-- ...иить?
Вопросительный хрип догнал художницу уже у следующего выступа. Достаточно далеко, чтобы заставить себя не оборачиваться. Достаточно далеко, чтобы притвориться, будто никого не осталось за спиной.
До того, как найти, наконец, лестницу, круто уводящую вверх, Эмили нашла еще троих полумертвых. У кого-то не было рук или ног, и черная мерзкая слизь вгрызалась в раны, буквально ввинчиваясь в обгоревшее мясо. Пару раз художнице показалось, что она видит, как под кожей несчастных, подобно червям, проскальзывают эти... существа. У одного не было нижней челюсти, и ошметки мяса, вместе с тем, что осталось от языка, безвольно свисали на грудь. Они все сипели и стонали и, если могли еще видеть, бились в судорожных конвульсиях, заметив проходящую мимо Эмили. Каждый раз ее охватывала паника, мучительная боль накатывала волнами, сжимая острыми когтями сердце, но она знала, что ничем не сможет облегчить их страдания.
Ступени были скользкими от свежей, еще не успевшей высохнуть крови. Это очень не понравилось Эмили, потому что могло значить только одно: кто-то совсем недавно эту кровь здесь пролил. И раз его нет внизу, он, скорее всего, ждет наверху.
Как раз там, где стоит дверь.
И хорошо, если это окажется просто очередной труп.
Она поднималась осторожно, борясь с желанием преодолеть оставшееся расстояние парой прыжков и рвануть к двери. Перед последними ступенями даже присела на корточки, осторожно заглянув на плато, оказавшееся намного уже основания скалы.
Дверь была совсем рядом -- всего в паре шагов. Но между ней и Эмили, спиной к художнице сидел мужчина. Он тихо смеялся, увлеченно размахивая перед лицом побледневшей от ужаса и боли женщины ее же рукой.
Эмили тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, взобралась на плато. Едва дыша и замирая каждую секунду, она мелкими шагами направилась к двери, молясь, чтобы мужчина не обернулся. И когда пройти оставалось каких-то полметра, остекленевший взгляд женщины,лишенной руки, внезапно стал осмысленным. Она забилась в истерике, крича что-то, умоляя помочь, спасти ее хоть как-нибудь.
Последним, что услышала прыгнувшая в дверь Эмили, был истеричный смех мужчины, требующего кричать громче.
2. Хищный оскал
-- Вы уверены, что это надежный будильник?
-- Уверяю Вас. Выдерживает падение с прикроватной тумбочки, если, конечно, она у вас не под два метра. Катается быстро, траектория непредсказуема, так что каждый раз придется его поискать. И звук у него достаточно громкий, поверьте, я взял такой своей "сове"-дочери, так с тех пор ни разу еще не проспала, -- продавец, немолодой уже мужчина, усмехнулся в усы, протягивая весело вращающий колесиками будильник.
-- Ладно. Я беру, -- Эмили протянула кредитку, забирая коробочку со своим новым будильником. В последнее время сны казались ей слишком уж настоящими, и это пугало, как пугала и невозможность проснуться в любой момент. А если дверь в одном из снов закроется? Как ей тогда выбираться?
Вспомнив свой последний сон про сумасшедшего маньяка в душном жарком мире, Эмили вздрогнула. А подняв взгляд на отвернувшегося к кассовому аппарату продавца, в ужасе отшатнулась: со спины он казался вышедшим из того самого сна чудовищем. Но мужчина повернулся к ней, возвращая карту, и морок рассеялся, оставив мерзкое ощущение в душе.
Обычно, когда ей снились кошмары, отравляющие жизнь, Эмили просто переносила их на холсты, выплескивая весь ужас пережитого в картины. Некоторые, особо пугающие, она потом сжигала. Этот маленький ритуал позволял ей избавиться от большей части неприятных ощущений. Но сейчас она колебалась, не решаясь прибегнуть к излюбленному способу решения проблем. Что, если каким-нибудь непостижимым образом картины оживут не только во сне? Или как только она закончит рисунок, окажется, что рисовала она именно во сне, и одна из картин затянет ее в себя?
Покидая магазин, Эмили задержалась в дверях чуть дольше необходимого.
"А что, если я и сейчас сплю?"
