– В «Тереме»?

– Не слышали? Это русский ресторан, все наши там собираются.

– Как скажете.

Мы зашагали по улице, и Соколов не преминул вернуться к прежней теме.

– Емельян Никифорович, а вот ответьте: вся прогрессивная общественность по-прежнему требует дать индусам независимость? – не слишком-то вежливо толкнул он товарища в бок локтем.

– Не без этого, – подтвердил Красин.

– Ничего в этой жизни не понимаю! – покачал головой Иван Прохорович. – Ну что за люди такие? В последнюю войну поздравительные телеграммы императору Поднебесной отправляли, теперь за душителей вступаются. Как так можно?

– В первую очередь, они ратуют за объективность. Призывают не повторять ошибок прошлого и не грести под одну гребенку, – рассудительно отметил Емельян Никифорович. – Если человек индус, он не обязательно душитель. Презумпция невиновности…

– Брось! – отмахнулся Соколов. – Индусы как тараканы. Они повсюду! Да еще умудряются своей мистической ерундой пудрить мозги цивилизованным людям. Теперь уже и англичане среди почитателей Кали попадаются! Англичане, французы и голландцы! Можете себе представить?

Я мог, но не хотел. Хотел есть. Поэтому огляделся по сторонам и озадаченно спросил:

– Как вы здесь только ориентируетесь?

– Бросьте, граф! Заблудиться в этом городе невозможно! – уверил меня Соколов. – Он весь окружен линией электрической конки и нарезан на районы радиальными бульварами, словно неаполитанский круглый пирог…

– Пицца, – подсказал Красин.

У меня заурчало в животе.

– Именно пицца! Все радиальные дороги ведут к площади Максвелла, – подтвердил Иван Прохорович и махнул рукой. – Она там. Не промахнетесь.

Я посмотрел в указанном направлении и обратил внимание на висевший над городом дирижабль.

– Кто-то на воды прилетел? – пошутил я, озадаченно потирая свежевыбритый затылок.

– Что? – проследил за моим взглядом Соколов. – Нет, это какой-то нувориш из Нового Света взялся финансировать реконструкцию амфитеатра. На днях состоится открытие, поэтому цены на проживание растут как на дрожжах!

Меня это известие оставило равнодушным, поскольку задерживаться в городе я не собирался. Пообедаю, дабы хоть немного унять резь в животе, и отправлюсь прямиком на вокзал.

– Не нувориш, а миллионер и меценат, – укорил товарища Емельян Никифорович. – Уж поверь, перестройка амфитеатра влетела ему в копеечку!

– Нет, это ты мне поверь! – вспылил Соколов. – Отобьет свое на рекламе с лихвой! Подобная публика в убыток себе ничего не сделает. Капиталисты…

– Давай не будем ссориться, – мрачно глянул в ответ Красин. – К тому же мы уже пришли.

И в самом деле: на фасаде двухэтажного особняка красовалась яркая вывеска: «Терем». Перед высоким гранитным крыльцом дожидались клиентов сразу несколько открытых колясок, а на входе гостей встречал слуга в синей поддевке, жилете и заправленных в начищенные ваксой сапоги штанах.

Моих спутников слуга знал и поспешно распахнул перед нами дверь. Емельян Никифорович задержался сунуть ему в руку мелкую монету.

Внутри оказалось шумно. Просторный зал с пальмами в кадках вдоль стен и огромной люстрой под потолком был наполнен гомоном голосов; играла музыка, кто-то пытался декламировать стихи. На глаза попалось несколько свободных столов, но Иван Прохорович повел нас на второй этаж. Там было не так многолюдно.

– Франция – это просто какой-то кошмар, господа! – объявил собутыльникам статный молодой человек с пышной шевелюрой вьющихся волос. – Грязь! Физическая и, что еще страшнее, духовная!

Мы прошли мимо к свободному столу, и тогда Соколов небрежно бросил:

– Шлак!

Я обернулся и присмотрелся к столь нелицеприятно охарактеризованному им господину.

– От слова «шлакоблок», надеюсь? – спросил после у Ивана Прохоровича. – Не в плане оценки творчества?

Мои спутники рассмеялись.

– А вам, граф, палец в рот не клади! – покачал головой Соколов. – На ходу подметки режете!

Подошел официант, принес меню на русском.

