Счастливые люди находят друг друга, несчастным достаточно истины. Нечто нелогичное, неправильное, неподдающееся разуму приходит вдруг и истина становится ненужной.

- Смотри, что-то горит, - сказала Синяя.

- Магазин. Воюют уже совсем близко.

- Какой большой огонь...

- Он только разгорается.

- Что с тобой?

- Ничего. Я люблю тебя.

Она спрыгнула в тень и ушла к средине Синей Комнаты. Что-то оборвалось в душе.

- Ты же говорила, что не будешь меняться, никогда.

- Я не говорила, это ты сам придумал.

Она поняла, что я хотел сказать.

- Прости, ты меня вообще правильно, жутко правильно понимаешь.

- Не ври. И не ври мне про свое чтение мыслей. Так не бывает. Подумаешь, отгадал три слова. И про будущее ты тоже выдумал.

- Нет, правда...

- И не подлизывайся теперь. Пошли отсюда. Когда светло, уже нентересно.

- Пошли.

Я подошел и взял её за руку, как в детском саду. Кто-то засмеялся за дверью. Быстрый шепот, лопотание убегающих тапочек.

- Это наши. Они говорят, что я в тебя влюбилась...

Синяя помолчала и вздохнула выжидательно, помолчала ещё раз и снова вздохнула - но все равно молчала и вздыхала она бестолку.

- Давай ещё раз придем сюда утром? - предложила она. Это будет наше с тобой место. Ты хочешь, чтобы у нас было свое место?

- Утром будет осмотр.

Она задумалась, погрустнела и стала как-то по-особенному красивой.

46

Я вернулся в палату. Было половина одиннадцатого, но все лежали спокойно.

Из-за тишины гул был слышен довольно отчетливо. Мне казалось, что отпечатки её губ прилипли к моим; я продолжал чувствовать её губы и от этого тревожно стучало сердце. Это ужасно мешало думать, а я люблю думать вечерами перед сном.

Я подошел к кровати Пестрого и сел.

- Чего бродишь?

- Дело есть.

- Ну-ну.

- Не знаю, как тебе сказать...

- Сначала открой рот, потом набери воздуху, и, главное не закрывай рот, когда надумаешь говорить. Иначе щеки лопнут, зашивать придется.

- У Черного есть вторая ложка, - сказал я.

- Неужели?

- Меня попросили передать.

- Кто? Господь бог?

- Вроде.

- Спасибо. Но полмни, что ты ничего не знаешь.

- Я и так ничего не знаю.

Я поплелся к своей кровати и лег на подушку лицом вниз, чтобы стереть с лица её губы. Но губы не стирались, подушка только помогала им. Я понял, что в эту ночь не усну. Я встал и снова прошелся.

- Что ищешь? - спросил Пестрый.

- Деньгу потерял, - соврал я.

- Большую?

- Десять миллиардов.

- А, десюлик, мелочь.

- Это для тебя мелочь.

- Ага. Я таких даже не поднимаю.

Пестрый снова начал свои шутки:

"Осторожнее, Ватсон, за нами идет профессор Мориарти!" "Но, Холмс, как вы разгадали, что это действительно он? У него ведь отлично сделанные накладные ресницы! И он одет как шотландец!"

"Он нагнулся и поднял с мостовой банкноту. Это его лондонская привычка.

На банкноте была написана цифра десять миллардов. Он думал фунтов, бедняга!"

Я не выдержал этого и снова отправился мучиться на свою кровать.

Пестрый расстегнул плащ:

- Побыстрее пожалуйста, а то мне холодно.

- Совсем не холодно, градуса два всего; это к утру похолодает - сказал

Черный и пырнул лезвием.

Лезвие прошло сквозь воздух.

- Скажите, Холмс, - сказал однажды профессор Мориарти, - я столько раз пытался заколоть вас заточенной ложкой и все время промахивался. В чем тут дело?

Черный снова пырнул лезвием и снова не попал.

- Вам следовало бы затачивать вилку, дорогой профессор, тогда бы у вас было в четыре раза больше шансов.

Пестрый сделал быстрое движение и у Черного потемнело в глазах. Что-то слегка хрустнуло в плече.

- Я восемь лет проучился в спортинтернате, - сказал Пестрый, - и проучился именно этому. Заточенную ложку я вычислил ещё за обедом. Давай её сюда.

