Моргват отложил перо. Давно пора выяснить, что друзья не договаривали.

— С этого места поподробнее, За… Лето. От кого бежала Алиссен? Или от чего?

Аквилеец замялся на мгновение и улыбнулся, быстро найдя ответ:

— От жениха!

— Вранье.

— Не вранье.

Виновница позднего разговора, подслушивающая за дверью, неслышно прошла по скрипучим половицам и села рядом с другом.

— Я все расскажу. Важного сира, служившего в городской крепости, звали Юджин ванн Викар. Он меня грязно преследовал целый год, а потом нежданно заявился к дяде и потребовал моей руки. Это было как раз после нашей с тобой встречи в лавке. Я не могла, не имела права ему отказать: он бы обложил торговлю налогом, разорил нас, выгнал дядю на улицу! Я разрыдалась от горя и бросилась тебя искать. Я благодарю Создателя, что ты нашелся!

— Все это ложь, Алиссен, — спокойно сказал Моргват.

Девушка закрыла лицо руками и закусила губы. Ее слезы были непритворными: с роковых событий в Дорине не прошло и недели, — слишком малый срок, чтобы все забыть! Правда, представленная в искаженном виде, саднила сердце не меньше.

— Все почти так и было! Ты сам лжец. Зачем мы здесь? Ради мифического меча? Был ли он вообще? Я бы свой не отдала кому-попало. Коэн мне кинжалы подарил, так ты и их себе присвоил! — голос девушки задрожал.

— Вот именно. Обещал мне помочь Лиандру найти, а о Харматане ни слова! — поддакнул Лето.

— Барышня, ты в своем репертуаре: почти честная, почти невинная, не дай бог — почти беременная. Про Харматан поговорим позже, Загорелая шея.

Моргват поднял с пола торбу и выложил парные ножи, завернутые в тряпку.

— Бери. Ты же визжишь от одного их вида! Нужны? Носи сама.

Лето взял в руки оружие.

— Смотри, Алис: правый и левый отличаются. У меня такие были, но короче. Эти очень тяжелые, но так и нужно, они для архонта сделаны. Пользоваться я ими умею, могу тебя научить.

— Да? — спросила Алиссен, утирая слезы, — я думала, ты только в карты…

— Не-а. Ага. Имя зачем затерли, Моргват?

— Когда куют меч архонта, он отдает оружию часть своей силы. Поэтому клинок не может зажечь никто иной, кроме хозяина. Эти мечи испортили, уничтожив частицу души воина-мага, для которого они были созданы изначально. Нехорошее это дело, незаконное. Но факт в том, что Алиссен может их зажечь.

— А ты сам?

— Я не хочу этого делать.

— Почему, Моргват? Было бы у тебя оружие получше той палки, что в ножнах!

Алиссен осторожно потрогала лезвие и отдернула руку. Архонт помрачнел и задумался, говорить или нет.

— Сын Коэна погиб в бою, но его магия все еще здесь, в оружии. Вот почему безымянные клинки под запретом, Алиссен. Следующий владелец убивает частицу души предыдущего. Это моральная сторона вопроса, практическая в том, что я в жизни аквилейских парных ножей в руках не держал.

— И Коэн отдал их мне, заранее зная, что я натворю?! — ахнула девушка.

— Думаю, он понимал, что делал, ты чувствуешь магию клинков, я — нет. Попробуй с ней подружиться: их последнего хозяина и тебя обратил один и тот же архонт.

— Сколько же у них хозяев-то было? — задумался аквилеец.

— Много, Лето. Будь моя воля, я бы мечи уничтожил. Плохое оружие, но другого для Алиссен нет. Нужно ли оно ей вообще — вот в чем я сомневаюсь.

— Мне нужно! — отрезала девушка, — но пока пусть полежит у тебя. Что ты пишешь?

— Прочитай сама, — архонт развернул письмо к девушке.

— От сира Анвелла? Ничего себе…

— У меня есть печать дома Валейнов, забыла? Мой меч в этом городе, Алис. А какой-то арий вертит его в руках каждый день, это невозможно не почувствовать! Я передам письмо с просьбой предъявить оружие архонта членам Городского Совета, и перехвачу его по дороге.

— Нападешь средь бела дня?

— Не так явно. Я еще придумаю.

— Ты сам послание передашь?

— Я думал попросить Лето.

— Ты издеваешься, Моргват? Посмотри на него, на себя! Вы похожи на оборванцев. Я одета хорошо, я и отдам, — решила Алиссен.

— Отличная мысль! Более искусной притворщицы, чем ты, барышня, я не встречал.

