— И все же расскажите мне об этом.

— В том случае, если Рейх проиграет, золотой запас, хранящийся в Рейхсбанке, и сбережения эсэсовцев необходимо было тайно переправить в Южную Америку, а также спрятать в разных местах в Германии. Предполагалось, что, когда наступит подходящее время, нацистское движение возродится. Можно сказать, что это был тайный план по возрождению нацистской партии. — Буш помолчал. — Услышав об этом плане, мы в Абвере только посмеялись. Учитывая, сколько всего нам обещали в конце войны, мы знали, что это пустые слова. Глупая надежда отчаявшихся людей, герр Фолькманн. Это как история с Геббельсовским отрядом «Вервольф», партизанской армией, которая должна была дестабилизировать ситуацию в Германии после оккупации ее союзными войсками. — Буш посмотрел на Фолькманна. — Кроме того, Бранденбургский завет не имел последствий. Естественно, золото и прочие средства были переправлены в Южную Америку после войны, но они нужны были лишь для того, чтобы обеспечить долгую счастливую жизнь избранным, которые наслаждались комфортом и безопасностью до конца своих дней. Но, судя по суммам, полученным Шмельцем, да и времени их получения, нет повода считать, что он может быть связан с этим заговором, не так ли?

Фолькманн кивнул.

Повисла тишина. В саду становилось все холоднее, и Буш, наконец, взглянул на часы и медленно поднялся.

— Боюсь, что вынужден попросить вас покинуть мой дом, герр Фолькманн. У меня дела.

Встав, Фолькманн сказал:

— Спасибо вам за помощь.

Они прошли через дом, и когда они подошли к входной двери, Буш спросил:

— Как вы думаете, герр Фолькманн, в страну контрабандой ввозилось золото?

— Не знаю, герр Буш.

Улыбнувшись, Буш внимательно посмотрел на Фолькманна.

— Я не стал бы зацикливаться на Бранденбургском завете, о котором вы меня спрашивали, герр Фолькманн.

Фолькманн кивнул. Буш явно собирался еще что-то сказать, но колебался.

— Еще кое-что. Я не знаю, важно ли это, и, собственно, намеревался рассказать вам об этом раньше, но мы как-то ушли от этой темы. — Старик помолчал, а Фолькманн выжидающе смотрел на него. — Эрхард Шмельц. Вы сказали, что он поехал в Южную Америку с женой и ребенком.

— Так указано в документах, хранящихся в Асунсьоне.

— А как звали ребенка?

— Карл.

— Когда он родился?

— Согласно документам, за четыре месяца до приезда Шмельца в Парагвай.

Буш резко помотал головой.

— Герр Фолькманн, это не могла быть жена Эрхарда Шмельца. И это не мог быть его ребенок.

Фолькманн с изумлением уставился на старика.

— Почему?

— Потому что Эрхард Шмельц не был женат, герр Фолькманн. По крайней мере, в Германии. И детей у него, насколько мне известно, не было. А женщина, которая эмигрировала с ним в Южную Америку, должно быть, его сестра. Я думал, что это она запечатлена на фотографии, но это не так. Сестру его звали Инге, я ее помню. Она была очень некрасивой, просто неуклюжая деревенская женщина, которая так и не вышла замуж и не родила ребенка. Она жила с братом и вела домашнее хозяйство. Она исчезла одновременно с Эрхардом Шмельцем. — Буш сокрушенно покачал головой. — Так что ребенок, которого они забрали с собой в Парагвай, не был их сыном.

Глава 42

Около 5:30 Фолькманн доехал до Шлира, а через двадцать минут он оставил позади Хундхам. Его «форд» быстро мчался по пологим холмам Вендельштайна.

Он сверился с планом Мольке. До Хундхама вела проселочная дорога. Согласно карте, монастырь находился в восьми километрах от города, на северо-восток от Вендельштайна. Ему нужно было свернуть на Вальдвег.

Холмы вдалеке были покрыты снегом, а на дороге было много машин, ехавших из города. Проехав минут десять по оживленной трассе, Фолькманн свернул возле дорожного указателя с надписью «Вальдвег».

