Мои родные не оставляли меня, сироту. Тетя Лена официально оформила надо мной опекунство и получала на меня опекунское пособие, с него-то мы и выплачивали штраф. Но тем не менее родственники бессовестно эксплуатировали меня, заставляя выполнять непосильный для одного человека объем работы.

Я была у них как служанка. Каждый день, прежде чем покушать, я должна была натаскать воды, покормить кур, убраться дома, сходить в магазин и помыть за всеми посуду, да еще и подоить корову. Вечером очень хотелось гулять, но это было невозможно; только мент Саша иногда выводил меня на прогулку, я отдыхала от своих принудительных работ, он покупал мне сладости и дарил те ценные минуты свободы, которых так не хватало мне, вольной от природы цыганской девочке. Конечно, добрую половину этих дел я привыкла совершать и при маме, но это было для мамы, для детей и совершенно добровольно, к тому же, в этом была крайняя необходимость.

Без меня бы все встало, а самое главное – дети, которых жалко, и мама, которую тоже я любила и жалела. А здесь, в семье моих родственников, я чувствовала себя чужой среди своих… Что бы я не сделала, все было им не так. Я всегда была плохой. И еще меня всегда удивляло, почему в моей тетке столько яду. Теперь я думаю, она завидовала маме, ее проворности, храбрости и везению. А то, что мама была просто страстным, активным человеком, – этого она не принимала во внимание. Но была и еще одна причина, о которой пока никто не знал, даже я.

Часто за стопкой водки тетя Лена любила упрекнуть меня, а заодно и маму. Последнее меня очень обижало. Одним словом, в четырнадцать лет – как раз в этот момент моей жизни у меня начался переходный возраст – я воспринимала свои новые обязанности как издевательство над собой: мне тогда казалось, что они меня используют, как золушку.

Но когда мне пришлось еще и терпеть насмешки, тут уж терпение мое лопнуло окончательно. Это было последней каплей! И тогда я собрала вещи и ушла из дома прочь.

Иду, как сейчас помню, по дороге и плачу, а кругом темнота, ни души – страшно и холодно…

И вдруг, как в сказке, мне навстречу идет девочка, такая же заплаканная. Мы переглянулись и поняли, что посланы друг другу самой судьбой. Пройдя еще пару шагов, мы оглянулись и, улыбнувшись, решили познакомиться:

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Оля, – ответила она, – а тебя как?

– Лена. А ты чего ревешь?

– Да вот, с родаками поссорилась, ушла из дома, теперь не знаю, куда идти. А ты?

– О-о! Та же фигня, – рассмеялась я, сияя от удовольствия.

И мы стали думать вместе, куда идти и что делать.

– А может, на вокзал пойдем? – предложила я. – Заночуем там, а утром на семичасовой электричке поедем в Тверь.

Оля согласилась, и мы дружно направились в сторону вокзала.

Шли мы медленно, не спеша, а машины пролетали мимо нас.

По дороге мы без умолку болтали, как вдруг перед нами с визгом остановилась восьмерка кофейного цвета. В салоне громко играла музыка. Из окон машины выглянули два симпатичных мужичка и спросили с улыбкой:

– Девчата, куда путь держите?

– Да сами не знаем куда, – улыбнулись мы в ответ.

– Тогда, может, вместе прокатимся?

Мы с Ольгой весело переглянулись и решили: почему бы и нет? Все равно нам некуда идти, а тут может куда и выведет кривая русской мечты. После чего мы быстро и элегантно запрыгнули в авто, которое сразу же залихватски тронулось с места и помчалось по ночному Торжку. Мы катались с новыми мужчинами по городу, шутили и кокетничали, а они, в свою очередь, тоже выражали нам свою симпатию.

Вскоре поступило вполне логичное предложение со стороны накачанных красавцев – подружиться поближе у них дома. И мы тут же согласились, потому что, во-первых, ночевать нам было решительно негде, а во-вторых, они нам действительно понравились.

Ну, приехали мы к ним домой, – а там еще один друг посапывает на диванчике.

