Итак, у них и у иудеев один и тот же бог. Во всяком случае, (христиане, принадлежащие к) главной церкви, открыто признают это, а также принимают за истину принятую у евреев космогонию, в частности насчет шести дней (творения) и седьмого дня, в который бог, отдохнув, ушел на свой наблюдательный пункт. Они называют первым человеком того же, что и иудеи, и точно так же включают его потомство в свои генеалогии; (они рассказывают) о тех же кознях братьев друг против друга, что и иудеи, те же истории о переселении в Египет и о бегстве оттуда [V, 59].

Пусть не думают, будто я не знаю, что некоторые из них признают того же бога, что иудеи, другие же – другого, противостоящего этому, от которого и произошел сын[68]. Есть и третий род, называющий одних пневматиками, других – психиками[69]. Некоторые объявляют себя гностиками, некоторые, признавая Иисуса, желают вместе с тем жить по закону иудеев, как масса иудеев. Есть также сивиллисты[70] [V, 61]. Я знаю также симониан, которые называются еленианами – как почитатели Елены или учителя Елена, – марцеллиан – почитателей Марцеллины, – гарпократиан, последователей Саломеи, последователей Мариамны, Марты, маркионитов, во главе которых стоит Маркион[71] [V, 62]. Каждый из них (почитает) другого учителя и демона, жестоко обманываясь и блуждая в глубокой тьме более беззаконно и гнусно, чем последователи культа Антиноя в Египте. Они злословят друг против друга ужаснейшим образом, (изрыгая) явные и тайные (проклятия), они ни по одному пункту не могут прийти к соглашению, они во всем гнушаются друг друга, (они называют других) цирцеями и обольстительными мятежниками [V, 63], ожогом слуха, загадками, обманщицами-сиренами[72], издевающимися и затыкающими уши у тех, кто их слушает, и награждающими их свиной головой[73]. От всех этих до такой степени расходящихся между собою (сект), позорнейшим образом изобличающих себя самих в спорах, можно слышать: «Для меня мир распят, и я для мира» [V, 64][74]. Христиане, расходясь между собою в учении, говорят, что они знают больше.

Ну, если у них нет никакого источника их учения, давайте исследуем само учение; при этом прежде всего надо изложить то, что они, плохо восприняв от других, извратили по невежеству, проявив с самого начала сразу неприличную смелость насчет предмета, которого не знают [V, 65]. У эллинов это сказано лучше, без напыщенности и без возвещения якобы от бога или сына божьего [VI, 1].

Итак, пусть древние мудрецы разъяснят ищущим знания, пусть выскажется Платон, сын Аристона, насчет высшего блага и пусть скажет в одном из своих писем, что высшее благо отнюдь не «поддается определению» (rhe ton), но возникает «при частом общении» (людей между собою); оно «внезапно возгоревшийся в душе свет как бы от взвившегося пламени»[75] [VI, 3]. (Далее Платон в письме пишет): «Если бы я думал, что это можно достаточно ясно изложить письменно или устно для многих, то что лучшее мы могли бы совершить в жизни, чем написать столь полезное для людей и вывести природу на свет для всех?» [VI, 6]. (Но христиане), плохо поняв Платона, (перенесли это учение на бога). (Платон не требует, чтобы ему тотчас поверили): «пользуясь вопросами и ответами»[76], он просвещает разум у последователей его философии [VI, 7]. (В ряде мест Платон отмечает, что) благо познаваемо «для немногих», что многие, преисполненные «неправильного презрения», «гордой, обольстительной надежды», называют некоторые вещи истинными, как знающие якобы «кое-что возвышенное». Но после такого заявления Платон, однако, (никого) не морочит, не заграждает уст желающему высказаться о том, что представляет собою предлагаемое ему (учение); он не требует, чтобы ему сейчас же поверили, что это-де бог, а это его сын, который спустился (с неба) и беседовал со мной [VI, 8]. Далее Платон пишет: «У меня есть намерение сказать об этом подробнее; возможно, что, когда я это сделаю, сразу яснее станет то, о чем я говорю. Есть действительная причина, препятствующая дерзнувшему писать о чем-либо из этих предметов; я и раньше не раз о ней говорил, и теперь, кажется, надо (опять о ней) сказать: есть у всего сущего три вещи, при помощи которых осуществляется познание, четвертое – само (знание), а пятым надо считать то, что познаваемо и истинно; из них первое – имя, второе – определение, третье – образ, четвертое – знание» [VI, 9].

