— Увели?

      — Как бы да… Потом мы пошли дверь закрыть, выглянули, на нижней площадке телефон валяется. Вроде, его. Забрали.

      Лазарев задавал ещё вопросы, пытаясь точнее выяснить, кто увёл Кирилла, но выходило, что парень, с которым он разговаривал то ли что-то скрывал, то ли плохо помнил, как всё произошло. Наверняка, они там бухие все были, если ещё не обкуренные.

      На середине разговора связь вдруг оборвалась, и Лазареву почти сразу же свалилась на телефон прощальная эсэмэска про то, что на счёте недостаточно средств. Он чуть не грохнул сотовый о землю. Едва сдержался. Он пытался заставить себя дышать глубоко и медленно, но не помогало; лёгкие в груди раздувались и затем болезненно сжимались, выталкивая воздух, так шумно, будто Лазарев только что бежал кросс. Даже показалось, что в подреберье начинает покалывать.

      Он заметил, что нервно дёргает одной ногой, постукивая каблуком ботинка об опору скамейки, на которой сидел.

      Лазарев не мог понять одного: сейчас уже была середина следующего дня, и неужели за столько часов Кирилл не сказал, что он никакой не Илья? Или сказал, но ему не поверили? А если поверили — что они сделали?

***

      Чувство времени могло обманывать, но Кириллу казалось, что он трясётся в этом пропахшем соляркой кузове уже часа два. На деле могло пройти в несколько раз меньше — от страха время растягивалось, или наоборот, больше — потому что от страха время могло и сжиматься тоже.

      Сейчас, после десятков минут в полной темноте, Кирилл мог кое-что видеть: тент к кузову местами был пришнурован неплотно, и сквозь зазоры сочился бледный свет. Впрочем, толку от этого не было, потому что Кирилл не узнал ничего нового. Он сразу, еще в темноте, всё облазил и ощупал. Он был в пустом, если не считать пластикового ведра, набитого промасленными, пахнущими соляркой тряпками, кузове грузовика. Ведро на толчках начинало кататься по полу и время от времени наезжало на Кирилла. Его самого порой тоже бросало из стороны в сторону, потому что ухватиться было не за что. По бортам были какие-то выступы, но неудобные и с острыми краями, так что удержаться, да ещё и связанными за спиной руками, Кирилл за них не мог.

      Руки ему связали чем-то, что он сначала принял за провод, но потом, когда смог ощупать, понял, что это была пластиковая стяжка из тех, которыми скрепляют провода.

      Кирилл пытался выбить ногами задний откидной борт, пытался найти способ открепить кусок тента, но ничего не вышло. Низкий кузов и кусок прорезиненной ткани поверх оказались неожиданно надёжной тюрьмой. Он бросался на тканевые стенки и кричал в надежде, что его кто-то услышит, хотя и понимал, что и то, и другое бесполезно. Машина с рёвом неслась по трассе, и его крики не были никому слышны, а стены, которые легко было бы продырявить, будь у него хотя бы маникюрные ножницы, только слегка гнулись и отшвыривали его обратно.

      Поняв, что из кузова ему не выбраться, Кирилл сел на пол.

      Он догадывался, что всё это было как-то связано с Лазаревым, но пока не мог понять, что хотят от него. Скорее всего, от него ничего не хотели. Хотели чего-то от суки Лазарева, но увозить его — это точно не способ. Увезшие его должны были быть до смешного наивными лохами, чтобы решить, что кто-то станет платить выкуп за парня, с которым трахается. Да, трахались они регулярно, даже жили вместе в Питере, но всё равно это было то же самое, что подойти к какому-нибудь бизнесмену и сказать: «Помнишь, ты на прошлой неделе тёлок в сауну заказывал? Так вот, мы одну из них убьём, если ты не перепишешь на нас свой торговый центр». Да он просто заржёт в ответ. У них с Лазаревым были чуть более близкие — вернее, чуть более постоянные отношения — но сути дела это не меняло. Только полный лох мог подумать, что типа вроде Лазарева можно шантажировать таким образом. Нет, Лазарев бы сколько-то за него заплатил, какую-то вменяемую сумму, которой не жалко. Тысяч пятьдесят или сто. Но кто станет похищать человека и везти уже два часа в какие-то ебеня ради пятидесяти тысяч?

      А ведь Лазарев-то не врал…

      Кирилл даже не знал, поверил он ему тогда или нет. Он дико разозлился, это точно. Не стояли бы на станции — въебал бы. «Верни, пожалуйста, ключ». Пожалуйста… Урод.

      Кроме злости и унизительного ощущения, что его выкинули и как плевок растёрли, он не чувствовал больше ничего. И при этом он сел в вагон и даже пересаживался — всё, как Лазарев сказал, хотя сам не понимал, почему это делает. Потом он сообразил, что выполняет чужой приказ, выскочил на первой же станции и созвонился со знакомыми, от которых только недавно уехал. Ни на какой автобус он садиться не будет, пусть Лазарев утрётся… У него теперь есть деньги, не пошикуешь, но есть, и он знает, как их весело потратить.

      Кирилл отложил три тысячи на обратную дорогу — в Москву всё равно придётся возвращаться — засунул их в чистенькие, ровно сложенные Лазаревым носки и запихал поглубже в рюкзак. Остальные деньги он сунул в карман джинсов.

      Ему казалось, что это произошло в районе десяти вечера. Двое пошли в магазин, а когда вернулись, с ними в квартиру ввалились два каких-то хмыря. Здоровые оба.

      Сначала он подумал, что это чьи-то знакомые… Да все так подумали, каждый решил, что это чьи-то знакомые, не мои… По-честному, они там все уже хорошие были. Тех чуваков всё же начали спрашивать, какого хрена им нужно, но тут они заметили его, подошли, схватили за шкиряк и потащили к дверям.

      Никто и слова не сказал, смотрели — и всё. Да он и сам тоже не то чтобы отбивался. Страхово стало, да и вообще не сразу въехал, что за дела. Только в прихожей спросил, что им нужно.

      — Иди, — его подтолкнули между лопаток. — Потом поговорим.

      Он возмутился, сказал, что никуда не пойдёт, и его ударили гораздо сильнее, в район поясницы, и Кирилл бы упал, если второй из бугаев, стоявший рядом, не поймал его за руку.

      Когда его вывели на лестничную площадку, он выдернул руку и бросился по ступенькам вниз, одновременно ища в кармане телефон. Он не знал, куда будет звонить. В полицию, наверное. Или Лазареву. У него в тот момент наконец что-то щёлкнуло в голове: Лазарев же предупреждал!

      Надо было просто бежать, позвонить он и потом бы мог. Но из-за выпитого и выкуренного он плохо соображал. Засуетился, заметался. Пробежать он сумел лишь одни пролёт — на площадке его догнали. Руку тут же перехватили, сжав запястье так, что телефон выпал на рыжие квадратики плитки и отлетел через всю площадку до стены.

      После этого Кирилла держали крепко. Один из мужиков, тот, что пониже и похудее, достал из-за пояса джинсов пистолет и сунул Кириллу едва ли не под нос:

      — Только пикни!

      Кирилл впервые видел оружие так близко, но в пистолете было что-то такое, что заставляло поверить: он настоящий. Коричневатый, похожий на дерево пластик на рукояти, странно «несовременный», как из бабушкиных советских вещей; светлые потёртости на ребристом металле; даже запах, железный, маслянистый… Кирилл непроизвольно втянул голову в плечи и медленно пошёл вниз.