Над Лысой Горою сильно кружило, но ямщик не обращал на это кружение никакого внимания, ведь у него в кармане позвякивало четыре полновесных алтына, полученных им от сошедших проезжих господ, которые так счастливо и неожиданно для него оказались очень славными людьми.

За полный недельный прогон по почтовому тракту ямщик получал полтинник серебром казенной оплаты (и это только если ничего не сломаешь, не угробишь, и кони будут после прогона в хорошем состоянии, а если что будет не так, то штрафами измордуют, и тогда полтинник твой тю-тю, а то и должен останешься почтовому ведомству, и это еще без налогов). А тут - четыре алтына за ночь и никаких тебе штрафов!

Вот какие хорошие проезжие господа ему попались на этот раз, а он сразу не разглядел, и ночью грешил на них в своей голове. Ну, слава Провиденсу, что все так удачно сложилось. Ямщик не удержался и выкрикнул пару ласковых слов почтовым лошадкам, а потом еще и весело рассмеялся своим мыслям.

Да с четырьмя алтынами в кармане он будет сегодня кумом цезарю, братом консулу и сватом министру!

Кружение над Лысой Горою пройдет точно нескоро, а потому распряжет сейчас он своих лошадок, напоит их водою, накормит казенным овсом и пристроит на ночь в станционную конюшню, а после снимет на ночь самую большую и чистую комнату в придорожном трактире, да закажет туда литровку самой лучшей - опечатанной сургучами с крикливыми трехголовыми драконами казенной водочки, да отборной селедки пряного посолу, да еще баранок и коржиков для девок. А девок он сегодня возьмет себе самых лучших, не сеновальных, а комнатных, тех, что обычно придерживают хозяева всех трактиров для самых богатеньких проезжих - чистеньких, румяных да надушенных городскими духами до полного твоего одурения. И уж тогда гульнет он с этими девками на славу. Пусть не надолго, пусть только на ночь, ощутит он себя настоящим цезарем, и не страшно, что будет в его цезарее только две или три подданные. Ему больше и не нужно.

Нет, ну какие все же хорошие попадаются иногда проезжие господа, с не служебной, а человеческой теплотою подумал ямщик. Сходят они только почему-то все в лесах да лесах, кто днем, а кто и ночью, да ему-то какое дело? Пусть сходят они где хотят, хоть прямо в болотах. Может быть, мода у них сейчас такая - сходить по ночам и в лесах.

Ямщик вдруг вспомнил о своем напарнике и резко обернулся назад. Второй возница все так же стоял на облучке, откинувшись всем телом от стенки кэбины, а его запрокинутая назад голова с широко раскрытым бородатым ртом на каждой кочке подпрыгивала и болталась из стороны в сторону как неживая. Ямщик быстро оглядел безопасный кожаный ремень, которым туловище его напарника было пристегнуто к кэбине дилижанса точно в соответствии с последней дорожной ынструкцией и кивнул самому себе головой.

До чего умаялся парень, подумал он с некоторой лукавинкой, ну да ничего, мы и ему нальем, это не большой убыток, а напарника уважить - это у любого ямщика первое дело.

Только бы над Лысой Горою покружило подольше.

***

Кассий Истфилин бродил по лысой вершине и искал среди разного, нанесенного ветром хлама свою саблю. Клинок этот побывал с ним во многих передрягах, и потерять его здесь, пусть и в результате чудесной битвы казалось ему недопустимым и глупым казусом. Да ведь он, клинок этот, если вдуматься, сегодня спас ему жизнь, приняв на себя удар последней - огненной стихии.

Однако за ночь на вершину нанесло чудесными ветрами столько разной дряни, что надежды князя таяли с каждой минутой поисков, так как он откуда-то знал, что задерживаться ему здесь больше не стоит. Мало ли. А что если чудесное решит с ним продолжить, а сабли-то у него больше и нету?

Да и какая может быть сабля в подобных обстоятельствах? Ведь сегодня ночью случилось с ним настоящее чудо. Чудо. Кассий вспомнил, как однажды во время званого столичного пира беседовал он за сигарами с самым главным провиденциальным авгуром и тот жаловался ему на полное отсутствие чудес.

