3

Маша, в который раз, прислушалась и лишний убедилась, что все ее мольбы о помощи улетели в ночную, морозную пустоту. Она обернулась, ожидая увидеть малыша, лежащим на диване, но обнаружила его стоящим у журнального столика. Тот держал в руках Машин мобильник и старательно водил маленьким пальчиком по экрану.

- Кирюшенька! - Маша прильнула всем телом к стеклу бронированной двери и часто задышала, - Тебе позвонили? Это мама звонит? Малыш! Эй! Заплачь в трубку! Заплачь, мой хороший! Поплачь! Пусть мама приедет! Ну же!

Она кричала что есть мочи и колотила по стеклу, но ребенок ее либо не слышал, либо был слишком увлечен новой игрушкой, чтобы обратить внимание на просьбы няни.

- Да зареви ты, твою же ж мать! - не выдержала девушка и почувствовала, что вот-вот сорвется на рыдания сама, - Скажи своей рассеянной мамаше, что она заперла твою непутевую няньку полураздетой на морозе! Заплачь! Зареви! Ну?

Видимо, малыш ее все-таки услышал. Он посмотрел в сторону балкона, а когда увидел бьющуюся в истерике тетю Асю, наморщил лоб, выпятил вперед нижнюю губу и несколько раз всхлипнул.

- Давай! - продолжала кричать Маша, - Реви! Кричи изо всех сил! Рыдай!

Малыш не выдержал и заплакал. Телефон выпал из его рук и упал на пол экраном вниз. Маша не успела заметить, что именно было на нем изображено, но надеялась, что это был входящий вызов. Пусть Яна и обещала не звонить, чтобы не разбудить сына, но призрачная надежда все же была. В конце концов, есть же такая вещь, как материнское предчувствие. Или как там оно называется? И пусть Маше предчувствие пока неведомо, она верила, что эта загадочная особенность присуща всем матерям без исключения.

Мальчик плакал навзрыд. По щекам катился град слез, а из носа свисла большая, густая капля. Он медленно проковылял через гостиную и подошел к балконной двери. Маше, вдруг, стало его жаль. Она присела, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с ним, приложила закоченевший палец к губам и процедила:

- Ш-ш-ш... Ну, все. Все, солнышко. Хватит. Прости меня. Хватит плакать. Мама услышала. Теперь она скоро приедет. Слышишь?

Удивительно, но малыш будто и в самом деле услышал ее слова. Постепенно плач пошел на спад, превращаясь во всхлипывания. Он вытер рукавом лицо и вопросительно уставился на Машу.

- Ну, что, дружочек? Влипли мы с тобой. Да? - она постаралась улыбнуться, но закоченевшие мышцы лица позволили лишь скорчить гримасу, отдаленно напоминающую улыбку, - А давай-ка ты поспишь? А? Приляжешь на подушечку, закроешь глазки и уснешь. Баю-бай. Давай, зайка?

Она сложила ладони вместе, приложила их к щеке, прикрыла глаза и медленно легла на обледеневший пол. Жуткий холод, исходящий от бетона, обжог кожу на ногах через тонкую ткань колгот, но Маша внешне никак этого не выдала, чтобы не спугнуть ребенка. Девушка некоторое время полежала так и с удивлением обнаружила, что расслаблена. Впервые за время, проведенное на этом проклятом балконе, ей удалось расслабиться. Ледяной бетон все меньше жег кожу, ветер внизу дул значительно слабее, а веки отяжелели до такой степени, что открыть их теперь казалось чем-то непреодолимым. Она подогнула коченеющие ноги и прижала колени к груди.

"Вот так лучше. Так хорошо. Тепло. Тихо. Тепло..."