Тогда мы все и перезнакомились. Три мужичка представились Саней, Хохлом и Шаниным. А мы им соврали, что нам по шестнадцать лет, мы уже взрослые и ушли из дому, а идти нам пока некуда.

Наш рассказ, очевидно, пришелся им по нраву. Конечно же, взрослые дяденьки лучше нас соображали, что к чему, и предложили нам остаться у них с тем расчетом, что они нам помогут найти себя в этом большом и непростом взрослом мире. Как не довериться таким серьезным и доброжелательным мужичкам?!

Да, ночка была жаркая, одна из самых страшных ночей в моей жизни.

Поначалу мы с Ольгой очень сильно стеснялись, сидели, как две забитые курицы, дышали через раз, потому что мужички были явно криминальной закваски. Это было отпечатано на их лицах, и даже мы, малолетки, это заметили. Тогда они нас угостили водкой. После водки развязался язык и началась беседа.

– Куда вы топали-то посреди ночи? – поинтересовались они.

– Да мы из детдома сбежали, – соврали мы.

– Как жить дальше-то собираетесь?

– В Тверь поедем.

– А что в Твери-то?

– Да на панель собирались.

Тут они резко заржали басом. Мы не поняли, чего мы смешного сказали.

– А вы уже приехали, – удивил нас другой.

– Зачем же так далеко ехать? Вы обратились как раз по нужному адресу… Давайте, девки, накатим по второй!

Между первой и второй промежуток получился совсем небольшой.

Мы кивнули, и нам налили. Много ли нам, малолеткам, надо? И нас развезло. Без закуски и на голодный желудок… В голове все потемнело, и я поняла, что я в стельку.

– А коли уж на такую работу собрались, так тогда… Работать-то умеете?

– Да чего там уметь? Знай пудри иностранцам головы. «Интердевочку» смотрела. Пришла – ножки раздвинула – денежки получила. Велика работа! Не мешки пыльные таскать.

– Иностранцам?! Так ты хочешь валютной стать? Так еще рановато, курс молодого бойца еще не прошла. Надо перед этим огонь, воду и желательно трубы пройти.

Самое интересное – ведь он был прав. Теперь я знаю абсолютно точно, что сразу никто в нормальные условия, как в кино, не попадает, и что все девочки проходят через тяжелые испытания. И очень многие девочки не доживают до своей цели, оказавшись выкинутыми из фуры или банально получив передоз героином. Многие же от такой жизни на иглу и садятся, особенно те, кто не пьют, как я. Но об этом позже.

– Ну хорошо, будем учиться тогда, – наивно соглашалась я, толком не понимая, о чем речь. Если бы мне хотя бы приблизительно намекнули, что я буду сосать член и глотать сперму, я бы, не задумываясь, прыгнула в окно.

И тут он меня спросил:

– А целовать-то умеешь?

– В губы-то чего не поцеловать человека, который мне денежку дал?

– Человека! Какого человека? Клиента что ли? – чуть не упал со стула от смеха Игорь.

– Ну да, так он же человек.

Опять со всех сторон заржали мужички. Один из них, давясь от хохота, со слезами спросил:

– Куда ты его целовать собралась?

– В губы, а куда еще можно?

– В какие губы-то? В писюн! – не выдержал хохол.

И тут мне показалось, что я ослышалась.

– Как это в писюн? Я даже не знаю, как он выглядит, – офигела я.

– Вот сегодня будет урок, а завтра экзамен.

И я уже представила, что я поступила в институт благородных девиц, без взятки, на халяву проскочила. Я была заинтригована: что это за интересный урок – теоретический или практический? И сразу представила себе этот экзамен. Тяну я себе билетики, готовлюсь за партой, а потом по конспекту отвечаю. А эти спортивные дяденьки сидят, такие серьезные, в костюмчиках в ряд за столом, прямо как настоящая комиссия!

И тут, видимо, они уже решили приступить к показательным выступлениям. Я поднимаю глаза и вижу, как хохол расстегивает ширинку и вынимает из своих штанин незнакомый мне доселе предмет, без всякого стеснения, словно проделывает эту демонстрацию на публике каждый день. Сначала я подумала, что это шутка, и улыбнулась. Потом почувствовала сзади толчок и упала на колени.