Последний месяц лета, год 86 от Первого слова.

Архипелаг Итен, Северный остров.

Кровь из разбитой губы попала в рот. Алекс сплюнул, повернув голову – отозвался болью ушибленный висок. Проклятые ивварцы, занесло же их в таверну так некстати! Конь в упряжке повозки фыркнул и, понукаемый кучером, прибавил ходу.

Солёный ветер крепчал, волосы лезли в лицо, цеплялись за серьгу в ухе. С моря надвигался шторм. Тучи клубились на потемневшем небе, оно всё больше набиралось гнева и готовилось разъяриться грозой. Шквалистые порывы доносили с близкого берега брызги, поднимали пыль на дороге и гнули ветви деревьев так, что те скрипели и трещали.

Наконец впереди, у развилки на дороге, показался старый рыбацкий дом.

– Останови! – скомандовал Алекс кучеру и, когда повозка со скрежетом притормозила, спрыгнул на землю. – Погоди здесь, я недолго.

Деревня будто вымерла: вокруг никого, никакой суеты перед штормом, даже псы не лаяли. В соседних домах было темно, кое-где окна и вовсе заколотили досками. Похоже, стоило приехать раньше, а ведь если бы не случайные обстоятельства, он бы ещё нескоро добрался до родного дома. Привычно скрипнула знакомая калитка, а узкая тропинка к дому заросла травой. Живы хоть?! Алекс громко ударил старым железным кольцом об дерево, а потом с силой отворил незапертую дверь и, пригнувшись, вошёл внутрь.

Сколько тут не был, лет пять? Показалось, даже потолки в доме стали ниже. Алекс с осторожность выпрямился, едва не задевая головой низкие доски.

– Отец? – позвал он.

Вскоре раздался лёгкий скрип старых досок. Но вместо отца из маленькой комнаты вышла заспанная мачеха. Она держала в дрожащей руке масляную лампу и щурилась, вглядываясь в полумрак перед собой. В свете огня морщины на её лице казались резче и глубже, чем раньше. Какой дряхлой она теперь стала… Остро кольнуло жалостью.

– Алекс?! Но как ше?.. – проскрипела она со староивварским акцентом, грубо и с твёрдыми согласными. Алекс и забыл, как говорят тут, в деревнях.

– Письмо вы, значит, не получили. – Он сбросил камзол на сундук в углу и тяжело выдохнул. – Где отец?

– Он болеет и слаб. Спит. – Пожевав губами, Грейя сухо спросила: – Ты голоден?

– Нет, матушка, – Алекс позволил себе скупую улыбку, – я похож на голодного? У меня немного времени, к сожалению. Нужно поговорить с отцом. И с тобой.

Грейя сощурилась, осмотрев его разбитое лицо, но только молча ушла на кухню.

– …пропадает невесть сколько, а потом валится на голову, весь драный, как подзаборный кот, – донеслось оттуда ворчание старухи, которая загремела посудой в шкафах. – Капитан Дельгар, герой, как ше, как ше… – передразнила она. – Двадцать девять лет, а сам…

Не желая слушать её брюзжание, Алекс одёрнул порванный в таверне рукав и прошёл в комнату к отцу. Тот и правда выглядел плохо: бледный, осунувшийся, он лежал на низкой кушетке у самой стены и дышал сипло, с трудом. Отцу шёл девятый десяток, и болезни год за годом подтачивали ослабевшее здоровье.

Он даже не пришёл в себя, когда Алекс присел рядом и замер, изучая отцовское лицо. Спокойное, расслабленное. Простое. Но в его мягких чертах, сглаженных временем, во впавших щеках, в фамильной горбинке носа Алекс искал что-то иное. Тёмное. Опасное. Отпечаток древнего зла.

Алекс вздрогнул, когда сзади подошла мачеха с мокрым полотенцем в руках и сказала:

– На-ка, вытри кровь. Красавец. – Он поднялся и осторожно оттёр краем полотенца разбитую и распухшую губу. Посмотрел на красное пятно на ткани и перевел взгляд на хмурую мачеху. Та снова заворчала, но уже как будто теплее: – Ну, чего ты тут стоишь смотришь? Старику покой нушен.

– Хочу, чтобы вы уехали отсюда. Плохие новости есть. Заберу вас на «Ясном» и отвезу в столицу, в свой дом. Он всё равно пустует, а там вы будете в безопасности.

Грейя хрипло воскликнула:

– Ты смерти его хочешь или што?! Никуда он поехать не смошет!.. Дай ему спокойно дожшить!