Маша не знала, сколько прошло времени, прежде чем поняла, что происходит. Сделав над собой невероятное усилие, открыла глаза. Точнее - приоткрыла. Ресницы успели смерзнуться между собой и распахнуть веки полностью у нее не получалось. Ночной мороз явно крепчал. Она не могла даже приблизительно определить, сколько градусов теперь было ниже нуля. Но то, что веки смерзлись, говорит о том, что к дневным "минус десяти" прибавилось, по меньшей мере, полтора таких же отвратительных минусов.

Она подняла голову и посмотрела через стекло. Малыш лежал на диване, свернувшись калачиком. Глаза его были закрыты, а маленькие ладошки аккуратно сложены под пухлой щекой. На полу лежал ее телефон, рядом валялись несколько игрушечных машин, а под журнальным столиком какая-то белая баночка.

"Слава тебе, Господи", - мысленно возликовала Маша, если этот вялый, заторможенный поток нервных импульсов вообще можно было назвать ликованием. Скорее - мысленный выдох облегчения, - "Спит. Наконец-то. Спокойной ночи, малыш. Добрых снов, кроха. Дождись маму. Ты молодец. Ты справился. А вот я, кажется, не справляюсь".

Соблазн снова улечься на ледяную бетонную поверхность был настолько велик, что на миг это показалось единственным здравым решением. Мальчик уснул, ей тепло, она согрелась и очень устала. Устала настолько, что для того, чтобы уснуть достаточно всего лишь прикрыть глаза и сделать два-три вздоха. Она будет спать, а когда вернутся Яна и Игорь, они разбудят ее и разрешат залезть в горячую, просторную ванную. Конечно, разрешат. Все же она справилась. Она молодец. Она уложила мальчика спать. Она хорошая няня.

Мысли перетекали медленно и плавно. Веки, моргая, открывались все с большим интервалом. Щека снова коснулась сложенных ладоней, и голова упала на них сверху. Маша глубоко вздохнула, попыталась подогнуть колени поближе к груди, но у нее не получилось.

Не получилось? Маша снова открыла глаза. Снова попыталась пошевелить ногами, но почувствовала, как колготы тянутся по коже.

- Черт, - чуть слышно выговорила девушка, - Черт. Что за...?

Она попыталась приподнять голову, но тут же взвыла от боли. Волосы, успевшие вмерзнуть в лед, пучком вырвались из головы. Маша непослушными пальцами оторвала от пола остатки вмерзших волос и приподнялась на локте. При этом куртка издала отвратительный скрип рвущейся ткани. Девушка осмотрела то место, в котором ожидала увидеть разрыв, но обнаружила там только белое пятно намерзшей воды.

"Я вмерзаю в лед", - с ужасом догадалась Маша, - "Я примерзла!"

Нега, которая минуту назад накрыла ее с головой, улетучилась в один миг. Маша попыталась подняться на ноги, но колготы, которые тоже вмерзли в подтаявшую от тепла ее тела воду, разорвались и открыли на правой голени большую дыру. Кожа под колготами оказалась пунцово-красной. Маша потерла ее ладонью и не без облегчения отметила, что обморожения пока нет. Если бы нога была обморожена, кожа приобрела бы белесый оттенок.

Держась за стекло, Маша медленно встала на колени и попыталась встать на ноги. Ступни превратились в ватные подушки, которые казались теперь в два раза больше, чем были на самом деле. Она медленно стащила с ноги один тапок, притронулась ладонью к пальцам и не почувствовала прикосновения.

"Я отморозила ноги!", - пронеслось в голове, - "Боже мой! Мне отрежут ноги!"

Она снова уселась на пол и принялась тереть онемевшую ступню. К рукам чувствительность вернулась значительно быстрее, чем к ногам, но через несколько минут Маша почувствовала едва заметную ноющую боль в пальцах и паника отступила.

- Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо, - она повторяла эту фразу, как мантру, не переставая массировать ступни. Сначала одну, затем другую, затем снова первую. Когда чувствительность более-менее вернулась, а боль в пальцах стала настолько сильной, что пришлось прикусить губу, Маша натянула тапки и поднялась с пола.