Как видишь, Платон, хотя он и уверял, что оно «неизреченно», однако, чтоб не получилось впечатления, будто он ищет убежища в невыразимом, приводит обоснование этого затруднения, а то и «ничто» могло бы оказаться «выразимым». Платон не хвастает и не утверждает лживо, будто он открыл что-то новое или явился с неба возвещать (что-либо), а указывает, откуда (берет) это. (А христиане) говорят: поверь, что тот, кого мы тебе представляем, – сын божий, хотя бы он был самым унизительным образом связан и подвергнут позорнейшей пытке, хотя бы он совсем недавно на глазах всех бродяжил самым постыдным образом; (мало того, говорят они), именно потому ты должен сильнее Уверовать [VI, 10]. Но если каждый будет вводить своего (бога) и у всех будет наготове общая (формула): «Уверуй, если хочешь спастись, или отыди», то что остается делать действительно желающим спастись? Бросать кости, (что ли), и гадать, куда обратиться и к кому пристать [VI, 11]?

(Чтоб оправдать свое неумение доказать свои положения разумными доводами), они говорят, что мудрость в людях есть безумие перед богом. Причину этого я уже раньше указал – (желание) привлечь к себе одних лишь необразованных людей и малолетних. Но я докажу, что и это выдумано и заимствовано у эллинских мудрецов. (Так), Гераклит говорил: «Существо человеческое не обладает познанием, а божественное обладает»; (в другом месте он говорит): «Глупым человек слывет у демона, как ребенок у мужа»[77], и в платоновской «Апологии Сократа» (мы читаем): «Я, афиняне, приобрел это имя не чем другим, как мудростью; но какой же мудростью? Такой, которая является, может быть, человеческой мудростью; и, по-видимому, я в самом деле мудр такой мудростью»[78] [VI, 12]. (Таким образом, учение о двух мудростях) – божественной и человеческой – (учение древнее) и восходит к Гераклиту и Платону (но, в то время как даже Платон считал себя мудрым только человеческой мудростью, христиане) излагают божественную мудрость самым необразованным, рабам или самым невежественным людям [VI, 13]. Будучи шарлатанами, они убегают без оглядки от людей более понятливых, не поддающихся обману и уловляют в свои сети простаков [VI, 14].

Их смиренномудрие – (результат) неправильного понимания мысли Платона, который говорит в одном месте в «Законах»[79]: «Бог, согласно древнему преданию, заключая в себе начало, конец и середину всего существующего, действует прямо, идя по пути (указываемому его) природой; за ним всегда следует справедливость, наказывающая нарушителей божественного закона; кто хочет быть счастливым, следует за ней смиренно и скромно». (А у христиан) смиренный смиряется безобразно и на беду себе, повергшись наземь, бросившись на колени и ниц, облачившись в жалкую одежду и посыпав (главу) пеплом [VI, 15].

Изречение Иисуса о богатых, гласящее: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в царство небесное», прямо сказано у Платона; Иисус исказил слова Платона, сказавшего, что «невозможно быть особенно хорошим и одновременно исключительно богатым»[80] [VI, 16]. О царстве божием (тоже) божественно сказано у Платона в письмах и в «Федре», (а у христиан это изложено неубедительно) [VI, 17]. «Вокруг царя вселенной (говорит Платон) собрано все, ради него существует все, он – источник всего прекрасного; второе (стягивается) ко второму, третье – к третьему. И вот человеческая душа стремится изучить эти принципы, созерцая то, что сродно ей; но ничего из этого она не постигает вполне. Что касается царя и тех вещей, о которых я говорил, с ними ничто не сравнится»[81] [VI, 18].