отдавались в танце. И вели за собой.