– Чего изволите-с? – поинтересовался он.

За последний год я изрядно подтянул свое знание языка, поэтому в написанных кириллицей названиях не путался. Заказал тарелку ухи, черный чай и большую сковороду жареной картошки. Мог бы умять за один присест и целого поросенка в яблоках, помешала развернуться ограниченность в средствах.

Соколов остановил свой выбор на сибирских пельменях и соленьях, к ним велел принести графин водки.

– Только холодной, – предупредил он. – Не как в прошлый раз. Пить невозможно было.

– Возьмем с ледника-с, – уверил его халдей.

Красин, тяжело отдуваясь, вытер платком покрасневшее лицо и ткнул пухлым пальцем в строчку с супом-пюре.

– Соленый арбуз и хлебную корзинку? – уточнил официант.

– Неси, – махнул рукой Емельян Никифорович и повернулся ко мне: – Лев Борисович, не просветите нас, чем зарабатываете на жизнь? Не сочтите за назойливость, просто это самый верный способ завязать разговор.

– Я не зарабатываю, я трачу, – нейтрально улыбнулся я. – Трачу матушкино наследство, путешествую по миру, смотрю новые страны, знакомлюсь с людьми…

– Это дело, – одобрительно кивнул Соколов. – А вот нам с Емельяном Никифоровичем приходится в поте лица на хлеб насущный зарабатывать.

– В поте лица – это про меня, – возразил Красин. – Вы же, Иван Прохорович, как попрыгунья-стрекоза, с места на место перелетаете.

– Ну, потею точно меньше вашего, – огладил русую бородку Соколов. – А что бегать приходится – так работа такая. Нашего брата ноги кормят. – Он повернулся ко мне и официальным тоном объявил: – Соколов Иван Прохорович, специальный корреспондент ряда ведущих российских газет и журналов. Помимо этого, публикую фельетоны под псевдонимом Голый король.

– Гол как сокол? Это от фамилии? – догадался я и потер подбородок. – Вот насчет короля не уверен. Что-то от Ивана к Цезарю?

– Два сапога пара, – фыркнул Емельян Никифорович. – Вам друг с другом точно скучно не будет.

– И какими судьбами здесь? – вежливо поинтересовался я. – Поправляете здоровье?

– Если бы! – горестно вздохнул Соколов. – На службе! – Он снял пробку с принесенного графина, налил себе стопку водки, потом зачем-то плеснул немного в чайное блюдечко и поинтересовался: – Лев Борисович, по маленькой?

– Пожалуй, воздержусь, – отказался я, с нескрываемым удивлением наблюдая за манипуляциями Красина, который положил в блюдце с водкой ломоть белого хлеба. – Жарко сегодня.

– Тут всегда жарко, – уверил меня Иван Прохорович. – Жарко, и не протолкнуться от известных личностей. А уж на открытие амфитеатра и вовсе весь бомонд собрался. Ожидается даже ее императорское высочество, слышали?

– Нет, – ответил я, нервно вздрогнув. Пересекаться со своей венценосной родственницей и тем паче ее окружением не хотелось абсолютно.

Обедаю – и сразу на вокзал. Без промедления.

Только вот не станут ли меня ждать именно там? Или даже не меня, а погибшего стюарда? Ведь он, без сомнения, намеренно выгадал время поджога, чтобы после прыжка с парашютом приземлиться в окрестностях Монтекалиды и укатить отсюда по железной дороге. Могут его встречать, могут.

Я погрузился в напряженные раздумья и едва не пропустил рассказ Соколова о причинах его пребывания в курортном городе.

– И вот меня посылают сюда светским обозревателем, – объявил Иван Прохорович, – а суточных выделяют – с гулькин нос. Не поверите, скоро начну милостыней побираться.

– Вашему брату к этому не привыкать, – сварливо отметил Емельян Никифорович, переворачивая хлеб. – Многие так и вовсе нормальным полагают сначала в газете человека грязью облить, а потом у него же на водку целковый занять.

На виске Соколова задергалась жилка, но он сдержался.

– У кого занимать-то? – криво ухмыльнулся репортер. – Творческий люд вечно без копейки сидит, это вам лучше меня известно.

– Известно, – подтвердил Красин и повернулся ко мне: – Лев Борисович, я в некотором роде литературный скаут.