Дорога не была освещена, да и вообще была заброшенной, и Фолькманн ехал с осторожностью, то и дело поворачивая, пока она не закончилась. Казалось, дорогой не пользовались. С обеих сторон росли высокие ели. В конце дороги он увидел узкий гранитный мост, а за ним массивные деревянные створки монастырских ворот в высокой каменной стене.

Оставив фары включенными, он выбрался из машины и, повинуясь инстинктивному порыву, открыв бардачок, вытащил «беретту» и сунул ее в карман, прихватив также фонарик и батарейки к нему. Стены, окружавшие старый монастырь, были все еще крепкими, хотя песчаник, из которого они были сложены, кое-где потрескался и осыпался. Над старинными деревянными воротами было прикреплено металлическое распятие, изъеденное ржавчиной, пятна которой расползались по светлому песчанику. В центре ворот было окошко. Фолькманн выключил фары и включил фонарик.

Стоя в тишине, он посветил в окошко на воротах. Он толкнул створку ворот, и она со скрипом распахнулась. Он вошел внутрь, очутившись в просторном мощеном дворике. Разгоняя фонариком тени, он осмотрел аркаду, уходящую влево и вправо от ворот. Луч света выхватывал древние заржавевшие тележки и кучи строительного мусора.

За двориком находилось какое-то здание, его крыша была выше монастырских стен. Рядом возвышалась колокольня.

Он пошел налево.

Воняло экскрементами, местами булыжники были разбиты. Под аркой оказалось несколько дверей. Одна дверь повисла на сломанных петлях, открывая проход, и Фолькманн вошел внутрь. Помещение напоминало кабинет. Он обнаружил там остатки старой мебели — сломанный стул и тяжелый деревянный стол. Воняло гнилым деревом. Постояв там немного, он почувствовал, что вонь становится невыносимой, и вышел из помещения.

Пройдя несколько метров, он оказался в другом дворике. Полуразрушенная каменная дорожка окружала пространство, когда-то бывшее крошечным садом. Теперь там торчали засохшие фруктовые деревья. В центре он увидел полуразвалившийся фонтан, его чаша была наполнена дождевой водой. Фолькманн стоял в лунном свете, направляя луч фонарика в разные стороны, пока не увидел еще одно здание и башню на противоположном конце сада.

Это была маленькая церквушка с колокольней, нефом и крошечным алтарем. Дверь в ризницу была приоткрыта, а над дверным проемом нависали густые заросли плюща. Луч фонарика бегал по изгибам засохших переплетенных стеблей. Фолькманн толкнул дверь, и скрип эхом разнесся вокруг, словно раскат грома. Высоко над полом были окна с разбитыми витражами, сквозь которые проникал тусклый лунный свет. Местами роспись на стенах облупилась, а сбоку стояла старая церковная скамья.

Здесь тоже ощущался запах гнили и разложения, и Фолькманн уже собирался выйти, когда луч фонаря поймал мелькнувшую на стене слева тень. Направив луч света на то место, Фолькманн увидел, что там начинается лестница. Каменные ступеньки вели вниз, в темноту. Фолькманн осветил стены и ступеньки, но ничего не смог рассмотреть.

Он медленно пошел вниз и вскоре очутился в подвале под церковью. Ступеньки заканчивались перед большой деревянной дверью. Схватившись за ржавую дверную ручку, Фолькманн повернул ее. Дверь легко поддалась, но проржавевшие петли громко заскрипели.

За дверью оказался большой склад.

У стен были сложены мешки с плиткой и цементом, а в углу рядком стояли банки с краской. Присев на корточки, Фолькманн стал рассматривать упаковку стройматериалов. Они оказались свежими, и их там было очень много. Встав, он услышал какой-то звук.

Он замер на месте.

Наверху раздавались шаги.

Достав из кармана «беретту», он снял пистолет с предохранителя. Звук, казалось, доносился из церкви.

Он ступил на лестницу, на первой же ступеньке выключив фонарик. Оказавшись наверху, он выглянул в освещенное лунным светом помещение церкви, но ничего не увидел и не услышал.

Через минуту он снова услышал шум, на этот раз справа, там, где он вошел в ризницу. Казалось, кто-то шел по мостовой.

Взяв «беретту» наизготовку, он пошел в темноту. Дойдя до входа в ризницу, Фолькманн остановился и прислушался. Дверь была немного приоткрыта, изнутри доносился еле слышный скрежет.