– Да не выйдет здесь спокойно дожить, мать, – не сдержался Алекс. – Сегодня в таверне местные ивварцы сцепились с моими парнями только из-за того, что те – чужаки и говорят на другом языке. Я потерял убитыми боцмана и двоих крепких матросов, а ещё троих замели за драку местные власти. Слышишь? И будет только хуже. Может начаться новая война!

Мачеха гневно отвернулась в сторону, заворчав под нос:

– Говорит-та, аки дворцковый вельмоша теперича, ишь ты, птица. Потерял убитыми он!..

Алекс пожалел о резких словах, попробовал утихомирить мачеху и приобнял, отводя обратно на кухню.

– Я хочу как лучше, послушай меня…

– Тебя, друшочек, не было здесь пять лет. Тебя и твоего брата, который сбешал в Иввар незнамо зачем. С чего ше я долшна тебя слушать?

– Я писал вам и высылал деньги. Я не мог прийти.

Грейя ткнула скрюченным пальцем в сторону спящего отца.

– Посмотри! Как думаешь, нушны ему твои деньги?!

Алекс медленно потянул носом воздух, успокаиваясь. Он не мог назвать причину, по которой ушёл тогда из дома и не появлялся так долго. Не мог сказать, как, кроме всего прочего, ему тяжело находиться здесь, видеть дом своего детства и понимать, что теперь ничего не будет, как прежде. И что всё, что он знал о родных, перевернулось с ног на голову.

Но Алекс не желал, чтобы они погибали здесь в одиночестве, забытые всеми.

– Может, заваришь чайку? У вас ещё остался тот, что я передавал из последнего рейса? – примирительно спросил он.

Котелок на кухонке закипал долго. Алекс сел на край табурета, облокотившись о шаткий подоконник, и посмотрел в окно. Пытаясь погреть что-нибудь из еды, Грейя все-таки застучала кастрюлями, а потом поставила перед ним чашку, ту самую, с отколотым краешком, которая когда-то принадлежала ему. Семнадцать лет назад!

На улице мгновенно стемнело. Пошёл дождь, сначала мерно, будто гроза не решилась тревожить покой старого дома и спящего в соседней комнате старика. Старика, с которым Алекс, может, больше никогда не поговорит. Но и ждать нельзя… И дождь разошёлся сильнее, начал заливать струями мутное стекло. Сверкнула молния.

– Мы не уедем, Алекс, – повернувшись и вскинув голову, заговорила мачеха. Запавшие глаза блестели на высохшем лице. – Все уехали. Гисри уехали уш, верное, с месяц как. Дорены, что напротив, тоше. Собрали пошитки – и к родственникам на Юшный. Все бегут. А мы – не уедем.

Да она такая же упрямая, как и отец.

– Вы погибнете здесь! Будет война, понимаешь?

– Не померли в Летний Мятеж, не помрём и сейчас! А нет – так туда нам и дорога, – она глянула на улицу, отодвинув край занавески. – Тебя там шдут.

Алекс отпил глоток горячего чая и с досадой поднялся. Отец, похоже, и впрямь не переживёт это плавание… Иначе он забрал бы их сейчас насильно, что бы мачеха там не бормотала! Ладно, отец. А с ней что будет?

– Матушка, послушай меня. Ещё есть время, недели две точно. – Он подошёл и взял её за руки. – Я отправлю к вам лекаря из столицы, пусть посмотрит, и вы сможете уехать вместе с ним. Хорошо? Я не оставлю вас одних.

– Ступай, ступай. Пришлю весточку, если отцу станет лучше, – она отвернулась, будто пряча слёзы.

Алекс молча обнял её, поцеловал в седые волосы и, не оглядываясь, вышел за порог, где под дождём ждала повозка. Он пришёл сюда слишком поздно. Он мог бы увезти сварливую старуху прямо сегодня, забрать и умирающего отца, но они не простят этого до конца дней. Старики перед смертью так привязываются к родной земле, точно она их манит.

Сжимая пальцы, Алекс провёл ладонью по лицу, подставил его ливню и вгляделся сквозь потоки в чёрные тучи. Когда-то эти места были и его родиной, давно, но ведь были. Быть может, и он в старости вернётся сюда умирать? Алекс обёрнулся на покосившийся дом, едва различимый в косых струях воды. Давай, налетай, ветер! Хлещи. Непогода охотно отозвалась на его мысли – ливень зарядил мощнее, сплошной стеной заливая всё вокруг. Тряхнув головой, Алекс подошёл к мокнущему под деревом кучеру.