- Молчит наш Провиденс,- сокрушенно качая головой и выпуская в потолок курительной комнаты целое облако ароматного убинского дыма.- Молчит и не являет нам больше своих чудес. Я имею в виду под чудом некоего проявления своей воли, или хотя бы намека на собственное свое существование, ну, вы понимаете - о чем я, князь.

- Сдались вам эти чудеса,- отвечал тогда Кассий (он был сильно пьян, и на тот момент почти уже не верил в Провиденс, а лишь в безупречность).

- Так ведь народишко у нас какой?- с жаром воскликнул главный авгур.- Ему ведь рожь не расти, а чудеса вынь да на алтарь перед самым его носом положь, а не положишь, так скривит тебе такую рожу что... (авгур махнул сигарой и умолк).

- Так сделайте ему какой-нибудь фокус.

- Не клюнет,- авгур энергично помотал головой.- Уже пробовали - не клюет. Вы не поверите, князь, насколько беспринципные инглезианские идеи пропитали все вокруг, и даже вплоть до самых низших кругов. Ты ему фокус, а он смеется прямо в глаза, и на жертвенные принадлежности даже не глядит, сволочь. Нет, чуда нам всем надо бы, только чуда.

- А Провиденс молчит?

- Да.

- Вот видите.

И вот это самое чудо было явлено почему-то ему, Кассию. А за что? Пусть бы это самое чудо было явлено тому самому авгуру с сигарой, ему ведь оно ни к чему, ему бы только ответы свои получить. И вот пожалуйста - чудо ему было явлено, а ответов он так и не получил и рассказывать об случившемся в курительных салонах было бы ужасно глупо, все равно ему бы никто не поверил (свою репутацию в столичных кругах князь знал отлично). Можно конечно нанять опытных людей и те опросят свидетелей, зафиксируют весь этот хлам на лысой вершине, найдут того немца и того авгура (вот - кстати авгур) и предъявят суду давешнюю весталку, и так докажут через суд, что чудо было, а значит - Провиденс есть. Но это же ужасно глупо - предъявлять суду провиденциальных весталок. Да и зачем? А кстати где она? Жива ли она? Кассий быстро оглянулся, нашел глазами весталку и вздохнул с облегчением.

Давешняя весталка в накинутой на плечи бобровой шубе, скакала и прыгала недалеко от места чудесного ночного побоища, там, где нанесенного за ночь хлама было совсем немного. Она что-то напевала и собирала полевые цветы. Как бабочка, подумалось князю, так и порхает от цветка к цветку.

Кассий до сих пор и все никак не мог сообразить - получил он сегодня ответы на свои простые вопросы, нет ли? Ведь согласно авгурам Провиденс любит выражаться иносказательно. А что если он выразился, а Кассий не понял? И главное он никак не мог уяснить - чем была для него теперь эта весталка? Ответом? Предсказанием? Намеком? Или она была подарком ему, Кассию, от чудесного и непостижимого? Передачей из рук в руки, так сказать?

И что ему теперь было с нею делать? Прогнать ее? Сопроводить к ближайшей почтовой станции и сдать ее на руки тамошнему уряднику? Или ему следовало отвезти ее прямо в столицы и передать в там в главную коллегию провиденциальных весталок? А может быть, ему теперь следовало жениться на ней и сделать ее княгиней Истфилиной? А вдруг это был намек? Намек на то, что пора бы ему уже и остепениться, и прекратить свои путешествия, а вместо этого приступить к воспроизводству себя самого в следующих поколениях новых князей Истфилиных. Чтобы было кому в последний свой час сказать какую-нибудь пошлость прямо с покрытого отборными розами смертного возвышения. Тогда упавшая сверху весталка была даже не намеком, а скорее указанием, чуть ли не прямым приказом к завершению его поисков и путешествий. Была прямым и простым ответом сразу на все его вопросы. Чудесным ответом. Это, пожалуй, можно было понять и так. Или - не так? Эх, главного бы авгура сейчас сюда, он бы все разложил по полочкам. Враз бы раскрыл и рассказал князю все иносказание. Если оно было, конечно. А так придется все самому раскрыть и понять, не уходить же ему с этого поля чудесной битвы, как с какой-нибудь молодецкой попойки в самом деле?