Было налито еще, выпито, и старик совсем опьянел.

— Эх, если б была жива моя Дугарма! Как бы она, бедненькая, порадовалась, глядя на вас. Ей-богу, такая вот бестолковая жизнь, да и весь белый свет тоже бестолковый, — Бизья шумно расплакался. — Кому я нынче нужен, кому я теперь опора? Может, зря живу на свете? Глупый я человек, бестолочь, дурак последний! — он всхлипывал и покаянно бил себя по голове здоровенным кулаком.

Глаза Бурзэмы похолодели; выразительным кивком она указала Гоше на соседнюю комнату. Тот понял, что жена приказывает ему приготовить постель для старика. Бурзэма внимательно глядела на отца, и во взгляде её затеплилась не то жалость, не то тревога за него.

— Ты почему не спросишь меня о моем, твоего отца, житье-бытье, о домашних делах моих, доченька? Или не считаешь меня за человека? Сидишь, будто воды в рот набрала, и смотришь на меня злыми глазами. Как я должен это понимать? Скажи хоть что-нибудь наконец-то, — сказав так, Бизья глянул на дочь совершенно трезвыми глазами.

— Да нечего мне сказать, отец, — вздохнула Бурзэма. — О вашем житье-бытье мне рассказывают земляки, которые приезжают сюда.

— Письмо, хоть какую-нибудь весточку никогда не пришлешь…

Бурзэма в ответ лишь пожала плечами.

Старик налил еще одну рюмку и выпил.

— Не многовато ли пьете, отец?

— А почему б мне и не выпить один раз в жизни?! Ей-богу, денег у меня хватает… На десять жизней хватит — вот сколько у меня денег… Да-да в моих деньгах можно утонуть, деньгами моими можно обернуть всю землю.

— То, что вы богаты, я знаю, отец… Недаром люди удивляются, куда он денет свои несметные тысячи.

— Ну и пусть удивляются. Когда собака не может укусить, ей остается только лаять.

Бурзэма, опустив голову, перебирала кисти скатерти.

— Доченька, а Гоша где работает?

Бурзэма, мгновенно изменившись в лице, отвернулась, вытерла ладонью глаза.

— Все-таки странный вы человек, отец. Стыдно мне за вас до того, что хоть сквозь землю провались… Инженер, работает на заводе! — сказала она, стукнув о стол кулаком.

— A-а… Действительно… А зарплата у него какая?

— Нам хватает.

— Машина у вас есть, дорогие вещи в доме стоят…

— Стараемся жить не хуже других…

— В долгах ведь сидите?

— Не очень, в этом году должны рассчитаться со всеми.

— A-а… тогда хорошо. Ты вся в меня пошла, бережливая, хозяйственная. Что ж, неплохо, — порадовался старик. — Однако же, чем брать в долг у кого-то, могли бы, наверно, занять и у меня? Я-то мог бы и подождать… Хороший я или плохой, но все же я ведь твой родной отец.

— Чем ехать куда-то аж в Исингу за деньгами, мы решили поискать где-нибудь здесь.

«Наверное, это и к лучшему: пошел бы слух, позорящий меня, что родной дочери деньги дал в долг», — сообразил старик, хоть и был пьян.

— Впрочем, что там в долг… Уж на машину-то я мог бы вам и в подарок дать… Разве я живу на свете не ради родных детей своих и внуков?.. — проговорил он вдруг слова, которые доныне ему и в ум не приходили. Но Бизья, сказав это, мгновенно как бы подавился, начал кашлять.

— Ваши деньги нам не нужны, отец.

— Не нужны?!

— Не нужны!

— Это ты правду говоришь?

— Правду.

— Разве ты не собираешься ухаживать за мной в старости, побыть со мной в последние мои дни перед смертью?

— А кто же это сделает кроме меня… Или эта ваша Норжима?

— Оставь Норжиму в покое, доченька. Поскольку я пока еще работаю, мне ведь нужен кто-то, кто готовил бы мне обед, стирал мое бельишко, как же без этого? Ей-богу, наверно, надо было тебе поехать и жить при мне.

— Я вас не виню, что вы взяли себе эту старушку Норжиму.

Услышав это, старик Бизья совсем расчувствовался.

— Доченька, надо было тебе за минувшие пять лет хотя бы раз приехать ко мне в гости… Хоть внуков бы мне показала. Володенька ваш очень похож на меня, сердечный.

— Да… очень похож.