Вздрогнув, она закрыла глаза и глубоко вздохнула, помассировав переносицу. До сих пор все странные сны начинались в ее студии. И для этого ей приходилось расписывать испорченную старую дверь. Ничего подобного она не делала сегодня, да и мир вокруг не выглядел как-то необычно: ни потоков лавы, ни леса посреди проспекта, ни летающих людей.
Стоило ей утешиться этим рассуждением, как на асфальт перед ней с глухим стуком упало женское тело.
Эмили в ужасе отшатнулась, забрызганная кровавой кашей, в которую превратилась голова женщины. Судорожно хватая ртом воздух, художница пыталась выдавить из себя хоть какой-то звук, позвать на помощь или просто закричать от ужаса, но получалось лишь сипение. Наблюдая, как расползается по асфальту кровавое пятно, Эмили, дрожа, осела на коврик перед входом в магазин часов. И просидела там, уставившись в пустоту перед собой, до приезда скорой.
Самоубийце врачи были ни к чему, только собрать ошметки и кусочки сломанных костей, но их внимание потребовалось невольным свидетелям, вроде Эмили, которых нужно было привести в чувство. Затем были разговоры с полицией -- не слишком продуктивные, поскольку никто из них не знал погибшей и, разумеется, не видел, как она выпрыгивала с верхнего этажа офисного здания. Или с крыши. Никто ничего не знал, у всех был просто обычный день, все шли по своим делам.
Эмили на протяжении разговора с офицерами сжимала в руках коробку с новеньким будильником, будто он мог стать ее спасательным кругом в происходящем вокруг. Один из полицейских, видя ее состояние, вызвался подвезти художницу до дома -- и она была ему благодарна. Как была благодарна и Джинни, не отходившему от вернувшейся хозяйки ни на шаг и жалобно мяукающему время от времени.
Буквально через час на пороге, яростно тарабаня в дверь, появилась Джинджер. Джинджер-я-всех-знаю, Джинджер-все-новости-проходят-через-меня, Джинджер-хорошо-когда-люди-умирают, ведущая "Колонки Смерти" местной газеты и чуть ли не единственная подруга Эмили, не уехавшая после института на заработки в столицу. Она с порога влетела на кухню, не переставая что-то говорить, и Эмили захлебнулась в этом потоке слов, не успевая услышать даже половину. Но когда закипел чайник, на столе оказались творожные печенья, а художница незаметно для себя оказалась в стареньком кресле с чашкой мятного чая в руках, речь Джинджер начала казаться нормальным человеческим монологом.
-- ... а самое ужасное, -- говорила она, почесывая Джинни за ухом, -- что я знала эту женщину! Мы с ней встречались на курсе релаксации.
-- Где? -- Эмили наконец достаточно пришла в себя, чтобы поддержать диалог.
-- Курсы релаксации. Ну, знаешь, недавно открылись. Люди приходят, ложатся на кушетки, слушают расслабляющую музыку и вдыхают благовония. А, нет, перед этим доктор -- хотя я не уверена, что он действительно доктор, ты понимаешь, -- проводит вводную. Тихим монотонным голосом зачитывает, на какие сновидения мы должны настроиться. Позавчера -- как раз, когда я в последний раз видела бедняжку, -- мы мечтали о лесе. Большом, ярком и зеленом. Так вот, она проснулась очень счастливая. Смеялась, рассказывала, что в ее лес забрела девушка с кружкой кофе, все говорила, что это добрый знак. А вчера я опоздала, когда пришла, ее уже не было. Потом наша группа рассказывала, что она проснулась в холодном поту и все твердила "моя рука, моя рука!". Ужас, в общем. Знаешь, я все думаю, что ее доконал именно тот сон. Что бы ей ни почудилось.
-- Почему?
-- Как это почему. На релаксацию, знаешь, зачем ходят? Отдохнуть. Когда работа нервная и даже во сне не получается отрешиться.
-- Как у тебя, -- слабо улыбнулась Эмили.
-- Именно, -- с убийственной серьезностью кивнула Джинджер. -- У бедняжки, наверное, был затяжной период кошмаров, который она только-только начала преодолевать -- а тут такой удар. Там, где она начала чувствовать себя в безопасности и комфортно!