Черный отдал.

- А теперь вторую!

- Откуда у меня вторая?

- Быстро! - Пестрый надавил на плечо и Черный не сдержал крик.

- На. Откуда ты узнал? Ты же не мог узнать? Ты же никак не мог узнать!

- Мне Розовый сказал.

- Розовый тоже не мог знать. Никто не мог знать!

- Розовый все знает.

- Да ладно.

- У него что-то с мозгами. Он все помнит, это во-первых. Он не умеет забывать. Однажды я проверил - сунул ему под нос таблицу логарифмов и сразу убрал. А на следующий день спросил его какая цифра была на какой-то строчке.

Он ответил. Он фотографирует глазами. Значит и тебя сфотографировал.

- Нет, - сказал Краб, - он не мог меня сфотографировать. Меня никто не видил. Но ты уверен?

- Значит, угадал. Он ещё умеет угадывать. Он может угадывать прошлое и иногда будущее. Например, он угадал, что тебя положат к нам и каким ты будешь.

Сказал, ты будешь сволочью. Заметь, так и получилось.

- Так что, он очень умный?

- Нет, дурак. Но он очень способный дурак. Если он что-то говорит, значит, так и есть. У тебя правда был план или ты морочил мне голову?

- Морочил голову. Но если мы здесь, то почему бы не попробовать?

- Попробуем. Но я ещё не поблагодарил тебя за ложку. А ну сюда, и руки за спину!

Он ударил Черного по лицу и тот свалился как мешок. Потом поднялся на колени, постоял, вытер кровь с лица. Встал.

- Все? Теперь все?

- Нет.

- Будешь ещё бить?

- Не сейчас. За мной должок за вторую ложку.

Они вышли сквозь арку. Улицы были пусты, полная луна светила так, что, казалось, можно было читать газету.

- Что будем делать?

- Пойдем прямо.

- Прямо мой дом. Ты хочешь в гости?

- Хочу.

Они пошли прямо, потом свернули налево, потом сворачивали ещё множество раз. Они запутались в собственных следах и уже не понимали куда идут. Наконец, они пришли в переулок с прозрачной стеной. Здесь Пестрый не выдержал, стал биться в стену и срывать с себя одежду.

Черный подошел к забору и попробовал выломать камень.

- Только попробуй, - сказал Пестрый.

Черный пробовать не стал.

Они вернулись в палату к утру, очень усталые, очень замерзшие и очень злые.

По пути разбили стекло на пустом столике Лариски, вытащили из-под стекла фотографию и порвали. Оторвали несколько каменных плиток в уборной и покидали их в комнату перепуганной пьяной Анжелы.

Пестрый пропробовал пошутить и сбился.

- Ну!

- Что-то я не в настроении. Я бы лучше стекла побил сейчас. Что это гудит все время?

- Это включился первый уровень, - сказал Черный. - А стекла мы ещё побьем, обещаю.

47

В данной ситуации Арнольд Августович потерял всякую способность действия, но способность мыслить у него осталось. Так что он использовал эту способность как только мог. Все утро он просидел в кабинете, напряженно мысля. Но в какую сторону бы ни шла мысль, она натыкалась на преграду, преодолеть которую была неспособна. Арнольд Августович не мог отделаться от назойливого представления: будто стоит он, одинокий посреди ночного черного поля, а поле то ограждено высоченной стеклянной стеной. И начинает он бежать, и бежит, пока не стукнется о стену. Посидит, придет в себя, выйдет на центр и снова бежит, и снова стукается.

И так постоянно. И даже не знает он, есть ли в той стене дверь наружу.

А, собственно, какое мне дело? - думал он. - Ну идет игра и помешать этой игре я не в силах. Убьют друг друга десять человек, ну и что же? Каждую ночью друг друга убивают сотни - и ничего, мы уже привыкли. Просто не хочется быть игрушкой. Но ведь это просто слова. Все мы и так игрушки, не у Машины, так у собственной злости, привязанности или честолюбия. Так какая разница? Итак, есть проблема или нет проблемы? Если есть, то нужно её сформулировать, выбрать несколько возможных подходов к решению и начать решать. Арнольд Августович любил все раскладывать по полочкам.