— Взаимно, Моргват, ты тоже умеешь паясничать, — отвесила девушка сомнительный комплимент, — а что ты сделал с лицом?

— Побрился.

Алиссен, подавшись вперед, неприлично внимательно рассмотрела острый подбородок Моргвата.

— Да, так намного лучше. Почему у тебя борода рыжая, а волосы русые?

— Таким родился. Куда мне до вороных раскрасавцев.

— Я тоже сходил в баню. Ох и прохладно же в здешних городских! Я вообще мыться не люблю, меня архонт потащил. Зачем скрести себе рожу, если на следующий день опять щетина отрастет? Меня Гервант раньше удивлял, не пропуская ни одной парной, что на пути была. Но это объяснимо — он же нелюдь был. Почти что эльф, а они на чистоте помешанные и брезгливые, — болтал Лето.

Разговор перестал быть неприятным, что аквилейца очень обрадовало.

— Главарь банды? Ты часто его вспоминаешь. Почему? — поинтересовался Моргват.

— Хороший был мужик. Сильный, как зверь. Ты, хоть и архонт, а точно слабее.

— Вряд ли, парень.

— Лето, тебя можно заткнуть только едой, пивом или вот этим!

Алиссен обняла аквилейца и коротко поцеловала в щеку.

— Ух ты! А за что такая милость?

— У меня настроение хорошее. Спокойной ночи!

Девушка ушла к себе в комнату.

— А я знаю, где пиво заперли, — заговорщицки прошептал аквилеец.

Архонт согласно кивнул. Пара кружек — не кража.

Человек с печаткой

Когда спина превратилась в одну кровоточащую рану, Фиона перестала приходить, а дни смешались в бесконечное месиво, Ханлейт перестал осознанно отвечать на вопросы ария. Эверон и Коган являлись строго по расписанию утром и вечером, но голос одного и боль от пыток другого уже не выводили эльфа из оцепенения. Иногда Хан говорил «да» или «нет», не вдумываясь в смысл вопросов, лишь бы его оставили в покое. Болезнь стала благом, а не наказанием: стоило закрыть глаза, как мысль отрывалась от страшной реальности, и Ханлейт переживал заново счастливые или незначительные, не замеченные ранее мгновения своей жизни. Он снова был в банде Герванта, пил, разговаривал, решал нечто важное и ускользающее, шел с Моран по Проклятой дороге и называл ее Лиандрой, даже беседовал с Галаром, не испытывая к нему ненависти.

Вода приводила в чувство, не соленая, но обжигающе-ледяная, она резала спину почище ножа.

— Он ничего не соображает, Коган, — казалось, мягкий голос Эверона донесся с другого конца страны, а не из-за занавески, настолько он был слабым и далеким.

— Осталось пять символов из одиннадцати, мэтр. Он вас слышит, пока я работаю. Мне продолжить?

— Нет. Достаточно.

«Сейчас они уйдут», — подумал Ханлейт. Но ткань отлетела в сторону, и арий вышел в пыточную. Вяло повиснув в оковах, Хан мутно увидел его силуэт.

— Хранитель, посмотри, что у меня.

Отполированная сталь оказалась прямо перед глазами. Ханлейт моргнул несколько раз, пока зрение не прояснилось, и увидел свое отражение в широком лезвии изогнутого меча.

— Он тебе знаком, верно? Прочитай надпись. Читай!

— Моргват, — шевельнул губами эльф.

— Что это за вонь, Коган?

Эверон хищно раздул ноздри тонкого носа, принюхиваясь.

«Так вот ты какой!» Арий, не отличающийся высоким ростом, рядом с Коганом и эльфом казался и вовсе маленьким. Ладная фигура, затянутая в глухой камзол без украшений, черные, с сединой на висках, вьющиеся волосы до плеч. Ничего грозного.

— Вам не стоило сюда выходить, мэтр. Всюду грязь.

— Это запах гниющей плоти. Ты давал эльфу лекарство? Фиона его лечила?

— Само собой, мэтр.

На первый взгляд, Эверон поверил в наглую ложь карателя. Он невозмутимо сделал пару шагов прочь от пленника, ловко перехватил оружие архонта поудобнее, развернулся и ударил Когана плашмя по груди. Каратель отшатнулся, запнулся о решетку пола и тут же получил неслабый пинок в живот, сваливший его наземь. Арий бил молча еще и еще, пока из его аккуратной прически не выбились отдельные пряди, а дыхание Когана не стало хриплым. Магией Эверон не пользовался. Ханлейт наблюдал за экзекуцией, в которой было странно все: и навыки мечника, и ярость, с которой Эверон бил карателя.