Старик Бизья поглядел в сторону детской комнаты, умиленно вытянул губы и ласково сказал:

— Крошки мои, внучатки мои спят. Дедушка ваш своим внукам сделает совсем особый подарок, вот увидите.

Из соседней комнаты появился Гоша.

— О, отец, вы совсем уже трезвый, кажется? Так быстро?

— Какое там трезвый, совсем я пьян. Ну, выпьем-ка еще.

Гоша взглянул на Бурзэму, улыбнулся и налил еще. Чокнулись, выпили.

— Вчера с начальством нашим немножечко того… В ресторане… — хвастливо сказал старик Бизья.

— Вижу, вы понемножечку приучаетесь пить, — засмеялась Бурзэма.

— Ну, алкоголиком-то я, наверно, не стану. Вдали от глаз своих земляков разок-другой почему бы и не выпить.

Очень скоро бутылка опустела. Старик Бизья уже не мог поднять головы. Он попытался было встать из-за стола, но не смог и рухнул на жалобно заскрипевший диван. Старик щурил глаза, пытаясь разглядеть окружающее.

— Ну, дети, отец ваш совсем пьян, готов, — еле ворочающимся языком проговорил он, после чего попытался затянуть песню об осиротевшем верблюжонке. Зять и дочь, поддерживая его с двух сторон, отвели в соседнюю комнату, раздели и уложили в кровать. Старик Бизья еще некоторое время напевал под нос все ту же песню, пока сон не сморил его окончательно.

5

Старик Бизья проснулся поздно. Отчаянно болела голова. Похмелье… Ломило затылок, в ушах шумело, кололо в висках. Невыносимо тошнило. Старик громко застонал и отвернулся к стене. В это время открылась дверь, и вошедший Гоша участливо спросил:

— Отец, вы уже проснулись?

— А? — старик приподнял голову и посмотрел на зятя слезящимися глазами.

— Болеете?

— Ой-ей-ей.

— Может быть, холодный компресс на голову?

— Давай попробуем, зятек… Ой, какое несчастье!

Поставив возле кровати таз, зять положил ему на лоб смоченную холодной водой тряпку.

— А не выпить ли вам граммов сто? Возможно, поможет, — предложил Гоша.

— Не напоминай мне про водку. Как только вспомню про нее, так тошно становится, — поморщился старик, отмахиваясь обеими руками.

— Деда, ты совсем ой-ой? — спросил маленький Вова, появляясь из соседней комнаты.

Увидев крохотное существо, столь похожее на него, старик впал в прежнее умиление и даже забыл про головную боль.

— Эта кроха… от горшка два вершка, какой забавный. Пришел ведь к деду, тянет, видно, родная кровь-то. Сердцем тянется к деду Володенька-то наш… Пришел ведь…

Гоша поправил мокрую тряпку на лбу старика и заметил:

— Непривычны вы к водке.

Говоря это, он увидел вдруг потайной карман, пришитый к нижней рубашке и мигом сообразил, что к чему. Ему уже доводилось слышать о всем известной скупости своего тестя.

— Э-э, отец, это что за тряпка пришита к вашей рубашке? — самым невинным тоном спросил он.

— Ы? — старик мигом опомнился, прикрыл ладонью карман и отвернулся к стене. — Ей-богу, вот когда довелось мне испытать позор, — пробурчал он про себя.

Гоша усмехнулся:

— Раз уж вы приехали к нам, погостили бы дней пять-десять, отдохнули как следует. На Байкал бы съездили все вместе. Если хотите, можем и на Ольхон махнуть. Со своими сватами познакомитесь там.

— Оно, конечно, можно бы, — как-то неожиданно для себя сказал Бизья. — Можно бы… По обычаю приподнесли бы друг другу хадаг, тоолэй поставили. Ведь ничего этого мы пока не делали. Да, неплохо бы… Но… но как оно получится-то? Ой-ей-ей, ведь там сколько водки придется выпить… Ой-ей-ей… Кажется, умираю… Данзан, мой напарник, что нынче делает? Надумает вдруг поднять сруб на несколько венцов и, глядишь, все напортит. Ему-то все равно… Ой-ей-ей…

— Данзана вашего знаю, — сказал Гоша. — Близкий родственник моей Бурзэмы. Она его хвалит…

- Откуда Бурзэме его знать? Бестолковый малый… Чертяка этакий… — жаловался Бизья слабым голосом. — Слыш, зятёк, что я тебе скажу — надо всегда думать о завтрашнем дне… Если съесть сегодня всё, вместо того чтобы оставить на черный день…